Как приручить змею

Ей регулярно теперь снилась эта маленькая тесная камера, снился запах крови и омуты расширенных зрачков. Гермиона сильно пожалела о том, что вообще во всё это ввязалась. Она честно объяснила Кингсли, что ей тяжело выносить общество монстра так долго, взяла отпуск и уехала к родителям в Австралию, в надежде развеяться и пересмотреть свои приоритеты. Ей на самом деле было тяжело. И не совсем понятно, что тяжелее: общество Волдеморта или разрыв с ним. Мерлин, да она переживала за «своё» чудовище так, будто друга в беде бросила, а не террориста-чернокнижника, посеявшего смуту. Одни и те же мысли: издеваются ли над ним сейчас, как его здоровье, кормят его или голодом морят, насколько ему там одиноко, или же всё равно, скучает ли он по ней так же, как она по нему… Да, она действительно скучала. Сильно скучала. Это стало для Гермионы открытием, она никогда бы не подумала, что ей так сильно будет не хватать общества Лорда Волдеморта. Разговоров с ним, этого гадкого (не такого уж и гадкого) раздвоенного языка, подколов и интересных историй, знаний, которые она не могла подчерпнуть ни в одной книге… О том, насколько всё плохо, Гермиона поняла только тогда, когда заметила, что ищет. Высматривает в толпе. Что-то похожее. Черты лица, может быть разрез глаз, форму носа или линию губ. Рон окончательно перестал её привлекать, и с совершенно лёгким сердцем она мысленно отпустила их, так и не ставшие семейными, отношения. И это было воистину ужасно. Потому что найти себе кого-то, кто хоть отдалённо напоминал бы Волдеморта не представлялось возможным. Только один раз, на берегу океана, когда она пришла на пляж, она встретила молодого сёрфингиста, чертами лица достаточно близко напоминающего «оригинал», когда парень, заметив её заинтересованные взгляды, подошёл, чтобы познакомиться и открыл рот, Гермиона немедленно скисла. Настолько тупого мужчину она ещё не встречала… всё усложнялось во сто крат. Внешности, напоминающей Реддловскую, было мало — нужен был ещё и острый ум, и желательно, харизма. Гермиона дурой не была, она прекрасно осознавала, что попала под чары чудовища, что эти чары сильно исказили её восприятие, но поделать с собой ничего не могла. Волдеморту случалось сокрушать сердца и более искушённые, так что выстоять в этой схватке у Гермионы не было шансов, проклятый змей очаровал её. Черты лица, голос, манеры — она постоянно вспоминала, думала и волновалась. Было бы проще, если бы Волдеморт так и остался бездушным монстром в её голове. Но эти вот его приютские замашки, ярко выраженная и очевидная психология травмированного существа, удивление и шок от того, что не все кругом хотят его пытать, заметная тяга к ней, как к человеку, проявившему заботу — это всё наделяло Волдеморта душой. Покалеченной, огрубевшей и отупевшей, но живой — у Тома Реддла была душа. И он мог испытывать боль. И возможно даже вырос бы неплохим человеком, попадись на его пути нужные люди. Ну как после этого Гермиона могла остаться равнодушной? Отпуск в Австралии превратился в сплошной стресс. Гермионе казалось, что чем дольше она не появляется на работе, тем больше рисков, что Реддла там снова замучают до состояния невменяемости. Девушка твёрдо решила, что вернувшись в Англию, поговорит с Гарри. Она должна всё ему рассказать и призвать к помощи. Гермиона была уверена, что Гарри совершенно точно не тот человек, который будет рад узнать, что поверженного врага уже десять лет истязают, и конца этой жестокости не предвидится. Гарри поможет. Вместе они что-нибудь придумают… Кампания по спасению Волдеморта. Мерлинова борода, да это звучало так бредово, что Гермиона даже вслух это словосочетание несколько раз произнесла. Чтобы понять, что не спит. Возможно, если бы только она так глубоко не погрузилась в личную историю Волдеморта, если бы не прошло уже десять лет с момента битвы, если бы… как много их было, этих «если бы». Ей даже перестали помогать собственные мысли о том, что Тëмный Лорд заслужил. Ну заслужил, да. Но ей то всё равно не легче. Всё равно жалко. Всё равно скучает. Да и кроме того… Заслуживал он казни, по-хорошему, но уж точно не бессрочных пыток в Азкабане. Отправился бы на тот свет, нести ответ перед Творцом — главным судьёй. Хотя, если бы Гермиона была честной с самой собой, то признала бы, что и смерти монстра теперь она боялась и не желала ничуть не меньше. Она сама не знала, чего хочет. Справедливости? Можно ли судить Волдеморта по справедливости, и если да, то где пролегает эта граница? Десять лет пыток — достаточный срок, или нет? Никто из Пожирателей Смерти не подвергался чему-то подобному, хотя террор устраивали все вместе, и не под «империо». Никто не был казнён, кто-то уже и срок свой отсидел, а те немногие, что были на пожизненном, не терпели никаких пыток — Гермиона лично проверила, все заключённые были живы и здоровы, и к ним даже родственники приходили на свидания. Всё таки популяция волшебников не была настолько высокой, чтобы они могли позволить себе сажать в Азкабан пожизненно слишком много людей.

