Мизофобия

Единственное, что передалось ей от Отца, – и, довольно иронично, – это склонность к мизофобии. К этой боязни противных микробов, грязи, неизбежно окружающих нас и всё человечество. Почему же именно это? Разве Шарлотте не хватает психических расстройств, суицидальных наклонностей и эмоциональной неуравновешенности; не хватает факта того, что она ‘дефектная’ модель? Грязно, грязно, грязно. В её комнате всё белое. Говорят, белый – самый визуально чистый цвет, если не приглядываться. При этом, на белом всё ещё можно увидеть любое пятно грязи, которой Q84 маниакально опасается, каждую оплошность, если посмотреть поближе. Все её вещи белые, сама она – олицетворение чисто-белого, невинного. Всё, что пачкается в чернилах, должно быть немедленно вытерто. Шарлотта не потерпит и одного изъяна в своём идеальном цвете. Не потерпит лазающих, паразитичных микробов. Не потерпит быть запятнанной. Чарльз снова навещает её ночью. Он прикидывается тем, что просто ‘наблюдает’, при чем каждый раз; но Шарлотта знает, что он, наверное, волнуется – волнуется даже больше, чем она должна за себя. И, наверное, опять по пустякам. Может снова будет вести свою бесконечную лекцию про то, как нельзя просто так растрачивать свои тела, как у всего есть свой лимит. Ей то всё равно не понять. А может ей и всего навсего просто наплевать. Тихонько заходит в чисто белую комнату, присаживаясь на край такой же кровати и этим комкая аккуратно заправленное одеяло под собой. Его лица не разглядеть в абсолютной темноте ночной спальни, лишь с маленькой полоской света из-за двери, но Уилтшир ощущает, как мягок его взгляд. Как он улыбается, смотря на свое дефектное, страдающее творение. Или она просто хочет так думать. Девушка не встаёт, подкладывая руку под щеку, удобно устроившись на боку, и глядя на еле видный тёмный силуэт в ответ. Они ничего не говорят, оставаясь в комфортной тишине, в своём безопасном месте хоть на некоторое время, готовы утонуть в этом ощущении изоляции от всего плохого и хорошего и людского. Это чувство эйфории, дереализации, чувство что эта маленькая комнатка – весь мир, и что весь мир – это маленькая комнатка, что во всем мире есть только они вдвоем и маленькая белая кровать на которой они сидят. Или это просто связин? Кью не будет удивлена, если окажется, что кто-то из жителей снова подмешал ей что-то в напиток. Это ощущение приходит как волна, всего на момент, но этот момент кажется таким растянутым, будто время перестало идти, а стрелки часов перестали тикать. Хотя нет. Всё ещё слышно этот раздражающий звук каждый раз, как двигается секундная стрелочка, доказывая, что она не права. Шарлотта уже привыкла к этому. Бледная рука тянется к чужой, лишь соприкасаясь кончиками пальцев – хоть и через ткань чёрных перчаток. Намёк воспринят, и, кажется, понят. Чарльз забирает свою ладонь, прерывая секундный контакт и такую же секундную искру, химию, но зато избавляясь от назойливой, мешающей ткани. Она уходит в сторону, и ладонь ложится обратно, только уже поверх чужой руки. Их пальцы сплетаются, – с реальным прикосновением, в этот раз,– и чувство такого спокойствия, умиротворения охватывает обоих, такое, которое приходит лишь в глубочайших снах. Его руки бледны, покрыты синяками, маленькими ранками и пластырями. Его руки полны микробов. Но почему-то, они ощущаются как самая чистая и невинная вещь на планете. Это такое странное и новое чувство. Но Шарлотта не хочет, чтобы это чувство покидало её ни в какое ближайшее время.