Кроме бедности и зубной боли

      "Любовь побеждает все, кроме бедности и зубной боли" — любимая фраза Болтуна, которую он вычитал в какой-то статье о поэзии и теперь вставляет кстати и некстати, подчеркивая их неприятное положение.       Болтун никак не может найти работу — постоянную, не мимолетную и не срывающую спину. В свободные, совершенно пустые дни он лежит на диванчике, читает журналы, пролистывает потрепанные книги по юриспруденции и глотает остывший чай без сахара. Сахар — роскошь, которую Венди последний раз видела в доме родителей, откуда она сбежала без оглядки, устав от вечных попыток выдать ее замуж поудачнее.       — Дурак он, твой Болтун, — насмешливо произносит Питер, когда Венди повторяет эту фразу вслух, надеясь, что он подтвердит эту странную, но притягательную мысль. — Любовь не побеждает целую уйму вещей. Например, смерть. Или разочарование.       Венди неуверенно пожимает плечами, обмахиваясь театральной брошюркой, взятой совсем случайно из рук зазывалы. В Лондоне невыносимо жарко, окна всех домов распахнуты настежь, приоткрывая чужие тайны, на каждом углу даже самых небольших улиц продают воду со льдом и лимоном.       — Умираю от жажды, — произносит Венди, имея в виду все на свете: воду, деньги, театр, танцы, книги в красивых обложках — и Питера.       — Ни шиллинга, ни пенса, — отзывается он весело. — Впрочем, как и всегда. Ты же не думаешь, что я буду тратить золото с Острова, прилетая сюда каждый раз? Мне жить еще много лет, может быть, триста, пятьсот или всегда. Никогда не знаешь, когда наступит час нужды.       Венди кивает: он с ней, и этого довольно: воду она возьмет и сама, у нее еще осталось несколько шиллингов после того, как они купили Питеру новый ремень и сапоги. Эти деньги она копила, тайком забирая у Болтуна. У грубого, неотесанного Болтуна, который на людях всегда теряется и не может связать и двух слов. Очевидно, поэтому он и не способен найти хорошую работу; а на тяжелой и говорить не приходится.       Болтун вернулся после войны прямиком к ним в дом: у него была контузия на Ипре, а на Сомме ему раздробили голень, но, в целом, отделался он довольно легко.       Венди согласилась не раздумывая и не удивляясь. Получая его письма с войны, она догадывалась, что он мучительно в нее влюблен. Возможно, с самого Острова. В доме Дарлингов же атмосфера была угнетающая: банк отца переживал не лучшие времена, Кончик попал в тюрьму за воровство, Майкл увлекся опиумом, а Джон погиб от случайной пули в дни перемирия. С нее все и началось, и рухнуло в пропасть: мамина постоянная тоска, неудачи отца на работе, ужасное поведение Майкла. Война сломала их семью, как сломала сотни других. Остальные мальчишки устроились весьма посредственно, но неплохо: Кудряш нашел местечко на бирже, Двойняшки открыли лавку с фруктами, а Малышка пишет заметки о жизни города для районной газеты. Венди иногда поправляет его пунктуацию.       — Хорошо сейчас на Острове, — Венди мечтательно прикрывает глаза. — Можно купаться вдоволь.       — Да, в Кенсингтонском саду не искупаешься, — Питер зевает от жары. — Там еще и куча мамочек с детьми, все эти причитания...       — Когда я была маленькой, мы ездили на лето в Бат.       Питер её не слушает, ему это совсем неинтересно. Он увлечен Лондоном: летними ярмарками, жонглерами и музыкантами, приезжим цирком.       — Два горба, надо же! — с восхищением говорит он, показывая на верблюда. — У тебя есть шиллинг? Я бы прокатился.       Венди, отчаянно краснея, роется в сумочке. Вид счастливого Питера верхом на верблюде придает ей сил. Рядом с ним она ощущает себя счастливой, пусть и мимолетно. Ощущает себя той беззаботной девочкой, которая командовала мальчишками, заменяла им маму, сражалась с пиратами и знать не знала, что такое стертые туфли, скудный обед и нелюбимый мужчина в соседней комнате. Нет, Болтуну она благодарна — за спасение, но он ждет от нее чувств, а она не способна их подарить. Ее тянет к Питеру. В его прилеты в Лондон он выглядит на ее возраст: это заслуга Динь. Чего только ни умеют феи!       — Пойдем посмотрим на глотателей огня! — Питер, спрыгнув с верблюда, целует ее в щеку, и его карие глаза горят от удовольствия. — Всего два пенса!       Венди достает из сумочки крошечные часы без ободка и бледнеет.       — Семь! Уже семь, Питер. Через час вернется Болтун, мне нужно бежать домой. Вот тебе два пенса, потом расскажешь, ладно? — и она, подавшись вперед, целует его в ответ.       Питер не любит целоваться. Ему вообще не нравится заниматься чем-то взрослым.       — В следующий раз прилечу в субботу, — кричит он довольно. — Жди, Венди, как только ты умеешь ждать!       Она идет торопливо, почти бежит. До дома два квартала, а еще нужно переодеться и сделать вид, что она никуда не выходила. Питер, Питер! Бессердечный мальчишка. В глубине души Венди понимает, что он прилетает не к ней, а к развлечениям, но ощущение самой себя рядом с ним перевешивает. О, она бы никогда не решилась на настоящую измену, нет.       Взбежав по скрипучей лестнице, Венди бросается в ванну, сдергивая потное платье и серьги. Мельком она видит себя в зеркале: худая, с короткими каштановыми волосами до плеч, уложенными мелкими волнами, с этими торчащими ключицами, с взволнованно блестящими глазами... Она все еще хорошенькая!       Переодевшись в домашнее, Венди садится на кушетку и устало перебирает книги. Взяв одну наугад, она читает название: "Госпожа Бовари". И тут же откладывает, взяв другую. "Красное и черное". Да что же это такое! Венди снова наугад достает третью и тут же бросает обратно. "Анна Каренина"!       — Что ты делаешь? — Болтун застает ее за рьяным складыванием книг в холщовый мешок.       — Избавляюсь от пошлости, — отвечает Венди, завязывая бечевку. — Как прошел день?       Болтун смотрит на нее насмешливо и вместе с тем спокойно. Он хорош собой: русые волосы, зачесанные чуть набок, и детские голубые глаза. Он выше Питера и явно крепче. Впрочем, Венди замечает это редко.       — Видел тебя в городе, — произносит он тихо, наблюдая за ее реакцией. — Под руку с Питером. Вы сегодня изменили маршрут? В прошлый раз я застал вас около Святого Павла.       Все внутри нее увядает, как листья осенью.       — Так ты знаешь? — пересохшими губами спрашивает она. — Честное слово, Болтун, это совсем не то...       — Перестань, Венди, — перебивает он резко, и она вся сжимается. — Думаешь, я не знаю о твоей тайной мечте вернуться на Остров? Думаешь, я не мечтаю иногда о том же? Там не было войны. Там нет нищеты, нет проблем, нет ноющего сердца. Вот только мы можем и здесь, в Лондоне, создать свой Остров, Венди. И никакой Питер нам не нужен. Думаешь, он возьмет тебя с собой?       — Он обещал, — Венди старается сдержать слезы. — Я устала, Болтун. После смерти Джона я не могу прийти в себя.       Он смотрит на нее вприщур.       — А ты попробуй. Джона нет уже три года. Когда ты очнешься? Я вынужден не давать тебе больше денег, Венди. У меня нет желания тратить их на Питера.       Она плачет, но ее слезы не трогают Болтуна.       — Я очень хочу есть, — говорит он тихо. — И я весь день работал. Ноет нога. Ты не могла бы что-нибудь приготовить?       Венди поспешно смахивает слезы.       — Есть яйца и хлеб, и немного молока.       — Замечательно, — он через силу улыбается. — Позовешь меня, ладно?       Яичница получается соленой и чуть пригоревшей, но Болтун выглядит довольным. Венди ставит чайник и садится рядом с ним за стол. Ей все еще жарко и душно, и стыдно, и горько.       — Если Питер заберет тебя на Остров, я отпущу, — прохладная ладонь Болтуна ложится поверх ее раскаленной ладони. — Я всегда знал, что ты любишь Питера, Венди. Жаль только, что он никого не любит. Любовь — это труд, а Питер ненавидит трудиться.       