***

Пожалуй, от всей этой ситуации лучше не стало никому. Ну, Волдеморту уж точно, во всяком случае. Своей добротой по отношению к нему, Гермиона разбудила давно позабытые воспоминания о прошлом. О том времени, когда он был ещё человеком, таким же как все. Об отвратительно наивных мечтах найти отца или бабку с дедом, когда-то он даже высматривал их в окошко в каждом проходящем мимо взрослом, в надежде. О желании быть кому-нибудь нужным и важным. Об этой проклятой Кейт. Волдеморт хорошо помнил её маленькую болезненную фигурку, в свои восемь лет уже немощную и отжившую, в каком-то драном ситцевом платьишке, превратившемся в лохмотья, кое-как прикрывающем тельце. Помнил грязные свалявшиеся белые волосы, неопрятно падающие на острое синюшное личико. Огромные глаза, обведённые фиолетовыми кругами — тупой, равнодушно-забитый и вместе с тем неожиданно взрослый взгляд. У них у всех был такой взгляд, но у Кейт он был исполнен какой-то особенной порочной алчности — только выжить, съесть что-нибудь и выпить. То было отверженное и всеми ненавистное существо, её презирали даже больше, чем его, потому что Кейт в приюте появилась позже, а доселе жила на улице и родилась в борделе. А когда мать умерла, то пошла торговать своим детским телом за кусок хлеба. Волдеморт её помнил, пожалуй, единственную, потому что она произвела на него тогда неизгладимое впечатление. Совершенно одичавшая собачонка, она молча жалась к нему, в поисках защиты и совершенно не боялась всплесков магии, в отличие от остальных детей — всё самое ужасное с ней уже происходило и бояться ей было нечего. Ему, наверное, не было её жалко. Скорее даже наоборот, когда она умерла, он испытал облегчение, потому что её смерть не была мучительной. И он не был к ней привязан. Нет. Не так, как к семье. Скорее просто как… ну, как к цветку, или котёнку. Живое существо, нуждающееся в защите, детская и ещё не совсем озлобленная душа Тома Реддла, тогда, как и всякая душа живого существа, нуждалась в том, чтобы о ком-то заботиться. Пускай даже слегка. Письма он ей правда писал пару раз, но она всё равно не могла их прочитать, потому что не умела. Воспоминания о Кейт стали точкой обратного отсчёта, потому что Волдеморт вспомнил, что действительно раньше умел сострадать. Своей проклятой заботой и искренним желанием как-то помочь, Грейнджер усугубила душевные муки монстра, потому что почувствовав впервые за всю жизнь, что кто-то может быть к нему добр не смотря ни на что, безусловно, Волдеморт привязался к девчонке, осознав это лишь тогда, когда она попрощалась с ним навсегда. Просто так. Не смотря на то, что он монстр, на то, что причинял боль ей и её близким. Он не был сейчас могущественным — пытки сломили его. Он не был свободным. Он был всеми презираем и отвергнут ещё с рождения, и проклят до конца своих дней. Просто так. Безусловно. Она отнеслась к нему по-доброму, искрене и от всей души. Не за что-то, а вопреки. И именно этот её поступок смог воскресить и поднять из хладной стылой могилы… человечность. То, что было Лордом утрачено ещё давным-давно. Мальчик по имени Том Реддл, который рос в приюте, привязался к Гермионе, увидев в ней то, чего никогда не имел. Доказательство того, что хорошее в мире действительно существует. Волдеморт яростно сопротивлялся и пытался этого мальчика из себя изгнать, заткнуть, но ничего не получалось, наверное от того, что они: Том Реддл и Волдеморт, всё же были одним и тем же человеком. То была привязанность нездоровая, потому что на нормальные адекватные чувства монстр не был способен. Он даже представить себе не мог, зачем ему могла бы понадобиться грязнокровка. Затем, чтобы жалела и заботилась? Это глупо. Он — Величайший Тёмный Маг, обманувший саму Смерть, Лорд Судеб, Заклинатель змей, ему не нужна забота! А она — никто и ничто, обычная магловская девица! И всё-таки снится ему теперь каждую ночь, и этот ещё запах её — трансфигурированное покрывало, по-видимому, действительно некогда было курткой, которую носила девчонка, потому что от покрывала пахло Грейнджер. Волдеморт чувствовал этот запах, тонкий, приятный, его хотелось вдыхать постоянно. Это было с одной стороны странно и ненормально, а с другой стороны, что-то новенькое, — Волдеморт никогда не испытывал чего-то подобного. Ему было мучительно больно от отсутствия Гермионы в его жизни, но за-то вернувшиеся издевательства со стороны невыразимцев больше не казались такими ужасными — боль физическая помогала забыться и вспомнить, кто он такой. Он утыкался окровавленным разбитым лицом в плед, вдыхал приятный запах и отрубался до утра. Дни смешались и он потерял счёт времени. Десять лет до этого момента теперь казались ему лишь прелюдией. Однако, вместе с тупым ноющим отчаяннием, Волдеморт чувствовал, что к нему возвращается и его мощь. Сильные эмоциональные переживания, три месяца передышки от невыразимцев, тот факт, что он успел благодаря Грейнджер подлечиться и отъесться за это время — всё это сделало его магию сильнее. Волдеморт чувствовал это. Сломленный и потерявший цель, кроме мести, сейчас он обрёл цель куда более важную — Гермиону Грейнджер. Его склонность к навязчивым идеям и одержимостям вела к непреодолимому желанию увидеть девушку ещё раз, дотронуться до неё и сделать своей.

***

Ей снова снился Волдеморт. Почему-то на этот раз в своей абсолютной змеиной ипостаси. Он сидел на пушистом фиолетовом ковре, в позе лотоса, облачëнный в чёрный банный халат, подпиливал ногти на руке и рассуждал вслух о том, стоит ли ему убить сначала Поттера, а потом Уизли, или же сначала Уизли, а уж потом Поттера. Гермиона, почему-то в оранжевой ночнушке и дурацкой огуречной маске, валялась на диване, закинув ноги на стенку и спорила с ним о том, что убивать вообще никого не стоит, они одна семья, и это недопустимо, тем более в её день рождения. Волдеморт филосовски отвечал, что семейный ужин не может быть весëлым без хотя-бы одной смерти. Гермиона же в ответ смеялась, снимала с лица огурец, отправляла его в рот, и говорила, что за двадцать лет он мог бы уже привыкнуть, и перестать ворчать. На этой вот ноте, вся в поту, она вскочила с кровати, с дико бьющимся сердцем и горящими от стыда щеками. Волдеморт ей и раньше снился, еще до встречи с ним в Азкабане. То всегда был монстр, страшный убийца, тянущий к ней свои когтистые руки, что-бы задушить. После трёх месяцев, проведённых в камере Лорда в Азкабане, когда она лечила его и училась парселтангу, он ей снился уже совсем другим: с омутами расширенных зрачков, ямочкой на правой щеке и загипсованной рукой, что-нибудь наставнически ей рассказывающий. Но такой вот сон Гермионе приснился впервые. Это было жутко, неправильно и совершенно сюрреалистично. Сев в кровати, Гермиона потянулась к тумбочке за бутылкой с водой, и, случайно переведя взгляд на окно, завопила, накрывшись одеялом с головой. Пара красных глубоко утопленных в черепе глаз внимательно следила за ней, пока их обладатель, сидя на подоконнике, прижимал бледные ладони к стеклу. Узкий зрачок был расширен, раздвоенный язык нервно то появлялся то прятался между тонкими резко очерченными губами. Бешенный страх сковал внутренности, Гермиона быстро достала из-под подушки волшебную палочку и, поборов дрожь, неуверенно выглянула из-под одеяла, сразу же облегчëнно вздохнув — за окном никого не было. Показалось спросонья. Дожили. Теперь ей Волдеморт