В поисках жизни

Он повел меня обратно, к кабинету Карлайла. На мгновение мы замерли возле закрытой двери. — Входите, — раздался голос хозяина. Эдвард открыл дверь, и я увидела комнату с высоким потолком и большими окнами, выходящими на запад. Стены, как и в коридоре, были облицованы панелями, на этот раз более темного оттенка. Правда, этих панелей почти не было видно — их скрывали от глаз огромные, как башни, книжные шкафы. Ни разу в жизни я не видела, чтобы кто-то держал в доме столько книг. Комната походила скорее на библиотеку. Мне захотелось остаться здесь навсегда. Разве книги - это не самое прекрасное, что существует на планете? Карлайл сидел за столом красного дерева в кожаном кресле. Когда мы вошли, он помещал закладку между страниц толстого фолианта, который держал в руках. Именно так я всегда воображала себе кабинет декана университета — разве что Карлайл выглядел слишком молодо. — Чем могу помочь? — радушно спросил он, поднимаясь со своего места. — Она знает, — коротко оповестил Эдвард отца. — Поэтому я хотел показать Белле кое-что из нашей истории. — Вот значит как..Значит Элис была права..—задумчиво на меня посмотрел Карлайл. — Я хотел бы это услышать, если ты не возражаешь. Я пожала плечами и повторила слово в слово все то, что говорила Эдварду ранее. Надеюсь, что после этого меня не убьют. Бежать уже поздно, они - вампиры, догонят и найдут быстро. Почему я так плохо о них думаю, спросите вы? Ответ один - мой отец из прошлой жизни. Он воспитывал меня по такой политике: "Никому нельзя верить, даже семье. Всех нужно использовать, везде искать выгоду". Из-за этого у меня были колоссальные проблемы с доверием. Я не считала его слова правильными на все 100%, но когда тебе с самого детства вбивают это в голову, то ты их на подсознательном уровне уже воспринимаешь своими. Мне пришлось много пережить в общении с людьми,причем все эти ситуации были из-за меня. Вот многие могут сказать:"тебе было всего-то 19, когда ты умерла, что ты там многое пережила". Я пережила много для 19-летней девушки. Со временем, когда я поступила в колледж, я стала менять свое восприятие мира. По крайней мере, пыталась. Я хотела быть просто человеком, не думая о том, что кто-то может меня предать, обмануть, обократь или вообще убить. Сейчас уже не так это проявляется, но голос отца то и дело врывается мне в голову, заставляя подозревать всех и вся. Всё-таки детство нас формирует. — Ты умная девушка, Белла, — улыбнулся мне глава семейства. — Не многие обращают внимания на такие моменты. Я удивлен твоему спокойствию. — В детстве мне говорили, что у меня иногда отключается инстинкт самосохранения. Карлайл рассмеялся. – Извините, вы сказали, что Элис была права? Она видела какое-то видение насчет меня? — Да, но их почти невозможно разобрать. Все, что она поняла - это то, что ты узнаешь, причем сама, кто мы. Удивительно, что Эдвард не может читать твои мысли, а Элис посмотреть твое будущее. Значит, все-же амулет скрывает меня и от дара Элис, что мне может быть на руку. Ну старушка Лей, ну спасибо! Я буду молиться за тебя перед Богом. Так, значит Элис не увидела меня вампиром? Ура! Не быть мне мертвой тушей. –А вы имеете какие-либо мысли на этот счет? –Да, – согласился Карлайл. – Многие вампиры после обращения открывают в себе какой-то дар. Вот, к примеру, Эдвард. Став вампиром, он научился читать мысли. Я предполагаю,что, когда он был человеком, то у него уже был этот дар, но мог слабо проявляться. Или Элис. Сейчас она видит будущее, разные вариации. Могу предложить,что, будучи человеком,у нее была развита интуиция. – И тогда какой может быть у меня дар? Защита от внешнего воздействия? – Все возможно, но мы не можем знать наверняка,пока..