Калеб

Он знал, что нужно бежать, когда пытался найти хоть какие-то теплые вещи в этом проклятом, расписанном наивными детскими рисунками шкафу. Он знал, что никто не поможет ему, когда осторожно, стараясь не издавать ни единого звука, пробирался в общий коридор. Что если приставленная к нему несколько недель назад гувернантка услышит? Она сдаст его, хоть в этом он мог не сомневаться. Издай в эту секунду дверь хотя бы малейший, едва заметный скрип, будь он недостаточно осторожен, и госпожа этой же ночью отправит его на костер. Госпожа. Страх электрическим разрядом проходит по телу. Когда Калеб последний раз называл эту женщину матерью? Мать. Была ли у него мать или рядом всё время была лишь госпожа? Была ли у него семья? Мальчишка почти чувствует теплые руки на своей макушке, нежные прикосновения верной Астинэ, слышит тихий, ласковый шёпот отца, насмешливые голоса сестер, отчаянную ругань брата. Мираж. Всё это мираж, Калеб, они никогда не были твоей семьей. Спускаясь по холодной каменной лестнице, он почти жалел, что решился на такое безрассудство. Вот сейчас из-за угла появится Алексей, в его глазах мелькнет удивление, лишь на миг, а в следующую секунду он поднимет на ноги весь дом. Или же Калеб поскользнётся, не сумев совладать с деревянными от холода ступнями, и полетит вниз. Тогда смерть от падения с такой высоты будет лучшим исходом из всех возможных. Нужно раздобыть обувь. Он не сможет спуститься с горы босой. Хотя, если быть честным, у него и обутого мало шансов. Дальше по коридору, первый поворот направо, третий налево. Будучи совсем ребенком, Калеб думал, что так устроены все знатные дома – множество комнат, запутанные ходы, многие из которых ведут к тупикам, 2 крыла большого особняка, и лишь одна входная дверь, общая, как для хозяев, так и для слуг. Ему не казалось, что выбранное прадедом архитектурное решение было довольно странным, даже глупым. Хотя оно и не было. Старик все просчитал, он знал наперед. Всё в этом доме, каждое помещение, каждый поворот, каждый факел на сырой каменной стене, служило общей цели – удержать избранного, если ситуация выйдет из-под контроля. Семейный особняк Аменов не был домом, он был тюрьмой, и в этой тюрьме Калеб Амен провел семнадцать лет своей жизни. Но даже из самых охраняемых тюрем иногда сбегают, он знал это наверняка. Резкий скрежет где-то дальше по коридору вырвал юношу из оцепенения. Он потратил слишком много времени на глупые размышления! Скользнув в ближайший поворот, Калеб вжался в стену, моля сразу всех Богов о помиловании. Вот слышаться гулкие шаги, по стене ползет свет от высокой свечи, колышется размытая тень. Пять шагов. Четыре. Три. Два. Мимо. Беззвучный выдох вырывается из мальчишеской груди. Пути назад больше нет, Калеб. С усилием собрав волю в кулак, юноша выходит из-за поворота и быстрым шагом, не обращая внимания на отчетливый топот собственных босых ног, двигается навстречу свободе. Остаток пути до левого крыла он чуть ли не бежит, слыша лишь стук собственного сердца и голос отчаяния в голове. Ему повезло, что в последнюю неделю охрану ослабили. Все думали, что Калеб уже никогда не встанет, что он уже не представляет опасности. Наверное, так и должно было быть, если бы нерадивая гувернантка не была так занята налаживанием собственной личной жизни, что периодически забывала давать ему положенные «лекарства». Когда обнаружат пропажу, эта престарелая кокетка попадет под раздачу первой. Пожалуй, Калебу её даже немного жаль, ведь именно благодаря её тупости он сейчас на полпути к спасению. Яркий свет бьет в глаза, заставляя остановиться и практически закричать от испуга. Паника накрывает, но в последний момент Калеб зажимает рот и буквально вваливается в ближайшую комнату, так удачно не запертую на ночь. Мальчик всем телом наваливается на дверь и прижимает ухо к холодному дереву обивки. В холле горел свет. Там не должно было быть света! Астинэ уверяла его, что факелы в доме гасят сразу после наступления темноты. Во мраке ночи охотиться на неопытного зверька легче. Так она сказала. Но сейчас в главном холле определённо горит свет, оттуда доносятся приглушенные голоса недавно ещё родных и любимых людей. Но этой ночью они вселяют лишь трепещущий ужас. Он в ловушке. Вот так нелепо оборвется сейчас его жизнь, не успев и по-хорошему начаться. Секунды тянуться как часы. Сколько времени прошло с момента, когда он покинул комнату? Почему ещё не подняли тревогу? «Не волнуйся, малыш, каждые полчаса мы будем проверять твое состояние и докладывать госпоже Амен о любых изменениях», - значит, получаса ещё не прошло, у него есть время. Но единственный путь наружу