5. Чᴇᴩный ɸᴇᴩɜь
19 мая 2024 г. в 19:09
Примечания:
🎵 Максим Фадеев - Танцы на стеклах
ноябрь 1994-го…
В самом центре Москвы, холодной и покрытой изморозью, расположилась почти что цветущая «Сакура». Заведение это, привлекающее горожан яркой вывеской, позиционировалось как ресторан японской кухни. Именно здесь, в зале с расписным потолком и бра, столы интимно подсвечивающими, заимел привычку трапезничать Белов со своим престарелым компаньоном по теннису. — Абонент не отвечает или временно не доступен, — сообщил Валере роботизированный голос. — Пожалуйста, перезвоните позднее. Отложив сотовый, Филатов, по рулю стукнувший, засопел и сердито насупился. Ну что за повадка такая дурацкая — отключать телефон, демонстрируя свое «фи» женское? Тома капризами всегда славилась, но в последнее время зачастила, говоря по-честному: вспыхивала беспричинно, устраивала бойкот беспочвенный, могла расплакаться на пустом месте. Валера, в свою очередь, относился к подобным эпизодам с должным пониманием: обнимал, невзирая на кулачки, его стукающие, говорил что-то утешающее, хотя никогда не был мастаком слова подбирать правильно. Он знал, почему жена истерит — дома глава семьи бывает лишь изредка. А девушкам в положении, видимо, хочется, чтобы муж находился рядом круглосуточно: подносил сласти, массировал ножки, шептал нежности, «каблуком» прислуживая. Эх, неужели Томка и впрямь не понимает, что Валера ради семьи старается? Ведь стоит потерпеть совсем немного, и их дочери будет обеспечена жизнь безбедная, жизнь прекрасная… Фил, заскучавший караулить бригадира, из «бмв» вышел. Холодный ветер поприветствовал его, полоснув морозцем по коже. Часы, подаренные Томой, показывали почти четверть пятого. Похоже, Белый решил третий графинчик саке с Зориным распить, а, быть может, и четвертый. Валера посчитал необходимым разведать обстановку, потому отправился в «Сакуру». За столом, полных яств паназиатских, Саша продолжал ублажать чиновника: подливал алкоголь в его стопку, шутил искрометно про гастрономические грани востока. Затормозив у бара, Валера за одно из меню, выложенных веером, взялся. Авось разберется заодно, чем хосомаки от футомаки, кроме набора несочетаемых букв, отличаются. Зорин меж тем принял от подхалима бумаги по проекту «Реставрация». Пропустив еще по стопке (заключительной, слава Богу), разновозрастные теннисисты скрепили над столом руки. И Виктор Петрович, сопровождаемый двумя лицами внешности амбальной, к выходу вполне бодренько двинулся. Белов, оставшийся в одиночестве за столом, перехватил взгляд Валеры и подмигнул залихватски. Улыбка, буквально орущая «Дело в шляпе!», расположилась на его физиономии радостной. — Ну как, братишка? — Фил навис над бригадиром, как только Зорин зал покинул. А Белов, смотря в ответ игриво, ни с того ни с сего захрипел тихонько: — …Ой, налетели ветры злые Да с восточной стороны… — Накидался, что ли? — …И сорвали чёрну шапку С моей буйной головы!.. — Сань, взрослый человек, вроде, а ведешь себя, как… Отчитав товарища шутливо-назидательным тоном, Филатов оставил на столе сумму кругленькую. Взяв с вешалки пальто бригадирское, он направился к двери. Уже на лестнице, ведущей из зала в фойе ресторана, его нагнал Белов, мажорную ноту тянувший. — А есаул догадлив был!.. — голосил во всеуслышание Сашка и запрыгнул вдруг, как макака, товарищу на спину, отчего оба чуть не полетели по ступенькам вверх тормашками. — Белый, хорош! — возмутился Фил, кобуру поправив. — Там ствол вообще-то. В своем уме? Но весельчак и не думал прекращать паясничать: рвал глотку, напевая, и хихикал по-мальчишечьи, нанося по торсу друга удары кулаком. — Слышь, Кинг-Конг, что у тебя там? Упал, очнулся — гипс? — Да какой гипс? Броня! Максу вояки