ты не станешь вампиром. А станешь ли? – он внимательно на меня посмотрел. – Не стану, – я поджала губы. – Не хочу жить вечно. Да и минусов у вас больше,чем плюсов. Я люблю свою жизнь, у меня много планов на нее. Я помолчала. — Итак, с чего вы хотите начать? – Карлайл решил перевести тему, за что я была еиу благодарна. — С Возничего, — ответил Эдвард, мягко положил руку мне на плечо и развернул к двери, в которую мы только что вошли. Стена, на которую мы смотрели, отличалась от остальных. Ее заслоняли не книжные шкафы, а картины в рамах самых разных размеров — одни радовали глаз яркими цветами, другие были тусклыми, монохромными. Я попыталась найти какую-то логику, связующий мотив в этой коллекции, но с беглого взгляда не поймала ничего. Эдвард потянул меня влево, и мы остановились перед маленьким квадратным полотном, написанным маслом, в простой деревянной раме. Эта картина выглядела очень скромно на фоне больших красочных холстов — исполненная в разных оттенках сепии, она изображала маленький город: круто наклоненные крыши, несколько башен с острыми шпилями наверху. Весь передний план занимала широкая река, ее пересекал мост, на котором располагались строения, похожие на крохотные соборы. — Лондон в тысяча шестьсот пятидесятых, — пояснил Эдвард. — Да, Лондон моей юности, — добавил Карлайл, неожиданно возникая за нашими спинами. Я приложила все усилия, чтобы не вздрогнуть. С ними можно и заиками остаться так! — Хочешь сам рассказать? — спросил он. Я чуть развернулась, чтобы видеть реакцию Карлайла. Он встретил мой взгляд и улыбнулся. — Я бы рассказал, но сейчас мне надо идти, я даже слегка опаздываю. Доктор Сноу взял больничный, и меня вызвали на дежурство. Кроме того, все эти истории ты знаешь не хуже меня, — добавил он, широко улыбнувшись Эдварду. Это странное сочетание с трудом укладывалось в голове — повседневные заботы местного городского врача, прервавшие рассказ о его юных днях в средневековом Лондоне. К тому же, мне стало неловко оттого, что он заговорил вслух только ради меня. Тепло улыбнувшись мне напоследок, Карлайл вышел из комнаты. Я долго разглядывала портрет его «малой родины». — И что потом? — наконец, спросила я, поднимая глаза на Эдварда, который не отрываясь смотрел мне в лицо. — Когда он понял, что с ним случилось? Он перевел взгляд на картины, и я тоже повернулась к ним. Он обратил мое внимание на картину побольше — пейзаж в скучных красках поздней осени. На нем была изображена пустая тенистая поляна в лесу, в отдалении виднелся скалистый утес. — Когда он понял, чем стал, — спокойно продолжал Эдвард, — он восстал против судьбы. Он попытался уничтожить себя. Но это оказалось не так-то просто. — И какиме способы он использовал? — Прыгал с высоких скал, — ответил Эдвард бесстрастным голосом. — Пытался утопиться в океане. Но он совсем недавно пришел к новой жизни и был слишком силен. Просто удивительно, как он мог не… питаться… будучи новообращенным. Инстинкт в это время порабощает все чувства и мысли. Но он был настолько отвратителен самому себе, что попытался уморить себя голодом. — А это возможно? — спросила я. — Нет. Таким способом — нет. Способов убить нас вообще очень немного. По мере того, как рос его голод, он постепенно слабел. Он старался держаться подальше от мест, населенных людьми, понимая, что его сила воли тоже слабеет. Много месяцев он скитался ночами по самым глухим уголкам, ненавидя себя. — И вот однажды мимо него прошло стадо оленей. К тому времени жажда настолько измучила его, что он напал без размышлений. Силы вернулись к нему, и он понял, что можно поддерживать свое существование, не становясь подлым чудовищем. Разве не ел он оленину в прошлой жизни? В течение нескольких следующих месяцев родилась его новая философия. Он мог остаться в этом мире, не превращаясь в дьявола во плоти. Он заново обрел себя. — Он стал лучше использовать