не только сниться но ещё и в реальности мерещиться будет. За что? За что судьба к ней так жестока? Как теперь выкинуть монстра из головы? Ей просто необходимо как-то ему помочь, вот что. Если она будет уверена, что его оставили в покое и больше не истязают, то ей будет проще о нём забыть. Закрыть так сказать гештальт. Спасти ещё одного дождевого червяка (слышал бы её сравнения Волдеморт). Всю оставшуюся ночь Гермиона не могла уснуть, она то и дело с опаской косилась на окно и думала о том, как пойдёт к Кингсли разговаривать на счёт Волдеморта. А если Кингсли не прислушается, то сразу-же к Гарри.

Странные вещи стали происходить буквально с первого же дня её приезда. Ну ладно, даже, наверное ещё раньше, на следующее утро, перед тем уехать обратно в Англию, Гермиона потеряла свой свитер. Она точно помнила, что оставила его во дворе, висеть на спинке кресла-качалки, а утром свитер пропал. Это испортило её настроение, поскольку свитер она любила, его связала Молли на Рождество. Свитер был любимого сиреневого цвета, изрядно поношен и зашит кое-где, но он был чертовски мягкий и приятный для кожи, так что потеря любимой вещи Гермиону опечалила. Потом, когда она вернулась в Лондон, то Кингсли на месте не оказалось, министр уехал по срочным делам в неизвестном направлении, его секретарь ничего об этом не знала. Устав переживать за Волдеморта, девушка решила снова навестить его в Азкабане, но невыразимец её не пустил, сказал, что без министра нельзя. Невыразимец был новеньким, так что он не знал о договорённости Гермионы с Кингси и просил официального разрешения от министра. Сей неприятный факт встревожил Гермиону ещё больше. Что там сейчас происходило с беззащитным монстром? Она не могла к нему попасть и чувствовала себя бессильной. Нехорошее предчувствие впервые появилось у неё только тогда, когда поняла, что абсолютно весь штат невыразимцев, отвечающих за охрану нижнего этажа Азкабана и «нулевого»… сменился. Что произошло здесь, пока её не было? Что сделали с Волдемортом? Кингсли уехал искать крестраж? Или уже нашёл, и Волдеморта… Нет, этого не могло произойти, об этом бы непременно официально объявили бы в «Пророке». Неужели их прощание действительно оказалось навсегда? Гермиона не находила себе места. Она предполагала, что последний якорь связан с Кейт и сообщила об этом Кингсли перед своим отъездом. Он мог плотно заняться поисками, но почему он никого об этом не предупредил? И зачем сменил штат невыразимцев? Поговорить с Гарри девушка так и не решилась, потому что сразу после приезда он радостно сообщил ей, что Джинни беременна, и попросил непременно зайти в гости, упрекнув её тем, что семейный сбор не состоялся только потому, что все ждали её. В доме на площади Гриммо собрались, кажется, абсолютно все их друзья и родственники, Уизли полным составом, включая Билла и Флёр, Невилл, Полумна, Симус и Парвати, и, конечно в такой радостный для Гарри и Джинни день, Гермиона просто не решилась заговорить с ним про «нулевого». Волдеморт определённо был последним существом, о котором Гарри хотел бы вспоминать в такой важный для себя день. Кроме того, она сперва хотела поговорить именно с Кингсли. Всё-таки то, что касалось монстра, было засекречено, и она не могла просто так взять и рассказать своим друзьям о безумной идее помочь давнему злейшему врагу. Она планировала оставить это на самый крайний случай. Но министр возвращаться не спешил, и Гермиона буквально с ума сходила от переживаний, она успела сто раз пожалеть о том, что уехала в Австралию. В таком вот подвешенном состоянии она провела весь остаток лета. Еще два раза она пыталась прорваться к Волдеморту, но тщетно, ей чётко дали понять, что