подогнали, — продолжая скучным быть, пробормотал Филатов. Облачен Валера был, помимо пальто и брючного костюма, в армейский броневой жилет — пожалуй, в главный элемент общевойскового гардероба. Весила эта штука добрых три кило, однако не была особенно заметна под рубашкой. Обеспечивала не только дополнительным теплом, но и выступала от шальных выстрелов гарантом. — Слушай, а удобно, хорошая штука! — оценил высококлассный дар армейцев Фил. — Облегченный вариант, сидит, как влитая. Может, возьмем партийку пацанам? — Да нахрена? Мы теперь легальный люди! Купи себе «версаче» и не парься, — нырнув в пальто, Белов, солидненький на вид мужчина, уселся на перила лестницы и скатился вниз, как сорванец беспечный. — Жизнь налаживается, Теофила. Растем, как бамбук! — Бамбук… — не поддавался беспричинному веселью хмурый друг. — Чтоб ты знал, — понизив голос, рассекретничался бригадир, — у нас теперь в кармане есть еще одна узаконенная схемка. — Не понял. Оглядевшись по сторонам, Саша приблизился к товарищу вплотную: — Скоро мы получим льготы на импорт табака и алкоголя. — Да ладно!.. — Валера округлил глаза, на что Белов самым гордым образом кивнул, подтверждая слова, им сказанные ранее. — Ништяк! — Ой, да не пропадёт, он говорил!.. — затянул вновь бригадир, продолжая улыбаться, точно его тезка Македонский. Тот, что миром правил в двадцать два. Тот, что скончался чуть за тридцать в Вавилоне. — Сань, а точно не пропадет? — Обижаешь, родной. Папа за базар всегда в ответе. И ребята, празднуя раньше времени наступление легальной эры, забасили на всю «Сакуру»: — Ой да наша буйна голова!***
Кабинет Белова, как и «Курс-Инвест», претерпел ряд масштабнейших преобразований. После ремонта офис заблистал, продолжая сочетать в себе роскошь, стиль и функциональность. Мебель из натуральных материалов, изысканные детали, повсеместная дороговизна — всё вокруг придавало пространству статусности и успехом заряжало. Вася Василич нарадоваться не мог, ведь теперь его сотрудники работали за техникой последнего поколения; наглаживал, точно отец любимое дитя, мощные компьютеры по мониторам и наказывал беречь современное оборудование как зеницу ока. К полудню опричники по требованию Космоса в новой обители Белова собрались. Там, где на полках, помимо коллекции изысканных бутылей, теперь теснились книги в дорогущих переплетах. Там, где роскошные дары партнеров и презенты от «коллег» выставлялись, словно на витрине фешенебельного магазина. — Ну говори ты уже, чудище, — Саша поторапливал плута, что развалился в кресле, смакуя интерес, плескавшийся в глазах товарищей. — Виделся я, значится, вчера с Лукой… Помните такого, да? Разговор шел о Лукьяненко Николае Ильиче — о «воре в законе», чьё имя пробуждало во многих авторитетах необъяснимый трепет. Его прошлое полно жестокости, кровавых дней, а настоящее — лживых, грязных игр. Для остальных «законников» старина Лука является непревзойденным образцом того, как следует существовать в реалиях блатного мира. Каверин, бывший страж порядка, водил с «вором» довольно давнее знакомство. Наметив цель (избрав наиболее доверчивую жертву), Володя кропотливо Космоса с ним подружиться подстрекал и таки добился, гад, успеха: втихую им в придорожной забегаловке рандеву организовал бандитско-воровское. — Кос, рожай уже! — взвился Витя, не терпящий привычку Холмогорова начинать рассказы с временных истоков. — Давай без твоих этих «В начале сотворил Бог небо и землю, земля же была безвидна и пуста»… Ближе к делу! Вместо привычного «Захлопнись» рассказчик отправил взглядом друга в пеший дальний путь и продолжил так же еле-еле: — Короче, «воры» предлагают гнать оружие в Чечню, стрелковое сначала. Обещают фифти-фифти. — Обещать — не значит