свое время. Он всегда был умен и любил учиться, а теперь перед ним открывались совершенно безграничные возможности. Он учился ночью и планировал днем. Он вплавь добрался до Франции и… — Вплавь? — Во все времена находились люди, способные переплыть Ла-Манш, Белла— напомнил он. — Думаю, ты прав, просто в данном контексте звучит странновато. — Нам плавать легко потому что, чисто технически, нам не нужно дышать. — И как долго вы можете…без воздуха? — Думаю, до бесконечности. Точно не знаю. Мне, к примеру, становится слегка не по себе, когда я не слышу запахов. Он помедлил, возвращаясь к рассказу. Его глаза невольно скользнули к другой картине. Самая яркая, в самой роскошной раме, она была и самой большой — в два раза шире двери в кабинет, рядом с которой висела. Толпам ярких фигур в развевающихся одеждах казалось, не хватало пространства огромного холста — они извивались вокруг высоких колонн, свешивались с мраморных балконов. — Карлайл приплыл во Францию, потом отправился в путешествие по Европе, по тамошним университетам. Ночами он изучал музыку, науки, медицину — и нашел свое призвание, свое искупление в том, чтобы спасать человеческие жизни. На его лице появилось восхищенное, почти молитвенное выражение. — Мне не под силу описать, как ему пришлось бороться с собой. Он потратил два века мучительных усилий на то, чтобы отточить свой самоконтроль. Сейчас он почти не реагирует на запах человеческой крови и может полностью отдаваться любимой работе, не испытывая страданий. Его душа находит в больнице мир и покой… Эдвард замер, глядя прямо перед собой. Затем неожиданно вернулся к теме. Он коснулся пальцем одной из фигур на полотне. — Он учился в Италии, когда обнаружил там себе подобных. Они были культурными и образованными, не то, что призраки из лондонской канализации. Он указал на четыре невозмутимые фигуры, изображенные на самом высоком балконе. Они спокойно смотрели на царящий внизу хаос. — Друзья Карлайла очень вдохновляли Солимену. Он часто изображал их богами, — коротко засмеялся Эдвард в ответ. — Это Аро, Марк и Кай, — сказал он, указывая на трех мужчин — двух черноволосых и одного седого, как лунь. — Ночные покровители искусств. — Что с ними случилось? — спросила я, водя пальцем в сантиметре от фигур на холсте. — Ничего. — Он пожал плечами. — Они все еще там. Там, где пробыли уже много тысяч лет. Карлайл оставался с ними недолго, всего несколько десятилетий. Он восхищался их культурой, их утонченностью, но они упорно старались вылечить его от отвращения к «естественному источнику питания», как они выражались. Они старались переубедить его, он — их, и все кончилось обоюдным разочарованием. Тогда Карлайл решил перебраться в Новый Свет. Он мечтал найти таких же, как он. Видишь ли, он был очень одинок. — Но за долгое время так никого и не встретил. По мере того как чудовища все больше отходили в мир детских сказок, он обнаружил, что может общаться с ничего не подозревающими людьми так, словно он — один из них. И он начал работать врачом. Но, как ему ни хотелось сблизиться с кем-нибудь, он не мог — это был слишком большой риск. — Когда началась эпидемия «испанки», он работал по ночам в госпитале в Чикаго. К тому времени он уже несколько лет вынашивал в голове идею и наконец почти решился действовать: раз у него нет друга, он сам создаст его. Он не вполне понимал, как произошла его собственная трансформация, и потому колебался. Кроме того, ему была отвратительна мысль о том, чтобы украсть чью-нибудь жизнь так, как была украдена его собственная. В этом состоянии духа он и наткнулся на меня. У меня не было надежды, я был в палате умирающих. Он лечил моих родителей и знал, что я остался один. Он решил попробовать… Его голос, и так уже почти шепот, замер совсем. Невидящим взглядом он смотрел в окно. — И