закрыт, он не может даже выйти из этой чертовой комнаты, не попавшись на глаза бдительным монстрам. Вдруг, сквозь пелену безумия Калеб чувствует легкий холодок на своем теле. Он медленно отводит голову от двери и ещё медленнее поворачивается. Знакомая обстановка штормовой волной накрывает его разум, заставляя подавлять приступы тревожной тошноты. Кабинет отца. Листы чертежей, развешанные на длинных досках, аккуратные стопки бумаг на столе, баночки разноцветной туши, набор грифелей, завернутый в кусок ткани. Юноша знал здесь каждую мелочь. Он знал, что документы разложены строго по датам, бумага для черчения куплена у торговцев с Западных равнин, все текущие соглашения хранятся в правом верхнем ящике стола, а завершенные – в левом нижнем. «Забавное противопоставление», - как-то заметила Кристине. Пожалуй, тогда это действительно казалось забавным. Всё здесь было организованно с уникальной, свойственной старшему члену семьи педантичностью. Калеб знал, что, если сейчас повернет голову вправо, увидит открытые книжные полки, уходящие под потолок, а если влево, то наткнется на стену, увешанную множеством детских поделок из шишек, листиков, овечьей шерсти и даже мелких камней. Мать множество раз просила убрать эти безделушки и не позорить семью перед клиентами, но отцу и дела до её причитаний не было. Слепо уставившись перед собой, мальчик погрузился в сладкие и такие болезненные воспоминания, что хотелось забиться в угол и бешено закричать. Но сегодня он знал, что некому будет его утешить, некому будет вытащить его отсюда. Новый приступ холода напомнил Калебу о его положении, и тут он наконец понял, что происходит. Окно позади стола, в самой глубине кабинета, было настежь распахнуто. Это казалось невозможным, чудесным сном, глупой шуткой, чем угодно, но только не реальностью. Ситуация, ещё какое-то мгновение назад казавшаяся безвыходной, вдруг открыла ему путь на волю. Мальчик подошел к окну, стараясь не думать о возможной засаде по ту сторону стены. Сердце колотилось как бешеное, желудок готовился вывернуться на изнанку, но времени оставалось всё меньше. Согласно первоначальному плану, в эту минуту Калеб должен был быть уже где-то в саду, но он никогда не был хорошим стратегом. Аккуратно выглянув наружу, юноша убедился, что, по крайней мере, прямо под окнами никто не стоит. «Что за чертовщина?!» - мысли роились в его голове, ноги подкашивались, разум отказывался от любых рациональных действий и просто приказывал бежать на свет, пусть даже этот свет станет губительным. У него нет выбора. У него не будет другого шанса. Калеб медленно поднял правую ногу, опираясь на широкий подоконник, и вновь подумал об обуви. Он изранит все ноги, пробираясь по острым камням. Ищейки легко отыщут его по кровавым следам. Отцовский костюм. Он всегда хранил в кабинете запасной костюм, чтобы в любой непредвиденной ситуации не пришлось бежать через весь дом в поисках приличной одежды. Разумнее было бы обустроить ещё одну гардеробную в левом крыле, но мужчина не любил излишеств. «Так проще» - из раза в раз отвечал он на бесконечные расспросы Хлои о своей странной привычке. Вот здесь, совсем незаметное углубление в стене за книжными полками. «Спасибо, папочка, ты даже не представляешь, какую услугу оказал своему никчёмному сыночку», - мысль отозвалась болью в сердце и вновь подступившими слезами, которые изможденный Калеб уже не в силах был сдерживать. Кое-как натянув грубые ботинки, юноша залез на подоконник и неуклюже спрыгнул на землю. Едкий запах абрикосовых и сливовых деревьев вперемешку с горной прохладой сбивал с толку. Такая жуткая ночь и такой невинный, почти детский аромат. Аромат скрытой похоти – утверждала мать. Запах вечной надежды – отвечал отец. Калеб хотел бы вернуться назад, хотя бы на несколько месяцев назад, когда, приходя домой после школы, он зарывался лицом в мягкие пряди Астинэ, а по вечерам ходил с отцом и сестрами в молельню, обязательно длинной дорогой, чтобы по пути вдоволь наговориться. Кристине бы тайком покупала маковые булочки у старого пекаря, пряча их в широкие рукава пальто. Все бы тихонько посмеивались над ней, но никогда бы не осуждали. Хлоя бы болтала без умолку: придумывала забавные стишки, дразнила Калеба за излишнюю молчаливость или, переглядываясь с отцом, заводила разговор о предстоящей свадьбе. Всё было бы хорошо. «Пожалуйста, Господь, кем бы ты ни был, пусть всё будет хорошо. Помоги мне, пожалуйста, помоги», - думал Калеб, пробираясь пышными кустами ближе к задним воротам. И тут по ушам ударил отчаянный визг. Это было похоже на удар в висок – так же смертельно. Кровь резко прилила к голове