в отсутствие Министра в Англии и официального разрешения, путь на нижний этаж к «нулевому» ей закрыт. Страшное произошло в сентябре, прямо в день её рождения. Было пасмурно и грустно, не смотря на то, что Молли подготовила для неё грандиозную вечеринку в Норе (Гермиона подозревала, что дело здесь вероятней всего было в том, что миссис Уизли всё ещё надеялась, что они с Роном возобновят отношения), настроение у Грейнджер было отвратительным. Во-первых, она никак не могла перестать скучать и волноваться за своего монстра, взятого вроде бы как под защиту, и так жестоко покинутого на произвол невыразимцев. Зачем она это сделала? Зачем дала надежду и бросила потом? Во-вторых, Гермиона волновалась за Кингсли, волшебник всё ещё не вернулся в Англию и где он был, и что он делал, оставалось загадкой. И, в-третьих, девушка никак не решалась поговорить с Гарри, и попросить его о помощи, и ругала себя за трусость. Как он отреагирует? А вдруг он разозлится, и решит, что она предательница? А вдруг после того, как узнает, что она заступается за их злейшего врага, он перестанет быть для неё другом? Гермиона старалась делать вид, что всё здорово. — С днём рождения, подруга! — Джинни улыбается и протягивает праздничную упаковку, перетяную бечëвкой. Книга, определëнно книга, волшебница по форме сразу же это угадывает. — Спасибо, — Гермиона натянуто улыбается и честно пытается выглядеть радостной. Всё идёт даже не так, чтобы ужасно. Гостям весело, Рон так же одинок как и она, и под конец Гермиона даже соглашается с ним потанцевать. Они кружатся по комнате, смеются, когда Рон неловко наступает ей на ноги. Гарри, как-будто понимает, что она не в настроении, потому что, вручив ей подарок, Поттер неловко взлохмачивает свои, итак торчащие в разные стороны, волосы и спрашивает: — У тебя всё хорошо? — Да, конечно, я сегодня родилась, — Гермиона улыбается, пожимает плечами. — Мне показалось, что в последнее время ты какая-то грустная. Это из-за Рона? — Нет, нет, Рон совершенно не при чëм, — отмахивается Гермиона и тем самым выдаёт, что у неё на самом деле не всё в порядке. — Проблемы на работе? — А? Да… Пожалуй, на работе, можно сказать и так. Если считать Волдеморта работой то проблема действительно была в этом. Набравшись смелости, Гермиона начинает говорить: — Гарри, я давно хотела с тобой поговорить кое о чём, это касается Вол… Крупный почтовый филин врезался в окно, заставив Гермиону вздрогнуть о замолчать. Молли поспешила открыть ставни, и птица, быстро угадав среди людей Гермиону, швырнула ей под ноги коробку. Обычная картонная, без праздничной упаковки или ленточки. Только сбоку написано «мисс Гермионе Грейнджер». И все, больше никаких опознавательных знаков. — Здорово, — Гарри улыбается, — ещё один подарок. Картонный и совсем не праздничный вид коробки вызвал у всех присутствующих любопытство, так что именинница решила не откладывать распаковку в долгий ящик и принялась вскрывать сюрприз. Она распахнула коробку, изнутри выложенную какими-то тряпками. Среди тряпок обнаружился чёрный мешочек и записка. Всего пара слов, острым каллиграфическим почерком, с наклоном в обратную сторону. «С днём рождения.» Гермиона охнула и уронила мешочек, из которого выкатился крупный овальный окатыш, светло-зелëного цвета, с синими прожилками. — Гермиона, всё в порядке? — Джинни взволнованно трогает её за плечо. Внутренности неприятно скручиваются в узел, всё внутри неё обрывается, и Гермиона чувствует, как пол начинает уходить из-под ног. Страх, холодный и липкий, окутывает сознание, на дрожащих ногах девушка подходит к дивану и медленно садится на него, всё ещё глядя на записку. Этот почерк она узнала бы из тысячи.