Венди высвобождает руку и уходит к распахнутому окну. Вдалеке шумит сердце города, на площадях танцуют и торгуют, а она даже не может позволить себе самое простенькое новое платье.       — Завтра я пойду устраиваться помощником юриста в банк, где раньше работал твой отец, — Болтун ставит тарелку в раковину. — Дела у них так себе, но место неплохое, а если повезет, то жалование будет стабильное. Сможем купить обновки к зиме. Твои сапожки совсем никуда не годятся.       Венди не поворачивается к нему. Сердце бьется тяжело и неохотно. Денег для Питера у нее больше нет, а Болтун готов отпустить ее на Остров. Почему?       — Может быть, расскажешь мне о поэзии? — помыв посуду, она пытается завести разговор, но Болтун только отгораживается от нее журналом. Он хотел стать судьей как только попал в дом ее родителей: все на свете казалось ему несправедливым. Свое желание он пронес сквозь школу, колледж, окопы и смерть и теперь не упустит возможность.       Ночью Венди просыпается от его вскрика. На ощупь, натыкаясь на углы кровати, она бежит в гостиную, где Болтун спит на низком узеньком диванчике.       — Все в порядке, — произносит он в темноте. — Неприятный сон, и только. Увы, война часто снится слишком реалистично.       Венди молчит, не зная что сказать, и гладит его по волосам.       — Я помню все твои письма, — говорит она успокаивающим голосом, совсем как мама в детстве. — Я их перечитывала по ночам, чтобы было страшно.       — А письма Джона?       — Они у мамы. Он редко писал.       — А я так часто, как только мог, — его глаза блестят в темноте. — Мечтал, как вернусь домой и скажу, что люблю тебя. А ты будешь в голубом платье, как тогда, на Острове.       — У меня нет голубого платья.       Болтун не отвечает, и Венди вдруг испытывает к нему чувство нежности. Не жалости, как обычно, а именно нежности. Тонкая грань.       Венди смеется.       — Помнишь, как Джон поссорился с Питером и заявил, что собирается жить в перевернутой лодке и стрелять фламинго на обед?       — Питер тогда страшно разозлился, ведь он сам не подстрелил еще ни одного фламинго.       Они невольно улыбаются друг другу. Улыбки быстро гаснут. Больно и неуютно вспоминать ушедшего, когда ты сам жив и здоров.       Болтун переводит взгляд на потолок и несколько минут молчит.       — Один день выдался на редкость паршивым: ветер пригнал проливной дождь, а я лежал в окопе, — он находит в темноте ее руку и чуть сжимает. — Пули искали жертву прямо над моей головой, словно волки. Я лежал и повторял твое имя. Ни в какую Богоматерь я уже тогда не верил. Я верил в Венди, которая оказалась храбрее капитана Крюка.       Венди тихо вздыхает.       Питер никогда не говорил ей таких слов! Питер принимал ее как должное. А Болтун, верное, говорил их все два года их жизни, а она была глуха. Но в эти жаркие дни в ее теле будто открылись все клеточки и просят любви, и слышат то, что должны услышать.       — Я не люблю Питера, — говорит она почти шепотом. — Ты должен мне поверить.       — Иди спать, — он вдруг разжимает пальцы, — я в порядке.       Она возвращается в спальню как выгнанная из дома Нэна.       ... Питер прилетает в субботу как ни в чем не бывало. Он весел, беззаботен и бессердечно красив.       — У меня нет денег, — повторяет Венди, когда Питер смотрит на нее удивленно.       — Ладно, — говорит он лениво. — Я захватил с собой пару золотых. Тебе привет от русалок и птицы Нет.       Венди сразу улыбается.       — Как ее гнездо?       — Плавает, — Питер сосредоточенно рассматривает ярмарочные прилавки. — Туда-сюда.       — А птенцы?       — Одного водяная змея сожрала, двое постоянно орут, просят еды, Нет уже не знает, куда деваться.       Венди поправляет ремешок сумочки. Даже у птицы есть проблемы! Но не у Питера. С ним, конечно, можно болтать о всякой чепухе. Но за этим ничего нет. Никакой глубины.       — Питер, возьми меня с собой, — Венди останавливается и смотрит на него серьезно. — Я хочу побывать на Острове.       — Ты замужем, — он морщится. — Замужним сложно. Ты попросту не взлетишь. Нужно уговаривать Динь дать больше пыльцы, а ты ей не особенно нравишься.       — Но ты же обещал! — Венди скрещивает руки на груди. Жарко. Мысли путаются, мелькая в сознании разноцветными лентами. Ей на мгновение кажется, что она смотрит на мир сквозь аляписто разрисованную вуаль. — Болтун меня отпускает.       — А, — коротко произносит Питер, глядя на нее радостно. — То есть мне не придется драться с ним, если я заберу тебя с собой? Отпускает, значит, ты ему не нужна. Свобода, Венди! Настоящая свобода!       И сердце у нее щелкает как дверной замок.       — Мне не нужна свобода, — говорит она быстро. — Только моя прежняя жизнь. Где я была забавной девочкой с завитыми локонами, в голубом платье, и знала все песни на свете.       Питер хмурится.       — Но ты выросла, — замечает он и тут же обращает внимание на фигурку пирата. — Ого! Вот это вещь! Обожаю драться с пиратами, там всегда можно схитрить.       И он вступает в шуточный бой с цирковым актером, переодетым в пирата. Хорошо быть Питером! И глупо пытаться им стать, когда вырос. Все, кто любят Питера, на самом деле любят себя в нем, тех себя, какими они уже никогда не станут.       Венди наблюдает за ним, а потом разворачивается и быстрым шагом идет к старому банку отца. Солнце печет немилосердно. Несколько раз она останавливается в тени, чтобы передохнуть. Денег на воду с лимоном у нее нет.       Болтуна она замечает сразу: он стоит у стеклянных дверей здания и разговаривает с управляющим. Венди знает его: тучное лицо, густые усы и жадные до денег пальцы — мистер Фанг всегда купается в роскоши. Он ценит людей до тех пор, пока они помогают умножать доход. А потом выбрасывает.       Так он избавился от ее отца.       Болтун, не в обычном облачении рабочего, а в пиджаке и брюках, причесанный и благородный, пожимает его руку.       — Ты получил работу? — Венди шагает к нему из тени вяза.       — Что ты здесь делаешь? — он хмурится, остановившись, и смотрит на нее недовольно.       — Пришла взглянуть на старый банк и увидела тебя.       В этом нет неправды.       — У тебя нет два пенса на воду? Умираю от жажды.       Болтун, разумеется, покупает ей огромный стакан, а потом, поколебавшись, замечает:       — Хочешь, пойдем пообедаем куда-нибудь?       — С удовольствием, — Венди берет его под руку и потом вспоминает, что оставила Питера одного. — Я только забегу домой переодеться, ладно?       Болтун насмешливо улыбается.       — Встретимся у "Льва" через полчаса.       Задыхаясь, Венди возвращается на площадь и ищет Питера среди толпы. Он невозмутимо бродит по ярмарке в обнимку с какой-то симпатичной девушкой с копной русых волос.       — Эмили, — говорит он весело, глядя на них обеих. — Это Венди. Она замужем, поэтому не может полететь на Остров. А вот тебя я сегодня познакомлю с русалками. Признаться, мне одному там бывает немного одиноко. Динь плохая собеседница. Может, набрать мальчишек в Кенсингтонском саду, как в былые времена? Венди, как думаешь, малышня все еще выпадает из колясок?       Венди не слушает. Только смотрит во все глаза в жизнерадостное лицо Питера. Он не эгоистичен и не бессердечен, он просто вечный ребенок, а беззаботные дети не умеют видеть мир глазами взрослых. Питер сражается с пиратами, у которых так мало ума, что они не могут поймать и крокодила. Питер не лежал в окопах под пулями, перемазанный грязью и чужой кровью. Питер не работал сутками, таская мешки с песком, и ему не снятся кошмары. Питер обязательно должен оставаться Питером — а вместе с ним и Остров, и русалки, и птица Нет, и пираты, и лагуна, и феи. И даже индейцы.       Но Питера нельзя любить.       