вот, круг замкнулся, и мы вернулись к началу, — заключил он. — Ты все время был с Карлайлом? — поинтересовалась я. — Почти все время. Каллен кивнул на выход. Когда мы выходили из комнаты, я оглянулась на картины, гадая, услышу ли когда-нибудь остальные истории. Так как Эдвард ничего не сказал в продолжение, я переспросила: — Почти? Он вздохнул и неохотно ответил: — Через десять лет после того, как я был рожден… ну или создан, как тебе больше нравится… у меня случился приступ типичного подросткового бунтарства. Я был не в восторге от перспективы вечного поста и бесился оттого, что он сдерживал мой аппетит. Поэтому я ушел от него и какое-то время жил один. — Правда? Разве ты не чувствуешь отвращения? — Нет. — Почему? — Не знаю… это как-то… естественно. Он хрипло засмеялся, громче, чем обычно. Мы были уже наверху, там, где начинался еще один облицованный панелями коридор. — С момента моего второго рождения, — тихо проговорил он, — я обладал преимуществом видеть мысли любого существа рядом со мной, будь то человек или нет. Именно поэтому лишь через десять лет я восстал против влияния Карлайла — я видел его безупречную искренность и отлично понимал, почему он живет так, как живет. — Однако всего несколько лет спустя я вернулся к нему, чтобы полностью принять его точку зрения. Я думал, что меня не коснется… депрессия, которая сопровождает муки совести. Поскольку я видел мысли своих жертв, я мог оберегать невинность и преследовать зло. Если я гнался за убийцей по темной аллее, где он выслеживал юную девушку — если я спасал ее жизнь, я был, без сомнения, не так ужасен. — Но пришло время, и я начал видеть монстра в своих глазах. Я не мог избежать расплаты за то, что забрал так много человеческих жизней, несмотря на все соображения справедливости. И я вернулся к Карлайлу и Эсме. Они с радостью приняли меня, как блудного сына. Это было больше, чем я заслуживал. Меж тем коридор кончился, и мы остановились перед последней дверью. — Моя комната, — сообщил он, открыл дверь и провел меня внутрь. Комната выходила на юг, и, как на первом этаже, здесь всю южную стену занимало огромное окно. Должно быть, была застеклена вся задняя сторона дома. Из окна комнаты Эдварда была видна река Сол Дюк, прихотливыми изгибами пробиравшаяся сквозь нетронутые леса в сторону Олимпийской гряды. Горы оказались намного ближе, чем я думала. Западную стену комнаты целиком занимали полки с дисками. Здесь выбор был богаче, чем в музыкальном магазине. В углу стоял пугающе сложный на вид музыкальный центр. Кровати не было, зато стоял широкий гостеприимный диван из черной кожи. На полу лежал толстый золотистый ковер, стены были занавешены тяжелой тканью чуть более темного оттенка. — Хорошая акустика? — догадалась я. Он засмеялся и кивнул. Он нашел пульт и включил систему. Музыка была тихой, но нежная джазовая композиция звучала так, словно музыканты находились в этой комнате. Я подошла ближе, чтобы получше рассмотреть его умопомрачительную коллекцию. У меня любовь к книгам, а у него - к музыке. Хочу себе в будущем библиотеку, как у Карлайла. — Можно нам войти? — раздался нежный голос из-за двери. — Заходите. Элис танцующей походкой вошла в комнату и, остановившись в центре, изящно и гибко опустилась на пол. Джаспер, однако, застыл в дверях, его лицо выражало шутливое негодование. Он внимательно смотрел на Эдварда, и мне стало интересно: он ему, случаем, мысленно не передает мои эмоции? И еще, мой амулет глушит его дар? — Элис сказала, что сегодня вечером будет настоящая буря. Эмметт предложил сыграть. Ты как? Глаза Эдварда загорелись, но он колебался. — Разумеется, захвати с собой и Беллу, — прощебетала Элис. Кажется, я заметила быстрый взгляд, который бросил на нее Джаспер. — Хочешь поехать? — живо спросил меня Эдвард, сияя