жениться, — ремаркой вставил свои две копейки Пчёлкин, за что в очередной раз был послан взором в эротическом направлении. Фил, если честно, был больше занят тем, что набирал Тамаре сообщение с мольбой перезвонить, как SMS увидит. Емеля (бедолага) доложил, что с утра отвез Фурию к отцу, а теперь она забаррикадировалась в квартире. Но не в статусе принцессы, заточенной в башне волею судьбы, а в качестве свирепого дракона, готового испепелить того, кто к ней приблизится ближе, чем на милю. Саша слушал Космоса, уставившись на папку, в которой покоились его мечты, ведущие в мир «большого спорта». Не желал он больше сбиваться с того пути, который так долго и усердно строил. Не желал участвовать в движениях, к которым Каверин руку приложил, с помощью коих строит очередные козни. А также Белову категорически не нравилось то, что Космос с чего-то вдруг решил, будто имеет право единоличничать и действовать втихую. Ух, Володенька, ух, Падла Евгеньевич… Нашел-таки болевую точку. — Сань, а в Грозном, кстати, ценник неплохой, — продолжал вещать Холмогоров. — Две штуки за «стечкина», три за «ручники», ну и там, по мелочи. Кажется, Витя так сильно раздражал своим присутствием Космоса, что стоило ему вздохнуть громче обычного, оратор в сердцах с места вскочил и загремел басисто: — Да рынок там бездонный, понимаешь, Санька? — чуя, что Белый не шибкий в таких схемах видит интерес, Космос рванул к доске для презентаций. И начал цифры, которые ажно с Земной орбиты видны, выводить, полюбовно приговаривая: — На выходе десятки миллионов! Мил-ли-о-нов, Саня! — Угу, — буркнул совсем не пораженный бригадир. — А мы-то им сдались какого хера? У Космоса в прямом смысле отвалилась челюсть. Он вперился в Белова, выпучив глаза, не понимая, как можно так безбожно, так беспощадно щелкать клювом: — Не, Сань, ты что, шланг, что ли? Ну ты ж не шланг! У них одна проблема — в транспортировке. А у нас каналы, таможня — все дела. Ну, дошло хоть? — Ой, Саня… — запричитал было Пчёлкин, но перед его носом вдруг возникла Холмогорова рука, кулаком грозящая. Белов закурил, откинулся на спинку кресла. Подумав с минуту, он молвил свой вердикт: — Ну их к черту, Кос. У меня проблем и без Чечни, и без «синих» выше крыше. — А мне кажется, клевая тема. — Завязывай, НЛО, завязывай, — поморщился бригадир, затушив окурок. — Мы специально активы в легальные схемы переводим, лавируем, как можем, а ты опять туда же. Из князей тянешь в грязи. — Белый, послушай… — Да не хочу я слушать! Не буду я оружием заниматься, понял? Считай, пацифист я. На удивление, Космос не психовал, а улыбался вполне себе мирно. Улыбался, будто бы знал какой-то невероятнейший секрет, вверенный ему кем-то всесильным. — Не горячись, Санёк, — сообщил он по-деловому. — Лука мысль прокинул — тебя короновать. — Пф, они меня прямо осчастливили, — сарказмировал Белый. — Пойми, Кос, жулики — народ хитрый. Палец в рот не клади. — Угу, — поддакивал (по мнению Холмогорова) Витя. — Сегодня коронуют, а завтра на ножи поставят. — Поверь, чудище, — Саша сел напротив потерпевшего очередное фиаско Космоса, — не все так просто. Слышишь? — Слышу, слышу. Я вот, Сань, всегда тебя слушаю, а, знаешь, я когда-нибудь все-таки возьму и по-своему сделаю. — Да сделай. — Сделаю, сделаю. Вот увидишь. — Флаг тебе в руки и барабан на шею. Только ты не забывай, родной, что бывают расклады, когда ты играешь, а бывает наоборот — когда играют тебя. Белов поднялся из-за стола, пиджак застегнул, поправив. И воззрился на друга так, как на визитера, потратившего зазря его драгоценное время: — У тебя всё? Космос, разглядывающий несуществующий маникюр, кивнул, головы не поднимая. Благо, не видел он, как Витя с дивана встал, закатив глаза к небу. И как они