Венди крепко обнимает его напоследок и идет домой. У нее есть еще одно платье на выход: простенькое, с рюшами по подолу, какие носили еще в войну. Она быстро приглаживает волосы щеткой, глядя на себя в зеркало.       Болтун ждет ее в маленьком ресторанчике, терпеливо постукивая пальцами по столу. Рядом стоит пустая бутылка содовой.       У Венди сводит живот.       — Давай сначала пройдемся?       Они выходят на улицу, окунаясь в волну жаркого воздуха, и идут к Ричмонд-парку.       — Ты виделась с Питером?       Вопрос звучит глухо и почти утвердительно.       — Да. Он был с другой девушкой.       — Неудивительно, — в его голосе слышится усмешка, и он словно доволен тем, что ей это неприятно. — Питеру нужно веселиться, как вечному ребенку.       Венди останавливается.       — Ты отпускаешь меня на Остров, потому что больше не любишь?       Болтун сжимает и разжимает губы.       — Ты сделала достаточно глупостей, чтобы я тебя разлюбил. Это Питер сказал, что раз я тебя отпускаю, то значит — разлюбил?       — Да.       Болтун смеется. Они идут по дорожке, и им встречаются одни матери с колясками. Вот где нужно подкарауливать малышей.       — Я думаю, на Острове ты будешь счастливее, чем со мной, вот и все.       Венди не отвечает. Она только искоса смотрит на его лицо. На мгновение в его выражении проступают отчаяние и боль, но тут же исчезают.       Оставшуюся прогулку они молчат. Венди пытается заговорить, но Болтун словно не замечает ее, насвистывая незнакомую мелодию.       Расставшись, они расходятся в разные стороны: Болтун возвращается в банк, а Венди направляется в родительский дом.       Мать и отец теперь ютятся в двух верхних комнатах, сдавая остальные три жильцам по смешной цене.       — Как дела, милая? — отец треплет ее по волосам. Он постарел и выцвел. — Ты что-то грустная.       — Жарко, — Венди пробегает глазами по комнатке, которая раньше служила детской. Мать наотрез отказалась ее сдавать. — Все время хочется пить.       Отец тут же уходит вниз за водой. Под ногами слышны крики ссорящихся жильцов.       — Третий день мигрень! — мать садится рядом с ней на кушетку. — Как дела у Болтуна?       — Работу нашел.       — Замечательно! — мать улыбается и тут же трогает Венди за руку. — Ты прекратила болтаться с Питером? Это никуда не годится, Венди, пойдут слухи...       — Я больше не пойду, мама, — Венди проходит в другую комнату, где стоит пианино. Из этого окна она смотрела на приближающиеся бомбардировщики, оцепенев от ужаса, смотрела на дым, поднимающийся из Сити, смотрела, как Болтун бежит к ней по пыльной разбитой улице после войны.       Он совершенно не знал, что сказать после сотен написанных слов и поэтому невпопад предложил свою руку.       Отец был недоволен. Он заводил знакомства ради нее, приглашал перспективных молодых людей, но Венди ни на одного не взглянула. После смерти Джона она оцепенела, и только Болтун смог вырвать ее из сна.       Она вдруг вспоминает о желуде. Милый Болтун! Он был готов умереть за нее. А она совсем ничего для него не делает. Ужин опять не готов. Носки не заштопаны. А у него вчера так болела нога! И волна нежности к нему снова обдает ее сердце.       — Уже уходишь? — мать целует ее в висок. — Останься подольше, Венди. Когда ты здесь, я слышу смех в детской. Вы все так заразительно смеялись! Я слышу лай Нэны. И мы с твоим отцом еще так молоды. Как тяжело стареть! На днях была у Малышки. Крутит роман с дамочкой старше себя, да с огромными деньгами. Как бы не вышло неприятностей...       Венди весь оставшийся вечер возится на кухне. Она запекает мясо, слегка переваривает рис и наконец вынимает из духовки румяные булочки. Запах корицы слегка приподнимает настроение.       Болтун даже не притрагивается к ужину. Он из кожи вон лезет, чтобы понравиться управляющему и не вылететь в первые же дни. Его хватает только на сон и приветственный, а потом прощальный кивок головы.       