Жизнь — это лучший, это единственный
ученик искусства.
Оскар Уайльд
Жизнь — это искусство извлекать
значительные выгоды из
незначительных обстоятельств.
Сэмюэл Батлер
Жизнь есть способ существования белковых
тел, существенным моментом которого
является постоянный обмен веществ с окружающей
их внешней природой, причём с прекращением
этого обмена веществ прекращается и жизнь,
что приводит к разложению белка. Фридрих Энгельс
Вера никогда не была спутницей моей жизни. Люди вокруг меня всегда во что-то верили: в Деда Мороза, в бога, в суеверия, в перспективное светлое будущее... Единственное, что действительно внушало доверие мне, — теория вероятностей. Наверное, это излишки детства: физик-теоретик мать и нейробиолог отец. Оттого на ночь мне читали не «Колобка» и не «Алису в Стране Чудес», а детские энциклопедии, учебники и научные статьи. Какова вероятность родиться в такой семье? Какова вероятность пойти по научным стопам? Каков шанс, что эти вероятности сложатся? На мою долю выпало работать в месте, которое выведет даже самый рациональный мозг из ощущения действительности. У вас никогда не возникало чувства, что наша жизнь — игра, игра — реальность? Это чувство никогда не покидало меня с тех пор, как я устроилась туда. Я до сих пор помню день, когда меня приняли в Организацию. Я помню, потому что она отличалась от остальных лабораторий, где собственное мнение и любые новшества считались личным оскорблением начальства. Стоять напротив очередного ненавистного здания вместе с ящиком личных вещей, будучи вытуренной с работы и кипя праведным гневом и обидой… это мне было привычно. Непривычно было внезапно оказаться в окружении единомышленников, погрузиться с головой в интересные проекты и пропитанную новаторством среду. Какова же была вероятность очутиться там, а не где-либо ещё? Не работать фармацевткой или дежурной в детской поликлинике… Поначалу проекты не выходили за рамки дозволенного. Антибиотики, гормональные препараты, средства для омоложения тканей — так, игрушки, фармакология. Однако потом, когда один из наших «мэтров» увидел мои планы для модификации клеток… Пошло-поехало. Я не успела толком осознать, что произошло, как меня затянуло в гущу событий. Жизнь перестала быть жизнью — иначе как такое может быть? — ткани в пробирках росли ГеЛа на зависть, меня хвалили, мне жали руку. А в один день спросили, согласна ли я стать одной из основателей проекта, который в ближайшем будущем распространению подлежать не должен. Поверила бы ты, Алиса, привыкшая к чудесам, в то, что произошло со мной? Чудо ли это было, или каприз Теории? В канун того Нового Года ребятишки верили в Деда Мороза и ждали его. Я же цеплялась за шанс и перспективу, в которую, впрочем, — что греха таить — тоже верила и ждала. Документ был подписан. Когда-то давно, лет с пятнадцати или шестнадцати, я стала «зависать» в игре, которая в дальнейшем стала неотъемлемой частью меня. Всё началось с моего знакомого: он по-хозяйски скачал приложение на мой телефон и потянул вслед за собой в виртуальный мир. Я думала, дело не зайдёт дальше пары каток с местным заучкой, но жизнь — странная штука, жизнь – игра… Однажды вечером я вконец рассорилась с единственными приятельницами, для которых, как оказалось, с «чудилой» дружить было не комильфо. Моего знакомого-заучки, единственного адекватного и понимающего меня человека, не было в сети. Спеша уйти подальше от реальности, от которой начинало тошнить, я наобум подключилась к чужому миру, где случайно познакомилась с неизвестным игроком… Я знала — мы перерастём игру рано или поздно. Знала и боялась, что персонаж в один момент зависнет в липкой Сети навсегда, с глазами, лишёнными души. Однако персонаж рос, рос и тот, кто стоял за ним. Мы часто поднимали темы, понятные лишь Нам. Игра перестала быть игрой — это был мир, в который мы могли погрузиться вместе. Мы словно чувствовали друг друга через экран, я практически слышала, как он смеётся или задумчиво чешет подбородок. Так мы и