Второй шанс

Первая жизнь. Последние дни. «Веселый Роджер» качало у сторибрукской пристани. На его палубе в одиночестве и в отчаянии лежал капитан Джонс. Поскрипывало дерево, ветер хлестал парусами, стучали плохо закрепленные канаты. Срывался дождь, капли падали на лицо, но Джонс даже не вздрагивал. Размазалась угольная подводка, и на руке захолодела кожа под металлическим крюком — Джонс чувствовал, что скоро его хорошенько тряхнет от холода, и ему придется очнуться, но это «скоро» ведь еще не настало... — Можешь еще полежать пару часиков. Время терпит, — неожиданно проскрипел где-то сверху голос Румпельштильцхена. Джонс, не соображая, по-прежнему смотрел в небо. «Что это с ним? Нормально же говорили вот только. Опять решил поиграть в мага». — Только недолго, а то ведь я могу и передумать. — Да пошел ты, — Джонс произнес это устало, едва слышно. — А, знаю даже, куда. Но не пойду, не до того мне нынче. Как и тебе. Джонс медленно повернул голову на голос. Румпельштильцхен сидел на старой бочке, болтал ногами и посверкивал блестками зеленой проклятой кожи, дико контрастировавшей со строгим современным костюмом. И улыбался — то ли безумно, то ли радостно. — Пошел. Ты. Папаша. Румпельштильцхен задумчиво причмокнул, склонил голову и внимательно посмотрел на капитана. — Вставай уже, — его скрипучий голос понизился, — ну не ты первый в нашей семье теряешь ребенка. Хватит. Губы Джонса скривились. — Сейчас тебя прислала Эмма или Белль? — К Эмме я бы мог тоже подойти, но все же не рискну, — задумчиво сказал Румпельштильцхен. — Белль... Нет, только не Белль. А вот ты, — он спрыгнул с бочки и склонился над капитаном, — ты, мой мальчик, мне сегодня и нужен. Джонс сглотнул и приподнялся на локтях. — Ты решил наконец-то перестать изображать из себя доброго родственника и пришел отыграться за годы терпения, несмотря ни на что? — Как будто это, — Румпельштильцхен указал на свою поблескивающую чешуей щеку, — недостаточное доказательство моих родственных чувств, — он хихикнул совсем уж нехорошо. Джонс нехотя поднялся, а Румпельштильцхен выпрямился. Оба недолго пристально смотрели друг на друга, будто перебирая в уме последние дни. — Короче, Крокодил, — прервал молчание Джонс, — зачем пришел? — Я пришел с деловым предложением, — Румпельштильцхен хитро склонил голову на бок и, достав, как из воздуха, поставил перед Джонсом на все ту же бочку маленький цилиндр. — Что это? — настороженно поинтересовался тот. — То, что ты сейчас ищешь, — улыбнулся Темный. — Я уже ничего не ищу, — Джонс и правда осознал, что все это время в его голове царила пустота — да ведь Румпельштильцхен и сам говорил ему: «невозможно». Откуда же взяться мыслям о поиске?.. — Ищешь, ищешь. Мы все его порой ищем, даже сами того не зная, — горько хмыкнул Румпельштильцхен. — Так что это? — Заклятие второго шанса, — он проговорил это быстро и отчетливо, на одном дыхании, словно боясь передумать. У Джонса перехватило дыхание от одного названия. А говорил — «невозможно»! — И как оно работает? — спросил он, нарочито отведя руки за спину, чтобы не поспешить. — Как ожидаемо. Оно отправит тебя туда, где ты сможешь все изменить. Или не менять. Или поменять частично. Как захочешь. — Я слишком давно тебя знаю, Крокодил. В чем подвох? Румпельштильцхен легко пожал плечами. — Ты будешь помнить все. Как ты обойдешься со своим знанием... — он многозначительно склонил голову, сверкнув исподлобья зелеными магическими глазами. — Не велика цена, — самоуверенно хмыкнул Джонс. — Но почему я? Почему не, скажем, Эмма? Ведь… она герой, она заслужила… шанс избавиться от меня. — А кто такая Эмма, чтобы я был с ней столь щедр? — маг прищурился и пояснил: — А тебя я знаю двести лет. — Двести тридцать четыре года. — Примерно. И… ты знаешь остальное сам. Джонс все еще держал руки за спиной, взглядом пожирая цилиндр. — А сам-то что ж? Неужто не пробовал? — он добавил в голос дерзости, но Румпельштильцхен, казалось, не заметил этого. — Кто тебе сказал, что не пробовал?.. — и круглые желтые глаза подозрительно блеснули влагой. — И сколько раз? Румпельштильцхен рассмеялся. — Все-таки ты безголовый пират! Это заклятие второго шанса. Не третьего, не четвертого и не десятого. Понимаешь? — А, значит, у тебя не вышло. Рисковое дельце, да? — Еще какое! Но и редкой ценности удача — второй шанс! Оно того стоит, поверь! — Отдал бы эту ценность своей Белль — она бы рискнула за вас обоих. Румпельштильцхен секунду думал, но потом отрицательно покачал головой. — Нет. Она сделает неверный выбор. И ты, — Румпельштильцхен вдруг вытянулся, его лицо потемнело, приблизившись к Джонсу, — ты наверняка знаешь, что она выберет... — он смотрел в глаза пирата то ли зло, то ли отчаянно. Джонс даже не отстранился, будучи заворожен, маг сам его оттолкнул. — Ну так что, берешь? — Беру, — Джонс резко выбросил вперед целую руку и схватил цилиндр. — Как им пользоваться? — Разберешься сам. Только будь добр — повремени часика два. — Что, каверзу какую подстроить хочешь? — Нет, — маг был серьезен как никогда. — Но если ты все сделаешь правильно, то завтра... завтра будет что угодно. А я не хочу терять вчера и сегодня. И вот еще что… — Что? — насупился Джонс: у него возникло ощущение, что сейчас придется читать мелкий шрифт внизу контракта. — Возьми это. Потом вернешь. Румпельштильцхен протянул ему черный блокнот. — Что это? — Джонс прекрасно понимал, что отвертеться не выйдет, и с опаской, но все же взял его. — Так, заметки на память. — Ну и положи их дома в стол. — Не могу. Пропадут. А ты верни. Потом. Как-нибудь. И маг исчез. А Джонс, сунув блокнот в карман, спустился в трюм. Он уселся за стол, откупорил бутылку, раскрутил цилиндр, вытащил оттуда короткий свиток и стал ждать: когда пройдут два часа и когда сообразит, как же использовать это чудо...

