Пешка в Его игре

      Очередная встреча, тот же разговор, те же слова. Дрова в камине потрескивали, словно желали вмешаться в их беседу, что-то рассказать и доложить. Огонь полыхал, с каждым мгновением будто бы заставляя замолкнуть бревна, что так отчаянно трещали от его напастей. Он стоял и наблюдал за этим зрелищем, она же смотрела на него и смиренно вслушиваясь во все слова.       Мужчина перекрестился и склонил голову в молитве, после чего вновь взглянул на языки пламени, что так стремительно вздымались вверх — поистине могущественная сила, способная уничтожить все на пути, что и сделала на своем веку во время Войны Чистого Пламени: та была беспощадна. Сжигали каждого непреклонного, отличающегося, желающего иметь свой голос… и людей с клеймом. Maleficus — так их называли с тех пор и это уже не было достоянием Других, а знаком, что они с этого момента — лишь чужаки, недостойные того, чего удостоены Обычные. И она была такой же — Другой, но одновременно и совсем иной, благодаря кардиналу.       — Наш мир в опасности. Церковь в опасности. — на выдохе произнес мужчина, все еще устремляя взор на пламя, не поворачиваясь к собеседнице. — Но ты… ты можешь изменить это. Ты можешь спасти нас. Помни свою ответственность и долг. А теперь ступай. Да пребудет с тобой Бог, Нова.       Ему не пришлось долго ждать ответа. Он стремглав вырвался из уст ловчей времени:       — Да, отец.       Эти слова отпечатались на подкорке, она каждый Божий день вспоминала о них, когда просыпалась ранним утром; при времяпрепровождении с Другими в Гнезде — одновременно похожими на неё, но также и отрешенными и чужими для ловчей; засыпала, прокручивая ленту воспоминаний и все равно возвращалась к ним — её задаче, миссии, предназначению. В кои-то веке она стала полезной для Обычных, для Церкви, для кардинала. Но в это же время и осознавала, что несет за собой разрушение Гнезда, жизней Других и уничтожение их доверия к ней.       Нова жила все это время подле страха, чуть ли не за руку с ним плутая по Гнезду, улочкам города — он был и ненавистным, и близким соратником для ловчей. Она боялась многого: раскрытия всей подноготной и плана, которому следовала всякий день; разочарования со стороны кардинала и провала, что мог привести к краху всего, что окружало Нову; и, что самое ужасающее, так это смерти, что постоянно была возле, кружилась вокруг девушки и всё время хотела настигнуть ту, завлечь в свои сети и никогда не возвращать в сей мир, забрав туда, куда отправились остальные Другие.       Инициация настигла ее также быстро, как и волна отчаяния, затягивающая в свои воды с головой без шанса на хоть какой-то глоток воздуха. Мысли заполнились множеством вопросов, ведь как это так: теперь клеймо будет видимым и лишь Богу известно, что станет, если его кто-то да заметит. Теперь для ловчей окажется невозможным примкнуть к Обычным — отныне она обратится белой вороной в их окружении. Боль, отчаяние, страх неизвестности — все смешалось внутри Новы и заключило в оковы. Как быть теперь? Что ждет ее дальше? Сможет ли выполнить свой долг? Все это ей не было ведомо и приходилось лишь плыть по течению: работать на два фронта, докладывать обо всём Ренато и играть роль «благодетельницы» для Гнезда и Союза Сожжения.       Работа шпионки ей досталась не по собственному желанию, кто бы ее спрашивал в таком случае? Церковь — спасение для всего мира, а Нова — лишь приспешник, пешка в чужой игре, коей так легко владеют. Не суждено иметь свою волю, голос, желания — всё предначертано заведомо, хоть и не судьбой, но кардиналом, а это для нее закон. Его слова, подобно заповеди аль постулату запомнились на всю жизнь, даже после смерти они наверняка будут ей мерещиться. Это судьба, что нагонит и в мире ином, испусти она дух.       Всё предначертано, фигуры расставлены, роли распределены. Ловчая времени — с одной стороны, могущественная по своей природе, одна из редчайших ведьм, но с другой стороны — исключительно пешка, которая по мановению руки Отца движется лишь в угодном ему направлении. Только он может решать ее судьбу. И если Нова решит своевольничать, захочет перейти на сторону Союза, то уж тут дело нехитрое, — предательство не простится, а Церкви тем более. Жизнь ловчей в руках Его Высокопреосвященства, способного запросто лишить Нову жизни по щелчку пальца.

И тогда спектакль ловчей завершится навсегда.