Шанс для п(р)опавшей

      Последнее, что помню, так это то, что меня забивал ужасный кашель. Короновирус. Я и так прекрасно знала, что это он ко мне пришёл, падла! Я уже несколько дней лежала в переполненном стационаре какой-то старой больницы на краю города со страшными обшарпанными стенами непонятного тёмно-жёлтого цвета. Лёжа на животе, двигаться или даже дышать было крайне неудобно, а сегодня с утра вообще невозможно. Надрывный сухой кашель забивал лёгкие и раздирал горло до страшной боли, что сил на обычный полноценный глоток воздуха уже не оставалось совсем.       Меня подключили к куче аппаратов, которые принесли из соседней реанимационной палаты. Они пищали, раздражали и просто бесили ещё больше, с каждым писком давая понять мне, насколько осложнилась моя болезнь и в каком удрученном положении я теперь нахожусь. Внутрь заходили только врачи, облаченные в прозрачные одноразовые медицинские комбинезоны поверх белых халатов, с респираторами на лице, пластиковых очках и огромными плотными перчатками по самый локоть, которые грубо касались моего изможденного бледного тела при каждом осмотре. В палату никого из посторонних не пускали. Чего удивляюсь или возмущаюсь? Ко мне итак никто не придёт. Больше нет. Я теперь, в принципе, никому и не нужна, поэтому не особо ждала гостей. Родных у меня не было. Я из детского дома. Семейная жизнь тоже не сложилась. Ещё около полугода назад я рассталась со своим мужем, застукав благоверного в объятиях своего нового менеджера. Меджерехи. Макс её так рьяно и жадно шпилил прямо на рабочем столе, что мне стало завидно, честное слово. Со мной он никогда такого не вытворял. Даже не то, что целовать, обнимать меня на людях стеснялся, будь то, когда мы гуляли по парку или сидели в кафе. Мы даже за руки никогда не держались. Он всегда был скуден на эмоции. «Счастье любит тишину» — любил говорить Макс. Чтоб его! Говно сраное! А тут прямо посреди бела дня, в обеденный перерыв, на столе в его кабинете, куда мог зайти абсолютно любой человек. Как это и сделала я, принеся своему муженьку забытый дома контейнер с приготовленной мною едой. И это событие было последним неприятным воспоминанием из моей скучной жизни, прежде чем я снова зашлась в кашле. Приборы, подключенные ко мне, запищали ещё громче, и я захрипела им в такт, жадно хватая ртом спасительный воздух. Кто-то засуетился, забежал ко мне в палату, потом ещё и ещё. Меня резко перевернули на спину, стали давить на грудную клетку под странный счёт, который я тоже когда-то изучала в школе на уроках биологии. Кислородная маска давно слетела с моего лица, казалось, она всё время только мешала, а у меня уже плыло всё перед глазами и голоса, что взволнованно что-то покрикивали, стали приглушенными и какими-то далёкими. Как будто я уезжала на поезде от тех людей, кто со мной разговаривал в данный момент, прощаясь. А я лежала с открытым ртом, словно рыбка, пытаясь сделать хоть один вдох, наполнив лёгкие живительным воздухом. А они не хотели работать, высвободив из себя весь кислород, потому как непонятная склизкая жидкость заполнила все их альвеолы, и сердце всё реже и реже стучало в ушах, замедляя естественные реакции организма от нехватки такого простого элемента в химии, как О2. — Быстрее! Чёрт! Мы её теряем! — надрывно прокричал приятный мужской голос. Он был глубокий, обволакивающий, что мне безумно захотелось посмотреть, кому же он принадлежит. «Похоже, я отключилась на время» — подумала я, так как людей в палате собралось слишком много. — Как теряем? — не поняла я, улыбаясь им всем, недоумённо хлопая глазами. — Вот же я! — произношу, тыкая пальчиком на себя.       