***

Румпельштильцхен вернулся домой в ночи. — Где ты был? — спросила Белль — усталая, бледная, истерзанная своими и чужими страданиями. — Я говорил с Джонсом. — И что... что Киллиан? Голд вздохнул. — Если он все сделает правильно... то завтра все будет хорошо. — Разве... разве может быть хорошо после всего?.. — Если он все сделает правильно... Иди, поспи, Белль. Возможно, завтра будет непростой день. — А ты? — Мне нужно еще кое-что сделать. — Опять магия?.. — Джонс тоже отплыл под парусом магии — его же ты не осуждаешь. — Ну... он же... Белль хотела было объяснить, как использует магию Джонс и как — Голд, но осеклась под взглядом мужа. — Все правильно, — прошептал едва слышно Голд и вслух добавил: — Доброй ночи, Белль. Утром... все прояснится. Первая жизнь. Когда Эмма убила Джонса, а Голд узнал правду.

***

Если ты не переживал этого сам, то словами и не опишешь. Точнее, где-то в ученических буднях есть очень меткая фраза: не знал, но вспомнил. Именно это и произошло с Голдом. Озарение? Нет, озарение приходит по следам работы мысли. Идея? Она нужна для того, чтобы все исправить, а не разрушить. Осмысление, понимание? Да что там понимать-то, и так ясно все, как божий день! Знание. Да, лучше слова не подберешь. Знание царит вокруг и внутри, знание обволакивает и умиротворяет. Знания не бывает много, но достаточно, чтобы на мгновение обрести покой. А затем окунуться в бездну ужаса — не много печали, но ад и безумие дарует знание. Секунда потребовалась Голду — узнать, но от понимания удерживал инстинкт. Если бы не он — валяться бы ему сейчас возле Киллиана Джонса таким же бездыханным, несмотря на то, что вся Тьма с ее бессмертием и знанием только что перешла к прежнему хозяину. Голд оставался на берегу дольше всех. Уже унесли тело, уже разошлись любопытные и сострадающие, уже Эмма рыдает дома, а Голд все еще ходил кругами. Тени Тьмы безучастно шептали вокруг, мешаясь с шелестом листвы. Все, что накопилось в их памяти, — все теперь осело в голове Голда. И — он понимал, он чувствовал, — самое важное он узнал от Джонса. От только что убитого Джонса. От Джонса, которого… которого он убил своей рукой, хотя его собственные глаза убеждали его в обратном. Джонса убил Темный Румпельштильцхен — и это. До ломбарда он дошел каким-то кружным путем — привели ноги, а руки, дрожа, отмерили один за другим два стакана виски. Да, теперь можно было подумать. Нет — и Голд утащил с собой из шкафа бутылку. Впрочем, как следует захмелеть ему не дали. Голд толком и не понял, что там объясняла и говорила влетевшая в подсобку Белль — она словно включила его самозащиту от знания, и как-то очень быстро они оказались в розовом особняке, на самом верхнем этаже. А потом позвонила Эмма. — Я слышу их голоса! Она слышит! Голд едва не рассмеялся в голос! Самое обидное — она слышит, но услышать не может. Услышать их может теперь только он, разобрать слова — не только слова! — выбрать нужные с полочек своего мозга — и сойти с ума. Или нет?.. — Так ты... ты… Иди к черту, девочка. Да, он снова Темный. И не твое это дело. — Я все расскажу Белль! Пустая угроза. Господи боже мой, какая же пустая угроза, знала бы ты, девочка! Голд на секунду отводит взгляд. Он спустится в Ад, но не из-за угроз Эммы или страха потерять Белль. Не из-за совести. И не из-за света или что там у них играет роль порядочности и добра. Он отправится туда из-за Киллиана Джонса — впрочем, Киллиан ли его имя?.. Вдруг этот вопрос занял все мысли Голда — пожалуй, ради этого стоит спуститься в Ад. А еще — чтобы избавиться от ада в собственной голове. Первая жизнь. Когда Джонс узнал правду, но все-таки не поверил до конца.

