За Ла-Маншем

Уильям даже после вторжения Клавдия подумать не мог, что он, бедное и не подающее надежд поселение, станет интересным для Рима. Но удачное расположение и бунтарь Темза, который хоть и неласков, но полезен, сделали свое дело. Они дали надежду на существование, на сближение с миром и так желанное светлое будущее. Лондиниум нужен, Лондиниум важен, и все на этом. Вилли старается, работает целыми днями для своих людей, для римлян и для признания. И Рим признает. Он делает Уильяма столицей Римской Британии, наконец берет его на континент, знакомит с представителями других провинций, и, конечно же, с Пьером из Паризии, связывающего Средиземное море с ним, Темзендом. Сенье был на добрых несколько лет старше по человеческим меркам, выше и здоровее. Уильям восхищенно наблюдает за ним, богом красотой и грацией одаренным. Все мужчины с женщинами ходят, а Вилли понимает, что никакие дамы ему не светят. Пусть этот черт континентальный дразнит и смеётся, обижает и делает все, что захочет. Уильям игнорирует замечания и упрёки из-за своей дикарской внешности. Он любит. Правда, не знает, как это, но знает, что без Пьера не проживёт и пытаться даже не станет. А Рим потом сказал, что ему самому женщины чужды. Значит, все хорошо. Значит, так правильно. А пока Пьер его обнимает, гладит и поёт колыбельные, такое волновать не должно. И к черту гордость, Уильяму только двенадцать. Уильям молчит, когда Боудика со своими людьми вдруг поднимает восстание против захватчиков. Он не может сказать, что правильно. Римляне захватили и сделали из Лондиниума то, чего бы никогда эти ицены не добились. Но стоит ли это невидимых оков на руках? Париж состоит в Римской империи. Этого хватает. Его сжигают. Долго, со вкусом. Пахнет горелым, а Уильяма сначала потряхивает от колющих болей, пробегающих от пальцев ног до головы. Затем боль растёт, жжёт снаружи, потом прожигает изнутри. И люди умирают. Волосы чернеют и сыпятся, ожоги покрывают все тело. Уильяму больно. Уильяму не страшно. Он знает, за что горит. Люди бегут, Рим бросает его. Но Уильям знает, что там, за Ла-Маншем, его ждут голубые глаза, мягкие кудри и полный нежности и картавой «р» голос. Лондиниум отсраивают, он вновь процветает. А потом он не нужен. Попользовались, и хватит. Вилли смотрит на отплывающие римские корабли непроницаемым взглядом. Ему столько раз было больно, что он просто не может не пережить это. Наверное. Но мысли о Пьере, которого он теперь, пожалуй, никогда не увидит, бьют в голове набатом и заставляют слезы течь в бесконечном потоке. Город буквально в пару дней теряет все свое какое-никакое величие, становится призраком и тенью прошлого себя. То же у Уильяма в душе. Он не обижается. Просто больно, просто одиноко. А Пьер и отношения никакого к этому делу не имеет. Они и не виделись толком уже лет 30, но Уильям просто любит. Трава и небо слишком яркие для того, что Лондиниум из себя представляет. Уильям прикрывает глаза, чтобы их, наконец, перестало резать лучами. А открыть больше не может. Ничего. Он ещё любит, а, значит, ещё живёт.