Моё призрачное королевство...

Часть седьмая. Дважды ро́жденные или «Значение цветов в жизни»… …Живущий в последний раз… Название книги Г. Л. Олди. Вместо эпиграфа… За злобной и морозной зимой пришла, началась и развернулась холодная и злая весна. Цветы в палисаднике и на улице, начиная с первых дней апреля, повылезли из земли упрямо и развернули к солнцу свои яркие головки. Полыхнули фиолетовым пламенем культурные и крупные синие крокусы. Нежным золотистым ёршиком взошли и выставили свои макушки меленькие жёлтые крокусята. Желтые крокусы не разбегались вдаль друг от дружки. Они росли дружной семейкой, смешавшись наслоением желтых цветов и зеленых острых листьев пёрышками. И выглядела вся семейка так, точно из - под земли показалась круглая макушка неведомого птицецветного и хохлатого зверька. А потом вновь пришли морозы. И повалил снег. Крокусы спрятались под снегом, зажмурились всеми своими бутонами. И стали, на время непогоды, совсем неотличимы от мокрой и грязной травы. А снег подтаивал, но не сходил полностью и вновь подваливал густыми, мокрыми хлопьями. И я, как агроном - сельскохозяйственник, несколько раз сдававший и пересдававший в своём сельскохозяйственном ВУЗе такую сложную дисциплину, как растениеводство, своему не очень приятному преподавателю, по этому же, малопонятному мне растениеводству ( преподаватель был и завкафедрой тоже), я знала, что плохие погоды не могут повредить нежным, но районированным и адаптированным к нашему климату цветам. И все - таки переживала. Но вот началась еще одна ро́степель. Затем снова пошел снег. И снежные сугробчики прикрыли не только прижмуренные от холода бутоны крокусов, но и резные крупные ландыши, белые с синей каёмочкой, что успевали вылезти за время весенних похолоданий. Эти новые цветы торчали из - под снега, не прятались от холода. И только лишь выглядели похожими на очень крупные ландыши, а были не самом деле первоцветами и эфемерами, как и крокусы. Были давно одомашнены человеком и назывались красиво и звучно: Пушкиния Ливанская или Пушкиния Либанотика. И я понемногу переставала бояться и начинала гордиться. Потому что весь город еще лежал в руи́нах из мусора и ледовых недорастаявших глыб. А если таяли глыбы, то только больше появлялось разного грязного и нарядного мусора. Выкидывали жители штаны и недоношенные кофты, консервные банки, пластиковые нарядные бутылки не в мусорные баки, а где жителям города нравится. Так образовывались новые свалки. И все вместе они, эти синтетические вещи, вечные, никогда не сгниваемые, образовали на каждом шагу противную кучу - малу, так, что никакой предмет из этой кучи ни ярким, ни нужным, ни нарядным, уже не выглядел... И я начинала гордиться, что мой газон начинал затягиваться, как паутиной, небольшими росточками скромного и раннего цветения. Не нужно было мне выходить и сгребать пожухлые листья ото всей большой дороги. Сквозь листья и стебли старой травы сами собой прорастали цветы, ранневесеннего и яркого цветения. И только было начинала я чувствовать себя той самой непризнанной королевой фей в своем фантомном королевстве непризнанного, разноцветного цветения, только лишь начинала радоваться, что у меня среди цветов появляется не только желтый цвет крокусов, потом синий, белый, но наконец - то и полностью проявляется ярко - фиолетовый, потому что распустились звёздочки ещё одних ранних весених цветов - сцилл… И обнаруживала я в своем начинающем быть королевстве ужасную трагедию… Большой грейдер чистил снег зимой. Больше похожий на трактор на очень высоких колёсах, с большим ковшом, как у экскаватора, грейдер, вызванный непонятно кем, зачерпнул ковшом снег с того приуличного газона, за которым лет десять уже постоянно ухаживала я. И воевала с кустами крапивы, что вырастали за лето повыше человеческого роста. Нельзя было выдернуть с одного замаха матёрый куст крапивы, не хватало сил. Нельзя было выкопать лопатой корни. Корни сорняков уходили глубоко в землю. Пилила крапиву, жирновник и лебеду пилой - ножовкой. Дожидалась, пока ослабевали корни, оставшиеся, коротким стеблем, невысоким пеньком в земле. И только тогда, подкопнувши лопатой, убирала развесистую крапиву. Как скучно мне бывало тогда! До бесконечности воевать и воевать с сорняками, постоянно проигрывая все свои войны могучим и умным сорнякам... Всё изменилось, когда удачно посаженные первоцветы стали цвести, начиная с очень ранней весны. Тогда появлялся интерес сажать, высаживать и спасать цветы, ухаживать за ними, работать в саду. Хоть и не сад это был совсем, а клок запущенной ничейной земли, бесплодной от самого дома и до проезжей части дороги… И если росли на этом клочке цветы, никто и никогда не приходил мне сказать, что молодец я, что ухаживаю правильно за газоном и за землей. А если зарастал, нечаянно, клочок земли, сотки, примерно, в три с половиной, то приходило немедленно предписание, что готовы немедленно оштрафовать меня, если я мусор и сорняки с