***

Лучше бы Аид его убил. Нет, запытал до смерти. Может, даже не его — может, даже на чужие пытки Джонс смотрел с меньшим ужасом. И не так худо было бы ему видеть чей-то труп — вон, для некоторых он даже сам надгробные камни подготовил. И неважно сейчас, что надгробия — для самых близких ему людей. Джонс встряхнул головой: какая только гнусность не придет в голову, если вдруг поверишь богу царства мертвых. — Можешь мне не верить, — лениво и будто прочитав его мысли, сказал этот самый бог и пригубил коньяк, — но у тебя есть много способов проверить мои слова. — Это даже не ложь, — процедил Джонс, — даже не горячечный бред. Не фантазии помрачившегося умом престарелого божка… Аид рассмеялся. — Если тебе так легче — оскорбляй меня, пожалуйста, — разрешил он. — Не верить тоже можешь. Только есть одна сделка… — И ты туда же, делец недоделанный? — оскалился Джонс. — Что поделать. Вся наша жизнь — сделка. У кого-то с банком, у кого-то — с совестью, у кого-то — с магом… Джонсу показалось, что сейчас он сдохнет второй раз. — Я вообще не вашего Румпельштильцхена имел в виду, — успокоил его Аид. — Хотя его тоже, но не мага. Джонс с трудом, преодолевая боль, вывернулся в цепях и откинулся на них, раскачиваясь, как на качелях. Черт возьми, что за день… или ночь… или вечность такая дурная подоспела… — Он, кстати, предпочел поверить, — тут Аид не удержался от гадкой ухмылки. — Знаешь, почему? Джонс смотрел в бесконечно уходящий вверх потолок — то ли пещера, то ли иллюзия, а то ли в аду застряли лучшие маляры. — Он — Темный. — Я тоже, — хмыкнул Джонс. — Был. — Видел себя со стороны? — Не знаю. Мне и изнутри не понравилось. — А Румпельштильцхен видел… Всю твою жизнь — от самого рождения. Представляешь? Всё теперь знает о тебе, от первых слов до последних фантазий. Впрочем, не только о тебе — но ты был последним перед ним. — На него свалилось тогда слишком много, — сказал Джонс. И поймал себя на мысли: он ищет оправдания, ищет доказательства, что Аид лжет. — Вот и не разобрал толком. Аид резко посерьезнел. — Плохо судить о других по себе. Ты ведь тоже многое мог узнать о нем, когда был полновластным Темным. Джонс снова закрыл глаза. Зачем ему тогда был нужен Крокодил? Ни зачем. Кто б знал… — Когда-то — очень давно, ты еще точно не родился, — Аид булькнул коньяком, чрезвычайно довольный своей шуткой, — он заключил сделку. Он тогда еще был человеком — ну так давно, что просто не сосчитать лета. И вот ты же знаком с Бэлфайром? Джонс был знаком с Бэлфайром — когда-то. — Вот ты его знаешь исключительно потому, что существуешь сам. Непонятно? — Скорее, это очевидно. — Ах да. Плохо сформулировал. Наверно, даже наоборот. Ты — сейчас здесь, потому что когда-то узнал Бэлфайра. Джонс попытался найти смысл в словах Аида, соединить первую и вторую мысли. — Из-за Крокодила. Ты не сказал ничего нового, бог. И если хочешь продолжить мои пытки — возвращайся к огню и металлу. Мой мозг тебе не верит и тебя не понимает — его пытать уже бессмысленно. — Ну в целом ты прав. Но как же плохо объяснять всё общими словами — сразу теряется весь смысл, вся… мякотка. — Обычно бывает наоборот. Аид вздохнул. — Я выкупил сделку Румпельштильцхена с одним магом, — сказал он кратко. — У него ворох этих сделок. У Джонса шевельнулась мысль, что сейчас вслушаться в слова бога было надо. Необходимо. — Это когда он стал Темным, у него был ворох сделок, а до этого была одна, но важная, — терпеливо пояснил Аид. — Он тебя заложил за жизнь Бэлфайра. Джонсу показалось, что его голова в один момент опустела. Какая сделка? Чья там жизнь? Он-то тут причем? Он и не знал тогда… Или знал? Жил тогда или не жил еще? Джонс попытался посчитать годы, но запутался. — Эй, пират! Ты там что, помирать собрался? Аид налил полную рюмку, подошел в Джонсу, придержал рукой его голову и влил тому в рот коньяк. — С этого надо было начинать, — отфыркиваясь, проговорил Джонс. — И можно как-то покороче? А то я сдохну второй раз — от скуки. — Неблагодарный пират. Да, так вот, я выкупил сделку, по которой Румпельштильцхен заложил тебя за жизнь своего первенца. — Там что, так и написано: Киллиан Джонс за Бэлфайра? — Нет, написано: отдам своего второго ребенка за жизнь Бэлфайра. Слышать это во второй раз было уже не так дико. — Я не его второй ребенок. Если ты думаешь, что этот весь бред должен был меня убедить, ты не прав. — Я бог. Я всегда прав. И такие дети, как ты — дети, провалившиеся к нам из будущего — вызывают особое внимание, — Аид склонился над Джонсом. — Или ты думаешь, я каждого мертвеца провожу через свою гостиную? — Думаю, ты развлекаешься с любым случайным мертвецом, а если вокруг него крутится пара-тройка сильных магов и ведьм — то ты тем более будешь заинтересован познакомиться поближе, — Джонс закашлялся, проговорив всё это, а затем продолжил сдавленным голосом: — Вот только сейчас ты промахнулся, бог: Румпельштильцхен меня ненавидит. Даже при условии, что ты прав, тебе ничего не светит. — Это капитана Крюка он ненавидит. А вот своего второго ребенка… Тебе знакомо чувство вины, пират?.. Джонс молчал. В его голове медленно формировался вывод. Из какого-какого он будущего?.. — Почему я провалился? — спросил Джонс. — Откуда же мне знать, — пожал плечами Аид, — будущее я не знаю. — Но про меня ты сказал… — Так ты же провалился в прошлое — это я знаю. А что там в будущем — меня не волнует. Тем более, что в твоем случае свое я получил — тебя, второго ребенка. — Ну, спеши, радуйся. А то скоро придет Темный, и поверь мне, бог, ты будешь разочарован. Кстати, если ты такой всевидящий… — Да-да? — Я всё еще из будущего или уже из прошлого? — А этого я тебе не скажу. В конце концов, в аду ты или где?