продолжали играть, давали друг другу жизненные советы, переживали и радовались вместе, не зная ни лиц, ни настоящих имён, но детально зная души. Это был междумир, это было никогде. «Ди, мне нужен совет…» Персонаж с идиотской вывеской-ником ДионисоваИсповедь506 живо откликнулся в переписке: «Дай угадаю… Опять? Как ты это делаешь?» «Меня не уволили, меня повысили», — мой персонаж PumpkinPie состроил недовольную гримасу и скрестил руки. «Извини, — персонаж в броне развёл перекаченными руками с пушками, — репутация — дело такое, сама знаешь». «Ладно». «Вот мой совет: поменьше качай права и будь паинькой. Разве что не слишком сильно, а то обыск дома устроят», — и ржущий смайлик в конце. Очень весело... «Нет, Ди. Не в этом дело. Просто очень много ответственности, просто…» Я запнулась, отправив текст с недомолвками. Удивительное дело: знавшие меня в реальности не всегда могли прочесть мои эмоции. А Ди, не видевший меня в лицо, мог ясно определить их по тексту. Потому что я позволяла это. «Просто это как за кучей маленьких детей следить, когда самому от силы восемь. Но дети намного меньше. И я хотела спросить… — я заколебалась, прежде чем задать вопрос, так долго вертящийся на языке. Надо было задать его давно, полтора года назад, когда всё только началось… — Имеем ли мы право решать, рождаться на свет тому или иному человеку?» «Ты акушеркой устроилась, что ли?» «Мы же договаривались: без подробностей». «Все мы рано или поздно привыкаем возиться с детьми, Тыковка. Лучше рано». «ГГ». Я вышла из сети, так и не сформулировав внятно вопрос и не получив более-менее полезного совета. Было вовсе не зазорно взять и внезапно отключиться: у нас, в своём мире, свои правила… Представьте, что, как только вы отключаетесь от Сети, перед взором вновь вырастает белоснежная лаборатория, выглядящая куда сюрреалистичнее, чем локация, где секунду назад вы ходили персонажем в громоздкой рыцарской броне. Перед вами не угловатые графические тропинки, клумбы и деревья, а множество журналов с записями, находящихся в надёжных архивах, колбы, пробирки, мензурки, контейнеры и биоматериал. Брони на вас больше нет — есть белый халат, стерильный, как и всё прочее в этой обители азарта, соперничества и повышения уровней. Встав с места, здесь на минутку-другую теряешься: кажется, ещё вчера вы подростком «зависали» в чём-то похожем: игре-симуляции с драконами, оборотнями и прочей нечистью. Однако после игр с оборотнями ждала обыденная реальная жизнь: с ужином, домашкой, обязанностью выгулять собаку и болтовнёй с кем бы то ни было. Но здесь мы лишены подобной роскоши: наша жизнь — игра, игра — реальность. И в надежде повысить уровень вы боретесь с новой задачей. Образцы неоклеток стали успешно делиться. Каждая фаза мейоза проходила как у контрольной группы, с той лишь разницей, что мы слегка изменили содержание. Это было и забавно, и пугающе одновременно: вмешались совсем немного, в крошечные-прекрошечные миры, наверняка не зная, во что это вырастет в итоге… но очень надеясь на задуманное. В лаборатории утром было пустынно, но то лишь затишье перед грозой. Мой заносчивый коллега по прозвищу Горелый (когда он снимал головной убор, его чёрные волосы как от взрыва топорщились во все стороны) уже явился. Он никогда не говорил ни с кем из нас просто так: каждое слово из него приходилось либо клещами вытаскивать, либо слышать в случае крайней необходимости. Казалось, он особенно недолюбливает меня, с первого моего прихода в эту странную, закрытую контору. Заносчивый, серый и бледный. Есть ли то, что верующие называют душой в этом человеке? Впрочем, я ведь не верующая… Мы оба глядели на ряд громоздких колб с формалином: там были неудавшиеся попытки — именно «попытки», а не «искажённые организмы». Так было проще смотреть. Наши взгляды с Горелым встретились, и на миг мне показалось, что в его глазах отражался тот же страх, недоумение и какой-то болезненный азарт, что были и у меня на душе. С раннего детства моей заслугой был отменный