переглянулись с Белым, мол, зачем согласились выслушать этого остолопа? Остолопа, возомнившего в своих мечтах, что для фирмы какую-то приносит пользу. — Сань, может, смотаемся на обед? — предложил Пчёлкин, хлопнув по спине бригадирской. — Кстати, мне с утра Катал одну идейку подселил. Пойдем расскажу поподробнее. Продолжая беседу, светлые умы «Курс-Инвеста» направились в приемную. Фил же, затерявшийся средь растений, следил внимательно за Космосом: тот пододвинулся к напольному глобусу, что к тому же выполнял функцию бара. Вращая модельку Земного шара, покрытую винтажными картами, Холмогоров, вероятно, мечтал укатить на край света куда-то. А, может, прокладывал маршрут из Чечни до любимой златоглавой? А, может… может, думал, как однажды всех поработит и этот чертов мир захватит. — Братух, не принимай на свой счет. — А-а, — поморщился, не прекращая путешествовать, Холмогоров. — Я уже привык. Одно меня удивляет, Теофила. — М? Космос, покусывая губы, пытался сказать нелицеприятную правду. Не хотелось ему признавать, как глубоко его ранят слова Саши. — В какой такой момент я стал ничтожеством? Пустым, ничего не значащим местом? Депрессия подобна сорняку, медленно врастающим корням дерева. Начинается незаметно, как сезонная хандра, но постепенно забирает все больше и больше энергии. Крадется глубже, пробирается по ребрам, чтобы погубить и заполнить мраком сердце. — Мама мне говорила, что я особенный, — хмыкнул печально Космос. — А друзья уверяют, что я никто. Так кому верить? Депрессия — это темная, глубокая яма, в которую легко угодить однажды. Место, где мрачные мысли и эмоции сливаются в непроглядную мглу, в пустоту бескрайнюю. Многие из нас сталкиваются с этим зловещим состоянием, которое пронизывает душу и заставляет чувствовать себя бесполезным. Для всех чужим, везде лишним, вечно скитающимся в поисках надежды. К несчастью, не каждый сможет выбраться на свет. Кто-то обречен куковать годами в этом карцере. — Кос, хорош ныть. Никто о тебе так не думает. Увы, Валера не обладал особенной чуткостью, иначе бы точно слова подобрал подходящие. Холмогоров не услышал того, о чем страстно мечтал, потому поднялся с места и в коридор вышел. На обед собирались, оказывается, не только Пчела и Белый. Лазарев, юридическое и лизоблюдское дарование, тоже перекусить планировал. — Одевайся, Люсь, — раздавал он команды всеми любимой секретарше. В руках кипа бумаг, плечом прижимает к уху сотовый. Прямо Джон Рокфеллер, заключающий контракты пять секунд каждые. Антон, по мнению некоторых синеглазых, как плесень, налип на костяк курс-инвестовский. Остальные же эту душку не просто жаловали — боготворили откровенно! Его министерская подпись на договорах всегда сулила процветание. Пчёлкин был счастлив — прекрасный наследник растет, кому можно доверить правое дело. Отправляя на переговоры «Антоху», он получал несколько свободных часов и это время получалось проводить с толком. Витя постепенно приобщался к европейской кормушке, к которой его сын Иллариона подпускал, взращивая амбиции. В общем и целом, Лазарев считался любимцем у всех; на дух его не переносила лишь одна персона. Космоса воротило от его великолепной улыбки, от его волос, идеально в любую погоду уложенных. От шелковых рубашек, выглаженных эталонно, от ботинок, начищенных до неестественного блеска. Антон во всем был идеальным. Идеальным, как долбанное божество греческое. А Космос, как и великая Фаина Раневская, был уверен, что лучше быть неидеальным, зато собой. Но не только Холмогоров был «счастлив» находиться с Антоном на общей территории. Малышка Женя, в честь пятницы покинувшая детский сад пораньше, напоминала бурундучка насупившегося: дула щечки, бровки хмурила и глазела на Лазарева, метая в