***

Амброзия не поражала. Джонсу, который за свою жизнь повидал немало экзотических и волшебных мхов, трав, кустарников, деревьев, она напомнила старый то ли дуб, то ли бук — в общем, что-то большое, с раскидистыми ветвями и мощным прямым стволом. Только что листья были непривычной формы. В духоте и тесноте подземелья амброзия выглядела странно: то ли неживая, то ли… магическая — Джонса, несмотря на ежедневное и ежечасное волшебство вокруг, этот факт каждый раз снова коробил. — Мы что, бобры? — пошутил он с кислой миной и не к месту и постучал по стволу. — Аид сказал, что должны быть плоды, — проигнорировала его шутку Эмма, обходя древнее древо. — Ты видишь хоть что-то? Может, яблоко или чем вообще оно плодоносит? Орехи? Ягоды? Шишки? — Коробочки, — съязвил Джонс и к своему удивлению тут же увидел коробочку: нечто увесистое, угловатое, красное и спрятавшееся в листве. — Смотри! Не оно? Эмма по-детски запрокинула голову. — Оно! Надо достать. Киллиан, стой здесь, я залезу. — Сама стой, — Джонс то ли отодвинул, то ли переставил Эмму подальше от дерева, а сам подтянулся на ближайшей ветке. Вверху, возле той самой коробочки, витал сладкий запах — как будто густое облако окутывало всё вокруг, но даже не думало рассеиваться или опускаться. — Ну что там? — Ничего, — Джонс уселся на ветке верхом. То ли подействовал момент, то ли это самое облако, но внезапно вспомнилось, как сидел он так же на деревьях в детстве — сначала играл, потом хулиганил, воровал яблоки — а кто не воровал яблоки в детстве?.. Потом вместо деревьев перед его мысленным взором встали мачты — и он сидел на рее, глядя в бесконечное море. Джонс потянул носом — и будто почуял запах летней зелени, смешанный с соленым ветром. «Магия», — прошептал он, уставившись на плод. Всё, всё осталось в прошлом — таком далеком, что в его существование даже не верилось. Так, наверно, и должно быть после смерти — так, наверно, и правильно для него. Эмма пришла вернуть его — но разве не стоило отпустить Эмму, дать ей новый шанс?.. Без него — он уже умер, его уже нет. А она — есть. Она — внизу, смотрит, запрокинув голову… Упрямая девчонка! Легко же он поддался ее чарам — ее настойчивости и… любви?.. Он нужен ей — говорила она. Нужен ли? — спрашивал сейчас себя Джонс. Судьба ведь не раз разводила их по разным дорогам — вот, даже в ад его увела от нее. А судьба — не глупа, что ты не думай себе. Вон даже Крокодил от нее не ушел… Крокодил! Он же как-то его вытащил? Как-то договорился с Аидом? Ради… Джонса?.. Неужели Аид не соврал? Или соврал, но…? Джонс вскинулся и быстрым движением сорвал плод. Коробочка хрустнула в его руках, разделившись на капающие соком половины. — Попробуешь? — спросил он у Эммы, радостно смеясь, и спрыгнул вниз. — Идем. Пора отсюда выбираться. — «Пора кое-кому рассказать правду». Первая жизнь. Когда Джонс осознал масштаб бедствия.