Снова все эти люди засуетились, мешая друг другу и сталкиваясь плечами, пытаясь помочь врачу, что стоял надо мной и тяжело дышал в обычную медицинскую маску, подавая ему какие-то шприцы с лекарствами и капельницы. Ужасный пищащий звук из подключенных ко мне устройств резал мой слух. — Твою мать! — горько произнёс всё тот же мужчина. — Время смерти — двадцать два двадцать два. — Какой смерти? Вы чего?! Мне ведь только двадцать семь! — хмыкнула я, неожиданно почувствовав какую-то лёгкость и невесомость в теле. — Я ж живая! Живая! — не понимала я, с удивлением глядя на окружавших меня людей в белых халатах и странных инопланетных комбинезонах. — Блин! Дело — дрянь! — протянула я, глядя на себя со стороны. Я даже не поняла, что всё это время находилась рядом и наблюдала, как меня пытаются спасти. Девушка, что лежала на кровати — явно была я. Запутанные светлые волосы раскинуты на белой подушке, капля крови, стекающая по подбородку, слишком бледное, нет, белое лицо и синюшного цвета немного пухлые губы. Никаких признаков жизни. Мужчина, что стоял рядом, устало вытер хмурое лицо в маске своим предплечьем. — Красивая. Была, — тихо произнёс он, скидывая с себя перчатки и бросая их в урну.       А я смотрела на него и горько улыбалась. Он один из тех немногих, кто был просто в синей форме обычного медика, а не в странном прозрачном скафандре, который был надет на всех, сковывая их движения. Он явно не боялся этой ужасной болезни, которая погубила слишком многих в начале года объявленной пандемии, и меня. Этот бесстрашный врач бросал ей вызов в открытую, не страшась последствий. Мол, вот он я! Бери! Это короновирус боялся его, это точно, обходя его стороной каждый раз, когда он спасал очередного больного, позволившего этой хвори захватить всё тело. Конечно, мужчине, как врачу, каждый раз было тяжело терять любого больного. Но он бесстрастно глушил в себе все эмоции, понимая, что сделал всё, что мог. Это было видно невооруженным взглядом. Он сожалел о моей кончине, украдкой бросая на моё безжизненное тело взгляд. Я подметила, что для обычного докторишки он очень хорошо слажен, явно всё свободное время проводит в спортзале, а ещё он довольно молод, и его руки… Руки большие и сильные, мышцы — словно стальные канаты переплетают его широкие кости. И ещё, они все изрисованы чернильными рисунками. Прямо, герой моих грёз, чёрт его возьми! Обожаю таких брутальных мужчин. Ещё и профессия такая замечательная! Как жаль, что я не встретила его чуть раньше. Чувствую себя странно. Я будто вся соткана сейчас из фантазий и собственных мечтаний. Будто нереально всё. Тяжело сфокусироваться на мыслях и суждениях. Я снова посмотрела на врача. На кармашке его синей формы что-то было написано, но что, мне не удалось прочесть. Вроде бы значилось «хирург-травматолог, Коултер Э…». Дальше не разобрать, кто-то прошёл мимо, застлав мне обзор. Стоп. Коултер? Что-то знакомое… Его взгляд серых глаз завораживал, и в них сейчас читалось искреннее сострадание. Он очень добрый. Это видно. Интересно было посмотреть, как он выглядит без маски. Наверное, очень даже ничего. А эти красивые светлые глаза кого-то мне вдруг напомнили…       Но не успела я подумать об этом, как меня подхватил невидимый вихрь и понёс куда-то сквозь стены. «А где же белый тоннель или коридор с дверьми?» — подумалось мне. До моего сознания не сразу дошло, что моё тело больше не бьёт озноб, и горло не дерёт ужасный кашель. Я даже не дышу. От слова, совсем. Нет ни страха, ни боли. Вообще ничего. Я будто потеряла не только свой нюх от короны, но и все чувства разом. Только непонятная непроглядная темнота стала сгущаться вокруг, резко затмив мои глаза, а затем и всё тело целиком. «Я что, в аду?» — последняя мысль, что пронеслась в моей