Зевая и раздеваясь, Венди случайно роняет сережку в виде птички. Наклонившись под кровать, она находит ее, немного пыли, а еще — у дальней ножки — желудь на серебряной цепочке. Так вот куда он девался!       Этот желудь спас ей жизнь.       Венди зажимает цепочку руках. Желудь качается взад-вперед, как дуб, от которого он родился.       ...Динь прилетает утром и садится на подоконник. Все так же жарко, и Венди давно не спит, ворочаясь в смятой постели.       — Питер зовет тебя на Остров.       — Зачем?       — Купаться с русалками, — Динь болтает тонкими ножками. — Вставай, я натру тебя пыльцой посильнее.       Венди послушно встает, но смотрит на нее с сомнением.       — А я потом вернусь?       — Если захочешь.       — А Эмили на Острове?       — Давно, — Динь морщится. — Такая противная девчонка!       Венди накидывает тонкий халатик и принимается расхаживать по комнате.       — Я не полечу, — произносит она решительно.       Динь пожимает плечами и, вспорхнув золотистыми крылышками, исчезает.       Наспех позавтракав, Венди надевает лучшее, что у нее есть, и идет в ближайшую школу.       Страшно хочется купить голубое платье. Еще больше — почувствовать себя немного полезной. Чтение книг ей порядком осточертело, а от ярмарок давно тошнит.       Начальница гимназии —старушка лет семидесяти — пристально изучает ее сквозь лорнет и задает уйму вопросов. Венди отвечает честно и к концу думает, что эта беседа — совершенный провал, но сморщенные губы старушки неожиданно складываются в улыбку.       Венди хочется поделиться новостью с Болтуном. Наконец и она сможет сделать хоть что-то.       Она терпеливо ждет на скамейке у банка, пока Болтун выйдет из глянцевых стеклянных дверей. Чтобы спастись от скуки, она читает газету, оставленную кем-то рассеянным, и от прочитанного у нее бегут мурашки. Сколько бед в стране! А она болтается по представлениям и мечтает о голубом платье.       — Болтун! — она нагоняет его, едва не упустив.       — Я думал, ты улетела, — он останавливается, глядя на нее удивленно. — Я рано утром говорил с Динь. Питер ждет тебя на Острове.       Вся ее радость улетучивается. Венди с отчаянием сжимает горячие пальцы. Ей очень хочется его поцеловать. Его — робкого, и бесстрашного, и сильного, и любящего.       — Я хочу остаться с тобой.       — Зачем? — он действительно не понимает.       — Я в школу устроилась, на утренние часы, к самому младшему классу, — теперь ей кажется, что он сейчас засмеется. Она выглядит нелепо. Здесь, посреди улицы. — Я не могу только тратить то, что ты получаешь с большим трудом.       — Венди...       На них оглядываются.       Болтун берет ее за руку и ведет за собой в крошечный сквер.       — Я вчера вечером нашла вот это, — она достает из кармана желудь на серебряной цепочке. Болтун осторожно берет его пальцами. — Помнишь?       — Я и не забывал.       Венди встает на носочки, потом опускается, потом тихо произносит:       — Я долго смотрела на этот желудь и поняла, что мне никто на свете не нужен кроме тебя. Я несносная, и глупая, и не привыкшая к работе, и я гуляла с Питером, пока ты трудился для нас, но если ты сможешь меня простить, я буду самой лучшей. У меня не получится, наверное, но я попробую. Попробую создать наш собственный Остров.       Болтун не отвечает и долго рассматривает ее лицо. Как старушка-начальница с лорнетом.       — Я не знаю, что сказать, Венди. Честно говоря, я почти потерял надежду.       Она беззвучно плачет. И тогда он обнимает ее за плечи.       — Ты правда хочешь остаться со мной?       В его голосе остро звучит недоверие. И — едва слышная, как комариный писк, радость.       Вместо ответа она целует его мокрыми солеными губами.       Болтун криво улыбается. Глаза его становятся светлее, как небо после грозы.       — В этом случае, думаю, стоит попробовать. Ведь любовь побеждает все, кроме бедности и зубной боли. А зубы у нас крепкие.