***

— Эй, Крокодил. Джонс неделю избегал его. Ходил кругами по городу, не появлялся там, где должен был появиться Румпельштильцхен. Неделю — искал повод, искал момент. Нашел. Появился в ломбарде, осторожно запер за собой дверь на ключ. Румпельштильцхен поднял на него взгляд… Джонсу не было так страшно, даже когда тот пытался его убить. Лучше бы и правда просто убил. — Ты пришел, — голос Темного прозвучал почти ровно. — Не прошло и года, да, — Джонсу стало неловко. — Тебе привет от Белль, — хуже и сказать нельзя: Белль всю неделю избегала Голда с не меньшим упорством, но, в отличие от Джонса, искать встречи не планировала. — Как она? — спросил Румпельштильцхен, стараясь не показывать, как для него это важно. — Как будто ты сам не в курсе, — пожал плечами Джонс. — Ты же небось все камеры в городе перевел на свой магический шар. Ну и вообще все магические шары тоже показывают только ее, разве нет? — Магический шар работает немного не так, — возразил Румпельштильцхен. — Ну извини, я не силен в магии, — пожал плечами Джонс. — Я вообще о другом пришел спросить, — он остановился, формулируя вопрос. — Что тебе показывал в магическом шаре Аид? — не дал ему продолжить Румпельштильцхен. — Аид? В шаре?.. Он мне ничего не показывал. Только рассказывал. Своими словами. И сказал еще, что ты знаешь больше — ты же Темный, ты всех нас — видишь, слышишь, всё знаешь. О нас, о бывших Темных. Или покойных — неважно. Ты понял. Румпельштильцхен кивнул. — Вы с Эммой на удивление бесчувственны, — заметил он. — Мы просто не знали, куда смотреть, — беспечно оправдался Джонс. — Или что слушать. У нас, знаешь ли, не такой богатый опыт, — он не удержался, чтобы не подначить собеседника. — Так рассказывай, что ты видел в моем… в прошлом, в сознании и во всем прочем. — Что ты действительно любишь Эмму, — беззлобно усмехнулся Румпельштильцхен. — Я и сам это знаю, — отмахнулся Джонс: а ради чего он вообще тут торчит, как не ради Эммы? Он все делает ради Эммы — это всем известно. — Что ты убил своего отца. — Не самое страшное преступление в моей биографии. — Что ты спал с Реджиной. — Было дело, — Джонс не стал спорить. — И с Корой. — Что? — А вот это озвучивать не стоило, считал Джонс. — А ты вообще спал с Эммой! — бросил он раздраженно. — Нет, это неправда, — ровным голосом ответил Румпельштильцхен. — Хотя, не скрою, намерения были — пожалуй, их ты мог ощутить. — Я вообще-то не о том пришел говорить, — разговор свернул не в то русло, Джонсу стало не по себе. — Я знаю, — хмыкнул Румпельштильцхен, довольный, что сбил пирата с толку. — И это знаешь? — удивился тот — хотя чему уже было удивляться? — Нет, не оттуда, — успокоил его Темный. — Ладно, давай начнем разбираться с начала. Ты — Темный. Но и Эмма — Темная. Была. И если я мог так и не узнать что-то сам о себе, почему не узнала Эмма, а узнал ты? — Джонсу показалось, что логику своего вопроса он изложил верно, хотя вся эта мешанина знаний уже порядком сломала ему мозги. — Потому что у нее мало опыта, потому что меч был расколот на две части… — принялся перечислять Румпельштильцхен. — Причин много. По сути, полную силу Темного обрел только я — только сейчас. — И как оно ощущается? — приподнял бровь Джонс. Кажется, ему и правда было интересно. — Отвратительно, — то ли ответил предельно честно, то ли соврал без зазрения совести Румпельштильцхен. — Расскажи, что ты видел обо мне, — попросил Джонс. — Наконец-то мы дошли до сути. Это долгий рассказ. Виски, коньяк? Извини, рома не держу, — Румпельштильцхен обернулся к мини-бару, притаившемуся в недрах ломбарда. — Да, у