синих глазках по-Зевски молнии. Зря ее, что ли, забрала из садика мама? Обещала поход в «Детский мир», а не общение с этим нахохлившимся павлином! — Люсь, давай скорее! — поторапливал секретаршу до тошноты миловидный Лазарев. — У меня встреча через час назначена. Блондинка, рабочий стол которой был завален бумагами, собрала из вороха документ приличный: — Отнесу в бухгалтерию и обратно, — отозвалась девушка, успевая на ходу и губки подкрасить. Не заметив, что называется, слона на пути, Людочка врезалась в Холмогорова. Бывшие возлюбленные неуклюже топтались, тщетно уступая друг дружке дорогу. — Проходи, — пробормотал джентельмен, к стене прижавшись. Глаза, разумеется, в сторонку отвел, иначе б не сдержался. Сафина прошла мимо, а его сердце чуть грудь не разворотило. Шлейфом ее духов поток воспоминаний пробудило. Приятные, романтичные моменты теплой волной коснулись опустевшего его души берега. Людмила скрылась в кабинете главбуха и Филу выдалась беспрецедентная возможность. Возможность лицезреть, как Холмогоров глядит на дверь нежно. Глядит так, будто ласкает взглядом пребывающий там силуэт Людочки… Вдруг шелест бумаг и хлесткое «Дрянь!» послышались из приемной. Валера и Космос направили взоры туда. Милашка Лазарев, душка и святоша, возвышался горой над зажмурившейся Женькой. Подонок замахнулся ладонью на дитя, на беззащитную малышку, от страха в комочек сжавшуюся. Девчушка замерла, не смея сбежать. Лишь прижала к груди медвежонка, что ей Холмогоров подарил на прошлый день рождения. Фил и глазом моргнуть не успел, как Космоса не оказалось рядом. Он бросился в гущу событий и схватил ублюдка за лацканы, черт возьми, идеального сидящего пиджака и, как вы понимаете, Лазарев не успел оправдаться. Не успел сообщить, что эта малявка, закапризничав, нарочно рассыпала его драгоценные бумажки. Кулак межгалактический тараном прошелся по прекрасному лицу. Мерзавец, потеряв равновесие, завалился на стол Людочки. К счастью Лазарева, Валера подоспел. Правда, в кои-то веке он хотел не пожурить Холмогорова, а накостылять его оппоненту в раунде дополнительном. Тем не менее он оттащил бойца от симулирующей жертвы, что старательно стонал, как куртизанка в постели долларового миллиардера. Вырвавшись из хвата Филатова, Космос тотчас кроху на руки поднял, которая от испуга за столом пряталась. — Женек, нормально всё? И малышку прорвало: обхватив Холмогорова за шею, она горько заплакала. Заплакала так душераздирающе и так громко, будто этот плач много лет в своей душонке накапливала. Но Валере подумалось, что вовсе не из-за Антона рыдает бойкая Евгения Михайловна. Девчушка расчувствовалась оттого, что рядом с человеком, кого папой считала, вновь оказалась. На детский плач слетелось пол-офиса. Вася Василич, расталкивая зевак животом, первее всех ворвался в приемную. Витя и Саша пытались протолкнуться сквозь толпу раскудахтавшихся, разохавшихся бухгалтерш. Цокая быстро каблучками, точно лезвиями казачьих шашек, Людочка в зал вбежала. — Что случилось? — бросилась она к дочурке. — Котеночек мой, что такое? Женя общаться с матерью не желала. Демонстративно отвернулась и уткнулась в плечо Космоса, продолжая выть сиреной жалостливой. Лазарев, которому кинулись нос утирать все юные девицы и даже главбух крупногабаритная, не постеснялся о себе заявить: поднял медвежонка, которого Женечка уронила на пол, и с видом совершенно ласковым подошел ближе. — У нас возникло небольшое недопонимание, — улыбался Антон, как слизняк мерзопакостный. — Женечка, зайка, ну что ты расплакалась? — заговорил он сахарным, елейным голоском, точно змий хитрый. — Убери свои грабли! — прорычал Космос и развернул корпус, тем самым спрятав от ублюдка Женю, прижавшуюся к нему теснее. — Убирайся