воодушевлением. А вот тут секундочку. Этот моментик я помню. Они во время игры встретят троих вампиров, среди которых будет ищейка. У меня, конечно, есть амулет, но испытывать судьбу я не буду. Канон, каноном, но жить я хочу. — Спасибо за приглашение, но я вынуждена отказаться, — вежливо улыбнулась я. — Мой отъезд из дома был не запланированным. Отец скоро вернется и, не обнаружив меня, может взволноваться. Не хочу, чтобы он нервничал. Каллены ощутимо расстроились, но тут уж извините, мне жизнь дороже ваших хотелок. — Хорошо, — сказал Эдвард. — Я отвезу тебя домой. — Пойдем узнаем, поедет ли Карлайл. Элис вскочила и пошла к двери походкой, которая разбила бы сердце любой балерины. — Словно ты уже не знаешь, — зацепил ее Джаспер, и они быстро удалились восвояси. При этом Джаспер умудрился незаметно закрыть за собой дверь. Когда Эдвард свернул на нашу улицу, уже начинался мелкий дождик. И вдруг я увидела черную машину — видавший виды «Форд», — припаркованную на подъездной дорожке перед домом и услышала, как Эдвард резким тоном пробормотал что-то нечленораздельное. Отклоняясь от брызжущих дождевых капель, Джейкоб Блэк стоял на нашем узком крыльце, позади кресла своего отца. В лице Билли не дрогнул ни один мускул, пока Эдвард парковал свое авто около бордюра. Джейкоб, понурившись, не поднимал глаз. — Это переходит всякие границы, — в голосе Эдварда слышалось бешенство. — Он приехал предупредить Чарли? — догадалась я. Эдвард лишь кивнул, глядя на Билли сузившимися глазами. — Я разберусь с этим, — сказала я. От черного взгляда Эдварда мне стало не по себе. — Наверное, это лучшее решение. Но будь осторожна. Ребенок ничего не знает. При слове «ребенок» я вскинулась. — Джейкоб не намного младше меня, — напомнила я ему. — Мыслит он получше моих ровесников. — Да, знаю, — ухмыльнувшись, заверил он. Я вздохнула и взялась за ручку двери. — Проведи их внутрь, — сказал он, — А я смогу тем временем спокойно удалиться. До скорого, Белла. — Пока. Пробегая сквозь брызги дождя к крыльцу, я чувствовала его взгляд, направленный мне в спину. — Привет, Билли, привет, Джейкоб! — я поздоровалась со всем радушием, на которое была способна. — Чарли уехал на весь день. Надеюсь, вы не слишком долго его ждали? — Не слишком, — спокойно сказал Билли. Его черные глаза, казалось, прожигали меня насквозь. — Я только хотел завезти это. Он указал на коричневый бумажный пакет, лежавший у него на коленях. — Спасибо, — ответила я, хотя не имела понятия, что там лежит. — Не хотите зайти и обсушиться? Открыв дверь, я жестом пригласила их следовать за собой. — Заходите, давайте, я возьму пакет, — предложила я, закрывая входную дверь. — Наверное, это надо бы положить в холодильник, — заметил Билли, протягивая мне пакет, — Домашняя жареная рыба, Гарри Клиаруотер передал. Чарли ее очень любит. Хотя в холодильнике она подсохнет, — с сожалением пожал он плечами. — Спасибо, — повторила я, на этот раз с чувством. — У меня уже ум за разум заходит, когда я пытаюсь измыслить еще какой-нибудь способ приготовления рыбы. — Джейк, — произнес Билли, все еще изучая меня, — Будь другом, пойди принеси фотографию Ребекки из машины. Я оставлю ее для Чарли. — Где она? — угрюмо спросил Джейкоб. Я посмотрела на него: он стоял, уставившись в пол, брови сведены на переносице. Мне стало его жалко: он невесть что себе понапридумывал, наверное. Все-же трудно быть подростком. — Кажется, я видел ее где-то в машине, — ответил Билли. — Боюсь, придется поискать. Джейкоб зашлепал по лужам обратно к машине. Билли и я остались молча смотреть друг на друга. Через несколько секунд, когда пауза затянулась, я повернулась и пошла в кухню. Я слышала, как мокрые колеса его кресла скрипели по линолеуму — он следовал за мной. — Чарли еще долго не приедет, — сказала я. Он кивнул в знак согласия, но ничего не ответил. — Белла, — начал и замялся. Я ждала. — Белла, — повторил он, — Чарли — один из моих лучших друзей. — Да. Он тщательно выговаривал каждое слово своим рокочущим голосом. — Я заметил, что ты проводишь много времени с одним из Калленов. — Да, — коротко повторила я. Он сощурил глаза. — Может быть, это не мое дело, но мне кажется, что это плохая идея. — Вы правы, — согласилась я. — Это действительно не Ваше дело. От моего тона он поднял седеющие брови. — Возможно, ты этого не знаешь, но семья Калленов имеет дурную репутацию в резервации.