тебя хватает причин для идиосинкразии к рому, — Джонс снова не удержался. Румпельштильцхен не обратил внимания на его слова. Он молча достал коньяк, налил два бокала — неправильно, почти по самые края. Но, видимо, сейчас было не до правил и приличий. — Сложно объяснить, как появляется в голове знание, — начал он, пригубив. — Не озарение, не вспышка, не открытая книга или кино перед глазами. — Румпельштильцхен покачивал бокал в руке и смотрел в пространство за Джонсом. Тому очень захотелось обернуться: мало ли, вдруг там это самое знание и проецируется на стену. — Я просто знаю, помню за всех Темных. Их немало — ты один из немногих. Я знаю больше тебя — потому что вижу, слышу, ощущаю даже то, что ты забыл за свои двести с лишним лет. Мне нужно только разобраться с тем, что я теперь знаю — вот и всё. Сесть, проанализировать. И, как и любое знание, оно всплывает в нужные моменты кусками. Так работает и обычный человеческий мозг. Говорят сейчас, что он сильнее любого компьютера. И что ни один компьютер никогда не повторит работу нашего мозга. Тем более — магического. Так вот, тогда, на озере, примерно это и случилось. Я узнал. Вспомнил, осознал, увидел — всё одновременно и вместе. — Ладно, с технологией понятно. А что именно за знание ты получил обо мне? Что, просто вот так — «он мой сын», да? Молотком по башке? — Нет. — Румпельштильцхен залпом выпил свой бокал и налил второй. — Я видел, как ты родился. — Кхм… физиологически? — с сомнением уточнил Джонс. — Нет. Скорее — детально, — Румпельштильцхен задумался, хмыкнул, но тут же помрачнел: — А дальше начался кошмар. — Какой кошмар? — Джонс прекрасно понял, о чем сказал Румпельштильцхен, но хотел узнать подробности от него самого. — Ты думаешь, от счастливой жизни дети падают в прошлое на века? — И в этом ты виноват, да? — На удивление — нет. — Румпельштильцхен грустно улыбнулся. — Тебя похитят, но неудачно. — Может, теперь меня и вовсе не похитят? Мы же теперь знаем, кто, когда… — Тебя должны похитить, — Румпельштильцхен в упор посмотрел на Джонса, отчего тот едва не упал со стула и поспешил допить коньяк. — Ты что, допустишь, чтобы Белль потеряла ребенка, страдала, да? — спросил он с вызовом. — А теперь представь, что будет, если я этого не допущу, — просто сказал Румпельштильцхен. — И… что будет? — Джонс понял, но как же… как же это было несправедливо! — Ничего не будет. Вообще. — Не будет меня — я просто сдохну где-то на войне с ограми. Или просто сдохну. Умрет в свое время Бэй, в свое время умрет Мила — она так и не узнает тебя, не сбежит на пиратском корабле. — Не будет Эммы — ее родители просто не встретятся, не познают истинной любви. В конце концов, не будет тебя — ты должен теперь расти в этом времени, в этой стране. Но — вот досада! — ты не родишься. Потому что не будет меня. Ах да, Белль, скорее всего, тоже умрет. Или вообще не родится. Или будет совершенно иной. — И что… что же делать? — Ничего. Это тот случай, когда нужно смириться и жить дальше. Мы с Белль какое-то время будем искать сына — то есть, тебя. Наверно, так и не смиримся с потерей — но не найдем. Ты — проживешь отличную жизнь со своей спасительницей. Замечательную проживешь жизнь, Крюк. Всё у тебя будет хорошо, мальчик мой. Джонс вздрогнул. — Я так понимаю, я теперь часто буду мальчиком или сынком, — едко заметил он. — Увы. Согласись, для тебя это звучало бы еще хуже, не знай ты ничего. А, кстати, зачем тебе Аид всё рассказал? — Он сказал, что это мой персональный ад. — И как? Удалось ему создать тебе ад? — Я еще не разобрался, — честно признался Джонс.