отсюда. Сейчас же. — Люсь?.. — откровенно заискивая, Лазарев вглядывался в лицо Людмилы. — Ты же не думаешь, что я действительно могу ребенка обидеть? Сафина ничего не сказала, но суровый взор ее серых глаз говорил о многом. Там не гроза, не буря бушевала, там творился тайфун страшенный. Выписав подлецу оплеуху и посеяв этим вокруг тишину гробовую, она забрала дочь из рук Холмогоровских. Людмила не была одной из тех безнравственных мамаш, кому ухажеры детей дороже. Женя — ее бесценное сокровище, ее наиглавнейший смысл. Ради малышки эта хрупкая леди могла бы и сама схватиться за ствол или, не раздумывая, полезть под пули. И уж тем более ни один мужик никогда не встанет на её пути к дочери. — Обед отменяется, — процедила сквозь зубы блондинка и, утешая ребенка, прошествовала в коридор служебный. Охая и ахая, главбух и ее утята побежали туда же, дабы не упустить свежих сплетен. — Так! — хлопнул в ладоши Пчёлкин. — Расходимся, уважаемые! Идем трудиться в поте лица. Шнеля-шнеля! Удрученные, что шоу окончено, курс-инвестовские работнички разбрелись в разных направлениях. Но сквозь толпу, мельтешащую по приемной, Лазарев отчетливо видел, как Женька, сидящая у мамы на руках, смотрит в его сторону и ухмыляется, будто провернула сделку года. — Чертова шмакодявка, — выдохнул наш идеальный божок и кулачонку сжал до хруста. Валера не знал, умеет ли Холмогоров чужие мысли читать, но в Антоне он буквально с первых дней распознал Иуду. Гитлера, Мориарти, самого Сатану, козла, в конце концов, слащавого! Космос, пожалуй, единственный, кто не верил его подобострастным речам и смазливой мордашке, давно в кулаке нуждающейся. Витя, Белый, Люда — всех этот индюк успел очаровать, околдовать своей фальшивой улыбочкой. Учредители видели инициативного сотрудника, одаренного в юридических ремеслах, Людмила — потенциального кавалера без скелетов, в шкафу хранимых. Но у Лазарева, как мы выяснили, однозначно, был потаённый подвал, где он копил свои ужасные секреты. — Космополитен, дружище! — Антон лыбился, как ни в чем не бывало, промакивая нос салфеткой. — Ты все неправильно понял. — Я тебе не дружище, — хлестко его Холмогоров прервал и, постояв с секунду, двинулся с места. Фил, на всякий случай, его за корпус придержал, чем, скорее всего, спас наглую харю детоненавистника. — Ты больше здесь не работаешь. А увижу тебя рядом с Людой, пеняй на себя. Улыбка Лазарева медленно превращалась в оскал. Маска любезности стекала по лицу, точно грим плоховастенький. — Кос, зайди ко мне, — произнесли сурово Сашины губы, ставшие ниткой тонкою. Замерев на пороге своего кабинета, Белов подмигнул Лазареву: — Тох, иди умойся, приведи себя в порядок. Тебе сегодня еще контракт заключать и не дай Бог ты спугнешь мне инвестора. Очередной плевок, очередное пренебрежение словами друга. Очередное втаптывание его авторитета в грязь, очередное игнорирование его мнения. Космос, что сжал челюсть, как бойцовская собака перед атакой, зашел к Саше в кабинет, плотно закрыв двери. Витя и Фил переглянулись. Промямлив нечто оправдательное перед ненаглядным «Палычем», Лазарев ретировался в комнату с «WS» на табличке. — Сейчас что-то будет, — предрек навостривший слух Пчёлкин. И не зря — загромыхал глас бригадирский. Саша кричал да кричал так яро, будто Космос не мерзавца по заслугам наказал, а сам сотворил нечто, претившее людским законам. Валера не собирался ждать, когда случится непоправимое, и Витя в этом был с ним солидарен. Парни в два счета оказались у двери и ворвались в кабинет без стука. — …раз не можете сосуществовать на одной территории, увольняй ее! — орал, как умалишенный, Саша. — Только сам увольняй! Хоть раз возьми на себя ответственность! Хоть раз, сука, сделай что-нибудь