покерфейс… А ты, Горелый, на секунду прокололся. Он отвернулся и подошёл к тому, что мы ласково называем «аквариумом». Вот только вместо рыбки там была чья-то донорская яйцеклетка, чьё строение бесцеремонно изменила рука человека. Наша нынешняя «попытка». Прошло совсем немного времени, прежде чем зашли остальные: многочисленные основатели, учёные, спонсоры, ассистенты, лаборанты. Принесли камеры, чтобы запечатлеть новую попытку. Спонсоры, кажется, пребывали в волнении больше, чем кто-либо другой. А главное — видеоматериал ещё очень долго не покинет эти стены… Как и в прошлый, как и в позапрошлые разы. — Энзимы? — Количество увеличено пропорционально, — отрапортовали мы с Горелым. — Теломеры? — Увеличены на 25 процентов, условия удовлетворены на 98 процентов. — АТФ? — В норме, регулярен, доза при запуске увеличится в пропорционально. Проверка была доскональной. Количество времени, сил и ресурсов, потраченных на этот образец, было колоссально: мы не могли завалить ещё один. Нужно было без остановок двигаться вперёд, пока кто-нибудь другой не обгонит нас в этой стремительной научной гонке. Все неверующие скрестили пальцы. Три, два, один. На экране электронного микроскопа высветились две крошечные клетки, которые вскоре слились в одну: они стали делиться, делиться, делиться… Такой скорости никакой обычный организм не допустит. Но этот организм — не обычный, он — сверхразум, сверхсила, сверхоружие… Напряжение в воздухе росло, и его покалывающие электрические щупальца чувствовались в воздухе как перед грозой. «Денёк сегодня был ещё тот…» «Повышение — оно такое, а ты что хотела?» «Кушать, петь и танцевать. И велосипед». «Танцуй, пока молодой…» Тишина, мы молча рубим игрового босса алмазными мечами. Пиксельное солнце постепенно скрывалось за горизонтом, экран темнел. «Как считаешь, мы имеем право вмешиваться в чужую жизнь?» Персонаж в громоздкой броне пафосно добил босса и выкинул в воздух реплику: «Мы и так постоянно вмешиваемся в чужие жизни. Это называется "акт коммуникации"». «Нет, Ди. Серьёзно. Не коммуникация. Полное вмешательство. Понимаешь? Очень-очень сильное». Ди думал почти минуту, а затем спросил: «Ты читала Булгакова?» «Только "Мастера и Маргариту" по школьной программе, а что?» «Почитай "Собачье сердце". ГГ», — сказал, и на этот раз внезапно отключился он. Было и жутко, и завораживающе смотреть, как «Рыбка» в нашем «аквариуме» росла. Она переросла всех, кто не выдержал или содержал в себе не совместимые с жизнью ошибки. Она росла и поглощала питательные вещества, росла, как на дрожжах. Она будто являлась ускоренной съёмкой развития эмбриона, но даже тогда, в ранней стадии, она отличалась от тех, кто сидит в утробе… Пол у Образца был мужской, что повышало риск летального исхода. Лаборатория не пустовала никогда. «Собачье сердце», говоришь? «Так удивительно смотреть, как растёт совершенно новый организм…» «Это точно. Ещё неизвестно, кем он вырастет, кем станет, что с ним будет… А уже живой. И светится…» О нет, как же ты не прав… Мы знаем, что с ним будет. И кем он станет. И зачем он вообще появится на свет… Мозг. Оружие. Сверхчеловек. Ну почему, Ди, ты не можешь прочесть и удалить часть моих мыслей? Я бы позволила и это… Прошло ещё пару дней, прежде чем учёные забили тревогу. В тот день всё началось мутно и странно. Работа стартовала с бесконечных замеров, паники и тревоги. — Что происходит? — спросила я Горелого. Он был хмур. — Паталогические кисты оказались злокачественными, — он поморщился. — Образец стал резко давать сбой. Поморщилась внутренне и я — от слова «образец». С чего бы… Перед «аквариумом» стояло множество учёных, лаборантов и управляющих. Рыбку приходилось срочно реанимировать: что-то пошло не так… Организм серьёзно сбоил. Домой в тот день я возвращалась с неясными чувствами. Всё это было просто дико… Когда я успела стать деталью безумного конструктора? «Мне хочется уйти. Я не хочу такой ответственности». «Что поделать, Тыковка. Раз мы носим личину взрослых, то и