***

— Крюк! — Румпельштильцхен окликнул его из окна своего кадиллака. Джонс приветственно махнул рукой. За прошедшее время он перебрал в своей голове сотни способов избежать катастрофы — он даже проверил, а не бредит ли Румпельштильцхен, а не подсунула ли ему Тьма ложные воспоминания? Но нет, даже обычный, немагический тест ДНК выдал тот же результат. И способа избежать беды — не было. — Белль рожает. Джонс кивнул. «А я что должен делать? Может, сам себя похитить?» — Следи, чтобы всё шло своим ходом. Если что-то пойдет не так — ты знаешь, тебя здесь не станет первого. Джонс прокрутил в голове пару десятков ругательств — ни одно не отражало ситуацию так, как она того заслуживала. Голд уехал, а Джонс задумчиво оперся о парапет возле берега, благоразумно решив, что ему сейчас стоит вообще держаться от всего подальше. — Киллиан! А это уже Эмма. — Киллиан, Белль рожает. Поехали! — Эмма, да я разве в этом помощник… — Господи, Киллиан, тебя никто не заставляет принимать роды! А вот просто побыть рядом для поддержки — ты что, ты просто должен. В конце концов, меня поддержишь — я-то тоже волнуюсь! «Я же не хотел в это влезать…» Джонс уселся возле входа больницы. Он видел, как из окна на него долгим взглядом потемневших глаз смотрел Румпельштильцхен — не хотел бы Джонс оказаться на его месте. Джонс уже успел пообедать и выпить стаканов пять кофе, когда почувствовал магию. Мощную — такую, что Тьма рядом с ней выглядела бы равным соперником. До Тьмы Джонс бы решил, что с этим не справиться — но Тьма сейчас вся была внутри Румпельштильцхена. — Я сейчас пропаду, — пробормотал он. «Меня никогда не было — и не может быть, — думал он. — Голд проживет спокойную жизнь деревенского прядильщика. Мила не умрет от его руки — Мила будет всю жизнь с ним несчастлива. Бэй вырастет, сбежит и… Может, станет большим, сильным, великим. Или не станет. Просто будет счастлив — без Эммы. Эммы не будет. Или она будет другой — не может быть, чтобы Прекрасный принц с Белоснежкой не встретились. Должны, обязаны. Но другой будет принц. Или другая Белоснежка — не принцесса. Румпельштильцхен не удержится. Он не сумеет, не пересилит себя. Он обязательно спасет меня — малыша — от…». В голове всколыхнулось и быстро улеглось что-то: какое-то смутное воспоминание, полное вспышек, шума, чего-то еще — Джонс не разобрал. — Крюк! — это его окликнула Эмма. — А?! Вот она, Эмма — жива, здорова, принцесса, спасительница… Его Эмма. — Там… там… Джонс побежал. Пробежка по коридорам больницы показалась ему длиной не меньше чем в полжизни. Он так старался перебрать в голове, что изменилось, а что нет, что не сразу понял, что видит. — Что с ними? — спросил он. — Что за… побоище?.. Белль явно была в сознании — лежала, трагически приложив руку ко лбу. Румпельштильцхен — или его тело? — Джонсу было страшно предположить, — валялся тут же, на полу. Среди осколков, пыли, дыма суетилось такое множество людей, так много звучало речей, что Джонс в принципе плохо понимал, что произошло. — А… где малыш? — спросил он с видом счастливого идиота. — У Темных магов дети сразу рождаются колдунами и взрывают всё в радиусе десяти ярдов? Эмма посмотрела на него еще хуже, чем Румпельштильцхен: — Его похитили. Черная фея. — Ах. Джонс думал, что в его голове вот сейчас возникнет знание — воспоминания о похитителе, о раннем-раннем детстве, о первых звуках, словах, шагах… но в голове царила пустота. А тот, кто мог бы ему что-то объяснить, лежал без сознания на полу — и Джонс был готов поклясться, что Румпельштильцхен не притворялся. — Где ты вообще был? — зло, расстроенно выговаривала ему Эмма. — Это невозможная тварь, я в упор не понимаю, зачем ей этот ребенок… Киллиан! — Я слушаю, да… Мы… мы его обязательно… найдем. Поможем Крокодилу, да, — он даже не соврал ведь в этих словах.

***

Они сидели с Румпельштильцхеном в его ломбарде. Белль спала в подсобке — хорошо было ей, после десятка снотворных и успокоительных. — Я ничего не чувствую, — говорил Джонс, — я думал, я что-то вспомню… — Младенческие воспоминания не остаются в наших головах, — ответил Румпельштильцхен, выпивая третий стакан виски. — Но ты-то помнишь? Ты-то видел это в моей голове?! — Я же смотрел со стороны. Смекаешь? — Что нам теперь делать? — Вам — ничего. Жить как жили. Женитесь, разводитесь, рожайте детей… Что вам до всего… этого. — Нет-нет-нет. Я же… мы же… Я… я потерял одного отца — думал, хуже не будет. Хуже преступления нет. Я ненавидел тебя — я считал, что хуже тебя не может быть отца. Да и вообще человека, если уже быть честным, — Джонс говорил быстро, боясь потерять мысль. — Я привык к тебе как к неизбежному злу — и тут оказалось, что неизбежное зло и есть мой отец. Отец, который меня бросил еще раньше, чем тот, которого я ненавидел. Выбросил во времени и пространстве — черт разбери куда. Я, знаешь, даже успел проверить этим современным тестом — да, я и правда твой сын. Я долго думал, что моя мать — какая-то случайная шлюха, поэтому ты так со мной поступил. Я даже думал, что моя мать — Кора, поэтому ты так. Что у вас была за сделка? Что ты хотел сделать с общим ребенком? А, неважно, я думал — ты и сделал. Но нет. Белль! Я не мог поверить в это до последнего. А потом ты… ты… А потом ты не разрушил ничего — ты дал мне опять провалиться туда. Ты, черт возьми, дал мне жизнь — и вот я живу ее тут, перед тобой. И я, черт, да, я сейчас говорю с тобой как… как… Джонс, говоря, не смотрел на Румпельштильцхена, и только сейчас поднял глаза. И не договорил. — Крокодил?.. Ты вообще живой еще? Румпельштильцхен поднял взгляд на Джонса. — Я не смогу сказать Белль. Понимаешь? — тихо произнес он. — Никогда. Она… она никогда не узнает. — Но почему?.. Что за… — Это всё моя вина. Я — заключил сделку на второго сына. Я — был так слаб, что испугался пророчества, и сам же его исполнил. Я — стал Темным и довел, построил эту всю нашу чертову жизнь так, как она сложилась… — Ну, без меня бы ты Темным не стал, — резонно заметил Джонс. — И из-за меня теперь… — Из-за меня тоже. Кажется, мы уже не сможем разорвать этот порочный круг, да? Румпельштильцхен кивнул. — И, может, все-таки скажем Белль? То есть, матери?.. — Нет, — твердо ответил Румпельштильцхен. — Она просто не выдержит. — Или убьет тебя? — Меня невозможно убить. Да и толку-то?.. Всё свершилось. — Значит, скажем. Это будет честно. Она хотя бы не будет переживать настолько. — Ты так похож на нее. — Чем? Честностью? Да, этим я точно не в тебя. — И глазами. Такими же синими глазами. — Голубыми. — Ты просто не видишь себя сейчас. Первая жизнь. Когда Джонс понял, что всё не так просто. Предпоследние дни.

