Страх утонуть

Темная заплесневелая каюта вокруг Миранды покачивалась туда-сюда. Она надеялась, что привыкнет к этому, но её внутренности тоже покачивались — всё в том же тошнотворном ритме, что и последние семь дней. Семь дней как она бросила последний взгляд на грязно-серое небо Лондона, тут и там прорезанное шпилями. С тех пор она не видела ничего, кроме такого же огромного голубого моря-неба, к которому не могла привыкнуть. В безбрежной синеве не за что было зацепиться взгляду, ничто не спасало разум от погружения в пучину вод. (Если им не повезёт, и этот корабль постигнет печальная участь, её тело отправится туда же. Раньше Миранда думала, что смерть в этих водах не страшит её, но сейчас уже не была так уверена. Во время путешествия её скрытый страх перед глубинами и их опасностями стал отчетливым, реальным.) Каюта была маленькой и душной, но это было хоть какое-то укрытие, дававшее чувство уединения и относительной безопасности. Наружу Миранда не выходила. Отчасти потому, что её слишком тошнило, чтобы двигаться, отчасти потому, что оставаться неопознанной было единственной защитой бывшей леди Гамильтон в этом путешествии. По сути, то было изгнание. Она потеряла не только мужа, статус и имущество. Она лишилась своего имени. В маленькое окошко проникал лишь маленький яркий лучик света, и тьма окутывала её, словно защитное одеяло. Это вполне можно было бы терпеть, если б не тошнота. Говоря о физических ощущениях, конечно. Она старалась ничего не есть лишний раз. Джеймс упрекнул бы её за это, если бы заглядывал в каюту почаще, но он был слишком занят, помогая морякам. Даже сейчас, когда его сердце обливалось кровью, он не мог унять свои амбиции: строил планы, завязывал разговоры, пожимал руки. Миранда-то не могла заняться ничем подобным: едва ли Нью-Провиденс нуждался в благородных леди, да и вязать морские узлы она не умела. Вот она и оставалась в каюте, погруженная в скорбь и бесполезная — здесь от неё было меньше всего вреда планам Джеймса. Едва ли это было бы подобающе, если б остальные пассажиры и команда увидели или услышали, как она опорожняет желудок, и в споре между стыдом и желанием получить хоть какое-то облегчение победил стыд: Миранда так и сидела в своем углу, не издавая ни звука и едва дыша. Она уже и не помнила, как много раз едкая жидкость поднималась внутри неё, из желудка, достигая стенок горла и почти удушая. Но ничего не выходило наружу: ни рвоты, ни слез, ни криков. Возможно, думала Миранда, она была просто слишком опустошена. Кажется, она выплакала достаточно слез, чтобы заполнить океан между её домом и островом, куда они плыли. Это путешествие и её вина тоже: то был исход, который она не смогла предотвратить. Корабль, на котором они плыли, назывался “Дельфин”. Миранда слышала, это чудесные создания. Какая жалость. Увидь она их сейчас — инстинктивно нашла бы отвратительными. Джеймс сказал, корабль быстроходный, они достигнут Нью-Провиденса недели за три. В каком мире это быстро, задавалась вопросом она. Её вышвырнули из дома, где она прожила более десяти лет, и на все сборы ушло два дня, вот это было быстро. А три недели на этом корабле — сущая пытка. Единственной хорошей вещью в этом путешествии было одиночество, которое она ненавидела и благословляла одновременно. Миранда не могла сказать, что и в самом деле хотела бы видеть Джеймса почаще. Точнее, она не желала, чтобы он видел её такой. Они оба сейчас были подобны раненым животным, зализывающим свои раны. Уж лучше так, поодиночке — они оба истекут кровью, если попытаются заботиться друг о друге. Слова Томаса неумолчно звучали в её уме снова и снова. Она выполнит свое обещание, ценой жизни, если потребуется. Но не сейчас. Пока нет. Ничто не может вырасти из моря, знала она. Со временем Миранда поймет: точно так же цветы не могут пышно разрастись на песке. Но сейчас она старалась не выглядывать наружу и не думать о месте, куда они плывут. Нью-Провиденс, маленький осколок суши в Атлантике, шрам, выросший из земной тверди и их прошлых жизней. Корабль покачивался, подпрыгивая на волнах. Со временем она снова почувствует твердую почву под ногами и осознает: не море стоило винить в том, что ей было нехорошо.