поступать приходится соответственно». «Не хочу быть взрослой. Хочу назад, в глупую школу…» «Назад нельзя, Тыковка». Он был прав. Назад нельзя. Никак нельзя. Срок прошёл, Рыбка была на грани. Уже скоро — недели через две — он должен родиться. Точнее, мы сделаем вид, что он родится. В кафетерии стояло затишье. Далеко за окном с фальшивой весёлостью пели весенние пташки, прочищая глотки после долгого ночного молчания, звенела посуда на кухне. Горелый, как и всегда, сидел один, всё за тем же местом. У меня возникло странное желание подсесть к нему и заговорить. Сорвать с него эту напыщенную маску, узнать, что творится внутри человека с серыми, как штормовое небо, глазами. Я не верила в успех этой затеи. Вера никогда не была спутницей моей жизни. Но я, повинуясь глупому порыву, подошла и присела напротив. Горелый, казалось, не обратил никакого внимания на это и продолжал пить свой двойной (если не тройной) эспрессо, глядя в окно. — Утро доброе, коллега! — мой громкий голос заставил его поморщиться и посмотреть в мою сторону. Как лимон целиком прожевал… — Время суток не подчинено таким человеческим характеристикам, как «доброе», — отозвался он хриплым голосом. — И я тебя тоже рада видеть. Чего делаешь? Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую во время обострения. Весна, Горелый, а ты что хотел? Не одним же пташкам держать этот мир в балансе своими поддельными весёлостями. — Если у тебя начинается припадок, то медпункт напротив. — Какой же ты душный, Гор… Лёша. — Пускай так, — Горелый флегматично кивнул и вновь уставился в окно. Даже не поправил меня на «Алексей» — что же это с ним? — Будем праздновать его день рождения? Вопросительный взгляд в мою сторону. Ух ты, мы умеем менять выражение лица… — День рождения Рыбки, — пояснила я. И почему меня вообще потянуло на этот вымученный разговор? — Зачем? — Потому что так принято: человек рождается — остальные празднуют. Во мне начинало закипать раздражение, хотя именно я была инициатором «беседы». — Это образец, а не человек. Лучше бы ты сказал «нет». — Это человек. Горелый пожал плечами. — Люди, празднующие день рождения, развиваются в утробе любящей матери. А это —образец. — Хорошо же ты спишь по ночам. Поздравляю. И чёрт же дёрнул резко встать из-за стола и уйти… Нет, всё-таки надо было слушаться родителей и не играть в песочнице с малышнёй. Не ходить в кинотеатр на глупые фильмы со сверстниками. Сидеть дома и учиться контролировать, подчинять всё человеческое. Может, тогда и Рыбка была бы Образцом. «Ди, я в панике». «Что такое, Тыковка?» «Я прочитала». «Булгакова?» «Да». Мы в молчании вместе боремся со стаей вампиров. «И что же, Тыковка, ты медсестра?» «Как бы не доктор Борменталь…» — подумала я, игнорируя вопрос. Стоял гвалт, шум и щёлканье фото и видеокамер. Вот он — день икс… — Ильиченко, подойдите! Ну, вот. Настал и мой час. Доктор Борменталь, значит? — Ильиченко, Харитонов, Шереметьева — ассистенты. Остальным занять свои места. Никогда не думала, как ответственна роль акушерки… Ты был очень близок, Ди. Началась симуляция схваток: пусть наша Рыбка выращена в искусственных условиях, но всё-таки человек… подобие человека остаётся человеком. Одноглазые камеры пожирали событие, увековечивая его в цифровом омуте. Люди стояли, потели, кряхтели. Какое зрелище, и нет хлеба! Что ж, это на шесть с половиной часов. Шесть с половиной часов иллюзии реальности. В крови бурлил кофеин, наши глаза сверкали. Осталось совсем немного, ещё чуть-чуть… Рыбку вытащили. Я почувствовала, как болезненно спёрло дыхание: почти метровая детина лежала в клешне умного компьютеризированного манипулятора… Это не было плачем. Клёкот, выдавливающий из организма, куски слизи, затем надрывные жалкие звуки. Толпа зашлась в овациях. Я почувствовала лёгкое головокружение и мутоту, на мгновение мир поплыл перед взглядом. «Что же мы сотворили…» — подумала я, усилием воли сдержав позорный обморок. Добро пожаловать в реальность, Рыбка. Добро пожаловать в игру, Образец.