***

Прошло немного лет с того дня, как Джонс едва не назвал Румпельштильцхена отцом. В тишине ломбарда, в ночи этого никто не заметил бы — кроме самого Темного. Но ему и не нужно было этого слышать — он и так понимал всё слишком хорошо. Жизнь как-то наладилась. Джонс незаметно привык, что теперь он постоянно оказывается под покровительством Темного. Что бы не происходило, с той ночи его с Эммой защищают не потому, что родственники, близкие, Генри вот тут же бегает… а потому что они — семья. Джонс привык заходить к Белль в библиотеку — он научился слушать ее, читать с ней бесконечные книги, говорить о дальних берегах — никто его не слушал так внимательно, никто так живо не откликался на каждый рассказ. «Мам, а если б ты знала, — думал Джонс, — ты бы меня, наверно, убила. Я точно этого заслужил. Мы, кажется, оба заслужили», — до этих мыслей Джонс дошел тогда, когда забеременела Эмма. После рождения малышки Хоуп радости и счастью маленького семейства Джонсов не было предела — настолько, что в какой-то момент они предпочли уехать из города. Уж больно тяжело было смотреть на них ближайшей родне: и Румпельштильцхену, и Белль, и Реджине. Спустя время они вернулись. Вдвоем: Хоуп оступилась и захлебнулась, упав в воду на самом пологом берегу, какой можно найти в окрестностях Нью-Йорка. С того дня Эмма всё больше пропадала в библиотеке, а Джонс… Джонс таскался по всему городу, как призрак, разговаривая только с одним человеком — тем самым, которого готов был сожрать каких-то лет двести назад. — А знаешь, Крокодил, — Джонс помедлил, говоря это, — я тоже слышу. Хуже: я теперь понял, что слышал всегда. — Что? — не понял Румпельштильцхен. Они вдвоем стояли на кладбище, у свежей могилы. Осенний ветер трепал волосы, холодил спины. — Я слышу голоса всех Темных. Я видел и слышал их — Темных — всю свою жизнь. Во снах. В бреду, когда болел в детстве. Когда первый раз нырнул и едва не утонул — возле меня плыл какой-то черный морячок и говорил, что мы, Темные, так просто не умираем… Но я же тогда не был Темным. Румпельштильцхен молчал, поникнув. — Что думаешь?.. — Ничего, — сухо ответил Темный. — Какое, мать твою за ногу, ничего?! Это что, родовое проклятие?! Или черная метка?! Или… или… Румпельштильцхен вдруг поднял голову. — Да. Ты же прав. Прав. Но… почему… — Румпельштильцхен нахмурился в задумчивости. Он медленно похромал прочь, оставляя Джонса одного сходить с ума в отчаянии.

***

Джонс притащился к Темному ночью. Тот сидел в своем ломбарде, в дальнем углу подсобки, окруженный стопками книг и листами, исписанными мелким почерком. — Что-то ты занялся не тем, Крокодил. — Как раз чем надо. Послушаешь, в чем причина наших — твоих — бед? — Слушать вздохи Эммы я сейчас точно не пойду. — Ты Темный от рождения, — говоря, Румпельштильцхен не поднимал глаз от своих записей. — Ты — Темный, злодей, и твоя судьба незавидна — как и моя. Как и… — … судьба всех, кто свяжется нами, — подытожил Джонс. — Папаша. Ты… — Да, я. И все мои дети — Темные. — Бэй?.. — Нет, — Румпельштильцхен моргнул, будто прогоняя слезу. — Он родился до того, как я стал Темным. Его эта участь обошла. — Но все-таки родовое проклятие, — упрямо повторил Джонс. Румпельштильцхен кивнул. — Любое… проклятие снимается, — сказал Джонс, нащупывая выход. — Поцелуем истинной любви, например. — Если ты о нем знаешь. О своем проклятии. Ты знал о своем до того, как?.. — Румпельштильцхен пристально посмотрел на Джонса. Тот глубоко и шумно втянул носом воздух. — Нет, — ответил он честно. — А мои дети? Они… тоже? — Вряд ли. Ты же стал Темным не по своей воле, — Румпельштильцхен нахмурился. Похоже, в этом вопросе он сомневался. — Но они все равно умрут. — Это — твое проклятие. Твоя ноша. Как и моя. — Должен быть способ от нее избавиться! — Джонс сейчас готов был не то что на край света отправиться — там-то он бывал, — а разнести к чертям все вселенные и времена — только бы избавиться от этой ноши. — Я пробовал, — глухо сказал Румпельштильцхен. — Я знаю — невозможно. — Что же теперь? Так и сдохнуть? Я в это не верю, — он резко встал и вышел, хлопнув дверью. — Сломал колокольчик. Вот неуклюжий — весь в мать.