этой территории не выполю! Поистине, владела я фантомно - призрачным королевством, без всяких на него прав, на которое не было у меня никаких претензий! И вот случилось! Большой грейдер, вызванный зимой неизвестно кем, вместо того, чтобы прочистить дорогу от заносов снега, ошибся с траекторией зачистки и подцепил своим гигантским ковшом, вместе с сугробом снега и часть моих цветочных посадок и грядок! Грейдер ошибся настолько, что проложил новую дорогу. И прямо по расчищенным от снега, земли и цветов колеям моих бывших газонов и грядок. И ездили машины половину зимы по «зимнику». И окончательно добивали цветы. А как только стала вытаивать земля, обнаружила я посреди асфальтовой дороги большую кучу из бывших цветов, теперь замороженных корней цветов, питательных грунто́в, песка подстилающего... И останавливалась, грустила, перебирала пальцами один комочек земли за другим. Не знала и сама я что искала. Корневища и клубни цветов, если и были, то замерзли насмерть за время лютых зимних морозов. ...Но некоторые простые и приспособленные цветы, даже зачищенные железным ковшом, пережили всю тяжесть машин, что по ним несколько месяцев ездили. И отрастали понемногу, потому что машины, вместе с ростепелью вновь ездить начали по дороге и бегать на асфальтированную дорогу ушли. Всходили понемногу «зачищенные» по самые корни цветы. Я вновь начинала гордиться властью земли и цветов. И своим Призрачным Цветочным Королевством! И вот, перебирая руками, в очередной, пятый или шестой раз, кучу земли, небрежно сваленную после «работы» грейдера, я поклялась себе, что ни за что не буду эту землю к себе переносить. Или как - нибудь по другому убирать! Пусть даже разозлятся на меня ближайшие соседи! Пусть тот, кто нахаво́зил, приходит сам и всю эту кучу, куда хочет, пусть и выкидывает! И тут мои пальцы нащупали плотный корешок. Я рассмотрела его. То был корень ириса. Он не замерз каким - то чудом. Корешок растопырился и зеленел со всех концов. Старался зацепиться за землю, укорениться в ней. И начинать расти, стремился зацвести, чтобы выжить! Бало́ванные и хо́леные, магазинные и культурные луковицы выжить после «окучивания» их грейдером никак не могли! Все луковицы более культурных цветов погибли от выскрёбывания их с грядки и от холода… Но эти корневища обыкновенных домашних ирисов!... Я вспомнила, как здоровались и разговаривали мы о разных вещах, о погоде, о снежных заносах и сугробах, а, в общем - то ни о чем, с соседкой моей, на той улице, где я жила, с пожилой женщиной. А когда я бежала по узенькой дорожке к себе домой, а соседка выходила с большой лопатой на расчистку снега, то останавливалась всегда немного поговорить с ней. Соседка уставала расчищать снег лопатой и тоже разговаривала со мною... Потом я долго, год или пару лет подряд, совсем не встречала соседку. Но наши добрые и соседские отношения были не такими, чтобы я могла бы прийти к ней просто так в дом и спросить, а как же ей живется… И только летом прошлого года я увидала, как под жарким солнцем июля лежат и жухнут беловесой и вялой скошенной травой корневища ирисов, выкорчеванных с соседкиной уличной клумбы. И выкинутых со двора. Потому что старый дом огородили забором из железного профильного листа. И собирались разбирать дом или полностью его сносить. Я испугалась, я стала расспрашивать у рабочих, потому что такие стройки с полным сносом дома случаются, если вдруг умерла хозяйка дома, а наследники решили продать и землю, и дом. Рабочие ничего не знали. И, не умея защитить или спасти соседку, я попыталась спасти несколько ирисов. Взяла корневища в охапочку, в добавление к сумкам, и принесла домой. Ирисы встали рядом с доро́гой, как вкопанные. Их даже не понадобилось сажать глубоко в землю, а только лишь присыпать землей и песком. И поливать. На следующий день корней пожухлых цветов добавилось. Но также добавился и начальник всей застройки, который пояснил мне, что не погибла соседка, а продала свой дом и купила в городе квартиру с удобствами. - А здесь будет стоять магазин, - пояснил солидный начальник строительства. Я понимала, что конечно же, обычные цветы магазину во дворе ни к чему. Еще пару дней я спасала и́рисы. Насколько могла, тащила увядшие цветы домой. Сейчас, весной, откопала в грязи два живых корневища. И только теперь понимала, какая тяжелая у этих цветочков судьба. Дважды ро́жденные в землю, трижды похороненные от лопат рабочих - строителей и ковша грейдера, вывернутые подыхать из земли, корневища настырно зеленели у меня в руках. Морозы прошли, я присыпала корни влажным песочком. И понимала, что отныне никакая злая судьба не может быть страшна моему фантомно - призрачному королевству. Пока есть у меня силы, пока озеленяемся мы, пока выживаем, хотя бы и случайно, такие неубиваемые, такие выносливые... И там, где погибают другие, культурные и нежные, мы только упрямой зеленью вперед и навстречу солнцу тянемся, выживаем, только вперёд, как танки и прём!...