Это, конечно, не мое дело. Но Чарли это касается. — И все равно, прежде всего это касается меня, независимо от того, считаю я или нет, что это касается Чарли, верно? — Хорошо, — наконец, сдался он. — Я тоже думаю, что это твое дело. Я вздохнула с облегчением. — Спасибо, Билли. — Просто хорошо подумай о том, что ты делаешь, Белла, — настоятельно добавил он. — Ладно, — я быстро согласилась. Он нахмурился. — Вообще-то, я имел в виду, — не делай того, что ты делаешь. — Билли, я понимаю, чего ты опасаешься, — я устало провела рукой по лицу. — Я итак стараюсь изо всех сил, чтобы не допустить того, что может произойти. Сегодня я совершенно случайно оказалась в его доме. Они не причинили мне вреда, можешь не переживать. Я не хочу быть....как они. Просто, сколько бы я не старалась, судьба сводит меня с их семьей. Я знаю, что может произойти. Стараюсь этого не допустить. Я посмотрела ему в глаза и не увидела ничего, кроме заботы обо мне. Кажется, он меня понял. Тут дверь оглушительно хлопнула, и я подскочила от неожиданности. — Нет в машине никаких фотографий, — долетел до нас обиженный голос Джейкоба, и он сам явился на пороге. Плечи его рубашки промокли от дождя, с волос капало. — Хмм… — пробурчал Билли и невозмутимо повернулся к сыну. — Наверное, я забыл ее дома. Джейкоб театрально закатил глаза. — Супер. — Ну хорошо, Белла, скажи Чарли, — Билли сделал выразительную паузу, — Что мы заходили. — Хорошо, — тихо ответила я. Джейкоб удивился. — Мы что, уже уходим? — Чарли еще не скоро вернется, — пояснил Билли, проезжая в своем кресле мимо Джейкоба. — Билли, можно я переговорю с Джейкобом? Билли посмотрел на меня и кивнул. — Я буду ждать на крыльце. Береги себя, Белла, — предостерег Билли. Когда мы с Джейкобом остались одни, я спросила: — У тебя что-то произошло? Ты выглядишь то ли рассерженно, то ли расстроенно. — Это был твой парень? — вместо ответа спросил он, смотря на меня исподлобья. — Нет, — значит, я была права. — С чего ты взял? Он учится со мной в одном классе, вот, подвез меня. Да и тем более, ты видел,какой он бледный? Я больше молочный шоколад люблю,чем белый. Джейкоб сразу расслабился и сразу же одарил меня облегченной улыбкой. Видимо,мой намек он уловил. — Ладно, Белла, до встречи. Джейкоб помог отцу спуститься с крыльца. Я коротко помахала им и закрыла дверь еще до того, как они отъехали. С минуту я стояла в прихожей, прислушиваясь к затихающим звукам мотора их машины. Я решила сделать себе горячий шоколад. В такую погоду самое то. Из гаража донесся шум мотора патрульной машины. Хлопнула входная дверь, и я услышала, как Чарли чем-то гремит внизу, распутывая свою амуницию. — Привет, доча! — воскликнул Чарли, входя в кухню. Я помахала в ответ, не отрываясь от напитка. — Пап, сегодня Билли привез тебе жареной рыбы от Гарри Клиаруотера. — Правда? — глаза Чарли загорелись. — Я ее очень люблю! Пока я готовила ужин, Чарли вымылся. Вскоре мы уже сидели за столом и молча ели. — Ну, и что ты делала сегодня? — спросил он. — Да так, книжки читала, как обычно. Чаррли хмыкнул, будто ничего другого и не ожидал. — Ладно, пап, я пойду в душ и спать. Доброй ночи. — Доброй ночи, Белла. Ложась спать, я надеялась, что охота на мою бедную тушку не состоится.