Калеба, до того некрепкие ноги мигом окрепли и понесли своего хозяина прямо поперек сада к заветным воротам. Обход. Его побег обнаружили. Его уже ищут. И как бы мальчик не сопротивлялся, он знал, что рано или поздно, они найдут. Пусть даже сегодня ему удастся спастись, прятаться вечно он не сумеет. Этой ночью он совершил слишком много оплошностей: был слишком медлительным, слишком сентиментальным, слишком невнимательным. Если бы удача не была так милосердна, Калеб бы уже лежал, прикованный к кровати, снова с этим вонючим кляпом во рту, и ждал очередной дозы препаратов. Но вот он уже прокручивает старый медный ключ в плохо смазанном замке и выскакивает на скользкую горную тропу. Каждый шаг отдает болью где-то в районе ребер, дышать с каждой минутой становится всё тяжелее, глаза застилает вязкая пелена, но Калеб бежит – сначала вдоль высокого забора родного поместья, потом через аптекарские огороды прямо к лесополосе. Он мог бы выбрать более простой и быстрый путь – главную дорогу, ну или хотя бы узкую тропку на задворках Эведа, но вместо этого юноша бежит через лес на другую сторону горы, чтобы там по крутому склону спуститься вниз, к реке. В этом городе никому нельзя доверять, пусть горожане и были добры к нему, они ни за что не стали бы скрывать Калеба от госпожи. Первые тяжелые капли дождя падают с неба как раз в тот момент, когда вдалеке слышится собачий лай. Значит, они спустили псов. Калеб надеялся, что служители повременят с этим, но дождь должен смыть его запах. «Неужели, Боги так заботятся обо мне?» - в понимании Калеба это звучало абсурдно, но вместе с тем и логично, ведь с его никудышными способностями, он бы никогда не выбрался даже за пределы комнаты без помощи высших сил. Калеб так старался сосредоточиться на движениях ноющих ног, что не заметил, как лес сменился крутым скальным обрывом, в который мальчишка по невнимательности чуть не свалился. Резко развернувшись влево, сквозь пелену дождя юноша посмотрел на неровную, петляющую дорожку среди камней. Силы медленно покидали его. Для ослабленного организма Калеба такая пробежка была настоящим испытанием, но он выбрался. Больше не был слышен вой охотничьих псов, только шелест листьев и глухой, монотонный стук капель о камни. Спускаться нужно было аккуратно, внимательно осматривая каждый камешек на своем пути, ведь одно неверное движение могло привести к гибели. Преодолев такой путь, Калеб не мог позволить себе умереть. Теперь у него было время, пусть не так много, но он мог быть осторожным. Медленно переставляя ноги по сколькой тропе, Калеб всё равно не мог сосредоточиться. Мысли путались в голове, заставляя прокручивать события минувших часов снова и снова. Но на самом деле, по-настоящему, волновал его лишь один вопрос – что делать, оказавшись на свободе? У него не было больше дома, не было семьи и друзей, не было денег, он не мог носить прежнее имя. Калеба Амена больше не существовало. Все семнадцать лет своей жизни он был уверен, что судьба его уже предопределена, мальчишка знал, что ждет его завтра, послезавтра, через неделю и через пять лет. А потом вдруг выяснил, что уготовано для него было совсем иное. Все эти годы Калеб жил в иллюзии стабильности, разрушившейся в один день. И вдруг земля ушла у Калеба из-под ног, буквально испарилась, забрав с собой все прежние размышления. Он падал. Видимо, отвлекшись на размышления, юноша оступился и полетел вниз, прямо в обрыв. Удар оказался не сильным, но ослабший, продрогший Калеб перестал чувствовать своё тело. Он пытался подняться, но конечности не слушались его, они как будто больше не принадлежали Калебу и отказывались более спасать его. Уставший, измученный, юноша остался лежать на земле. Дождь омывал молодое тело, смывая все грехи, все печали, боль и унижения земной жизни. В его влаге не было лжи, дождь не претворялся, не говорил, что любит Калеба и заботиться о нем, он лишь ожесточенно колотил по хрупкой мальчишеской спине, сильнее размывая землю вокруг и прибивая и без того поникшую траву ближе к холодным камням, сплетая всё вокруг в единую симфонию вечной жизни. Что ж, видимо, он умрет вот так, лежа лицом вниз на сырой, липкой земле. Утром его тело наверняка найдут, возможно, даже похоронят с почестями, дабы не вызывать подозрения у соседей. «Наш нежный мальчик помутился рассудком и находится под постоянным наблюдением лекарей в стенах родного поместья. К сожалению, добрых прогнозов нет», - его смерть не станет большой неожиданностью. Что ж, да, он умрет. Вот так бесславно и глупо, не совершив в своей жизни ничего выдающегося. Но он умрет свободным. Калеб Амен больше не пешка в чужих руках.