сам! Стены дрожали от его надрывного крика, стеклянные фигурки, украшающие полки шкафов, позвякивали, будто бы трясясь от страха. Белов орал до хрипоты, орал, выражая исполинское негодование. А Космос стоял перед ним, как хулиган перед директором гимназии, и глаза его были на мокром месте от унижения. Он чувствовал себя живой мишенью, в которую ядовитыми стрелами летят слова беспощадные. — Саша, — произнес наконец Космос, облизнув искусанные губы, — я никому в жизни не позволял разговаривать со мной в таком тоне. Даже отцу. — Ты иного тона не заслуживаешь. — Сань, перебор, — попытался вразумить бригадира Витя, но слова его до адресата не добрались. — Да он себя королем возомнил, не видишь, что ли? — подавившись горькой усмешкой, Холмогоров развернулся к друзьям. Расставив руки и ухмыляясь неестественно в условиях скандала, он закричал, побагровевши: — Он король здесь, а мы простолюдины! Он король на этой шахматной доске, властитель мира! — обернувшись вновь к бригадиру, что восседал на своем троне и смотрел на друга, как на бастующего подданного, Космос застучал кулаком по столу: — А ты знаешь, Белый, что есть еще ферзь, силовая броня, который бьет короля по всем мастям? Знаешь или нет?! Саша вместо ответа лишь хохотнул гадливо, чем нанес Космосу очередной удар под дых. — Так вот я ферзь, Белый! — завопил Холмогоров, срываясь на истерику. — Я твой ферзь! Кулак его коснулся груди, а потом стола, и еще раз, и еще раз. Графин с водой задребезжал, рюмки запрыгали на подносе. Космос снова закричал и предательские слезы брызнули из его глаз синих: — Я с тобой рядом стою, тебя собой прикрываю! Но тебе плевать, тебе друзья по барабану! Тебе никто не нужен! — басил он, дубася стол пятерней. Вместо того, чтобы прекратить спор и помочь другу пережить истерику, Саша продолжал посмеиваться, будто смотрит дурацкую комедию с плохим актером. — Это ты-то ферзь? — хмыкнул он, едва сдерживая хохот. — Ты сраная пешка, от которой одни неприятности. — Сань, хорош! — гаркнул Фил. Словно очнувшись от забвения, он наконец тронулся с места и подошел к Космосу, что, окаменев, переваривал услышанное. — Кос, пошли. Космос! Холмогоров со всей силы оттолкнул от себя Валеру и выкрикнул, глядя на Сашу сквозь пелену слез жгучих: — Знаешь, Белый, в китайских шахматах ферзь всю партию охраняет короля на так называемой «Дворцовой площади»… — Какие познания! — перебил, продолжая измываться, бригадир. — Когда это ты успел в шахматный кружок записаться? — У меня был хороший учитель. Саша покривил лицом, мол, «Я обескуражен». На деле же ему было всё равно. — Короче, Белый, — прохрипел Космос, срываясь вновь на слезы, — я больше охранять тебя не буду. — Ты мне угрожаешь, что ли? — Понимай, как знаешь. Смерив бригадира взглядом, полным боли, Холмогоров кабинет покинул. Его не смог задержать Фил, схвативший за рукав и получивший в ответ очередную тычку; не смог остановить Витя, которого он отпихнул жестко. Космос ушел, но в отличие от Пчелкина и Валеры, Белов не испытал ровным счетом никаких эмоций. — Пчёл, может, в «Яръ»? — предложил он будничным тоном, смотря с веселостью на друзей шокированных. — Бефстроганов хочу. Или ягненка. — Что-то у меня пропал аппетит, — просипел, взявшись за ручку двери, Витя. Фил же молча вышел в коридор, не зная, как на увиденное реагировать. Белов остался один в своих королевских покоях, лелея папку с идеями, ведущими в жизнь лучшую.***
Тома так и не включила телефон, ни на одно сообщение не ответила. Даже не надеясь на хэппи-энд, Валера ковырялся ключом в замочной скважине. Зашел в прихожую, щелкнул светильник; попытался из пальто высвободиться. — Гуд ивнинг, блудный муж, — бесцветным тоном встречала супруга Тамара, тенью в дверном проеме возникшая. — Если одиннадцать о`клок считается за ивнинг. — Физкульт-привет, — улыбнулся ей Филатов, прилагающий усилия, чтоб от ботинок избавиться. В одной руке пышный букет, в другой — пакет с едой ресторанной. Вернулся добытчик, в пещеру шкуру мамонта притащив. Эка невидаль. — Это тебе. — Что за повод? — не двинувшись с места, спросила Тома. — Для цветов разве нужен повод? Валера продолжал стоять в прихожей, протягивая жене букетище. Улыбался виновато, не зная, что сказать, но не отступал, веря в лучшее. Тамара приняла цветы и чисто из вежливости коснулась их носиком. Девственно-белые розы — хоть, как она любит, подарить додумался. — Замаливаешь грешки? — глянула из-под ресниц девушка. — Нет. Просто потому что тебя люблю. — Хм, — вздохнув тяжко, усмехнулась Филатова. — Свежо предание да верится с трудом. Отпрянув от стены, она взяла курс на кухню. Цветы как-никак ни в чем не виноваты. Особенно в том, что их дарят, в основном, в качестве банального извинения. — Пошли ужинать, — кинула Тома все так же холодно. — Тебе греть или будешь есть свою добычу? Валера оставил пакет в прихожей, нагнал жену на кухне. Она была занята тем, что наилучшим образом распределяла цветы по вазам. Пять десятков нежно-белых роз касались ее ладоней. Ласкали пальчики, шепча: «Прости его, дурака тугодумного». Парень обвил любимую сзади, разместил подбородок на ее остром плечике. Уткнулся холодным носом в ее кожу, вдыхая аромат любимый. — А еще у меня для тебя есть подарок. — Угу. И, кажется, я его бедром чувствую. Фил распознал в ее голосе озорство, оттого рискнул чмокнуть в щечку. Запустив руку в карман пиджака, он преподнес жене продолговатую коробочку: — Открывай. В бархатном футляре ждало своего часа колье с изумрудом, излучающее неповторимое сияние. Изящные зеленые камни, окутанные белым золотом, переливались, словно огоньки живые. Это украшение было подобно волшебному амулету, что способно превратить обладательницу в королеву торжеств самых разных. Каждая деталь колье была продумана и сделана по-настоящему уникально. — Для самой лучшей жены от самого непутевого мужа, — продекларировал Фил и коснулся благородным поцелуем ее виска. — Я знаю, ты злишься… — Злюсь, — мгновенно отреагировала Тома, что смотрела на колье, не смея даже дышать в его сторону. — Я стараюсь для нас, мы все стараемся. Совсем скоро всё станет по-другому. Подожди чуть-чуть. — Валер… Не дав супруге возможность возразить, Филатов поцеловал ее губы. Поцеловал горячо и трепетно, лишая шанса ворчать или воспротивиться. Вынув колье из футляра, он, не спрашивая согласия, надел украшение на девичью шею. А Тамаре почудилось, будто ей застегнули ошейник или удавкой придушили. — Один наш пацан знакомый решил с женой в Бразилию переехать, — продолжал Фил усыплять Томкину бдительность. — Не хочу в Бразилию. Там снимают дебильные сериалы. — Куда захочешь, рванем, потерпи только. Ты, я и наша доча. Наша семья. Его руки гладили Томкин животик, а губы лицо ласкали. Он говорил, что всё будет не просто хорошо — всё будет сказочно. И девушке страстно желалось, чтобы он продолжал говорить, продолжал клясться. Она не знала, было ли это правдой, но ей хотелось верить. — Верь мне, Томка. И всё у нас будет. Всё, как у нормальных людей. Тамара развернулась; Филатовы оказались лицом к лицу. Они смотрели друг другу в глаза, боясь сказать лишнее. Боясь спугнуть момент откровенности, испортить момент примирения. Тома подалась вперед и их губы слились в поцелуе. В чувственном, в жадном, в таком, от которого дрожь по телу пошла, от которого подкашиваются ноги. Они погружались друг в друга, забыв обо всём, не замечая ничего на свете; испытывая лишь одно желание — умереть в один день, как в Шекспировском сонете.