голове прежде, чем я снова оказалась возле своего тела, накрытого белой простынёй по шею. Только теперь я была в другом помещении, где было слишком тихо и темно. Что-то необычное стало разливаться в груди, даря тепло. Отчего-то стало жаль себя, скрутило всё нутро, которого нет. Если я — душа, почему становиться больно? Я не верила в происходящее. Да и как можно было поверить в подобное? Не хотелось умирать, я ведь ещё так молода! Я мечтала снова выйти замуж за хорошего человека, родить детей и просто жить… Разве я многого прошу? Я ещё долго вглядывалась в своё красивое безжизненное лицо, пытаясь вытереть слезу, что застывшей каплей осталась прямо на бездвижных длинных и густых ресничках. Я жалела лишь об одном, о том, что не успела… Просто не успела насладиться жизнью. Не успела по-настоящему полюбить, почувствовать умопомрачительное желание и страсть, о которых пишут в любовных романах. Не успела родить. Ничего не успела сделать. Хотя возможность была. Почему это произошло именно со мной? Почему? И теперь я никогда не узнаю, каково это быть желанной, любимой и счастливой. Скорбь и горечь заполнили всю меня. Тепло из груди стало распространяться, разжигая настоящий костёр во мне, ощущение, что я горю — не проходит, лишь усиливается с каждой секундой, поглощая мою душу целиком. И меня накрывает, я будто взрываюсь изнутри. — Не хочу-у-у так!!! — кричу напоследок, что есть мочи, не в силах сдержать свои эмоции. Плохо. Мне очень плохо! Меня снова что-то будто окутывает и поднимает над полом, а затем неведомая сила потянула меня прямо на себя, сливая тело и душу вновь. «Я попала!» — всё, что я успела осознать прежде, чем тьма полностью поглотила меня. ***       Приоткрыв глаза, я сильно закашлялась. Опять, блин! Горло снова дерёт, и ужасно хочется пить. Будто песка нажралась, и он нещадно царапает мою глотку до крови. «Твою мать! Значит, всё это был лишь сон, и я снова лежу в лазарете?» — с горечью подумалось мне. Я громко и протяжно застонала. — М-м-м… голова, — хриплю я, пытаясь повернуть голову. Оказалось, что башка болит больше, чем горло. Не успеваю задуматься, как резко подскакиваю на мягкой кровати от странной трели будильника. Массируя виски, пытаюсь найти телефон и отключить ужасное птичье чириканье. Интересно мне знать, зачем я заводила будильник? В больнице ж лежу. Или опять за ночь обновился мой андроид, и слетели все настройки? — М-м-м… — снова мычу, шаркая по тумбочке ладошкой, не в силах разлепить будто свинцом налитые глаза. — Гр-р-р, чёрт! — рычу я в досаде, ничего не нащупав, с горечью падаю обратно на подушку, сгребаю её в охапку, пытаясь заткнуть ею свои уши от навязчивого нервирующего звука. Чувствую себя отвратительно, как разбитое корыто. Будто пила всю ночь или меня сбил поезд. — Так, стоп! — вскрикиваю я. От осознания пробивает током, и мои глаза, наконец, открываются. — Что за…? Где я? — недоумеваю я, хлопая глазами. Мысль про палату проскакивает далеко в моём сознании, но быстро теряется где-то в глубинах моего разжиженного от жуткой болезни мозга, когда я увидела комнату, в которой спала. — Чёрт! Да заткнись же ты! Кто-нибудь, выключите этот сраный будильник! — умоляю я кого-то, и плевать кого, лишь бы это чириканье прекратилось. И тут же он замолкает, перестав названивать, будто меня услышал этот Кто-то. Всё так странно, даже страшно от того, как всё это необычно и совсем не укладывается в моей голове. Я всё ещё сплю?       Я ничего не понимаю, от слова совсем! Меня окружает незнакомая обстановка, потому что это не палата и не моя квартира. Всё в каких-то светлых и тёмных сине-голубых тонах: шторы, стены, мебель, всё! Абсолютно! Даже двери тёмно-синие на фоне светло-голубых, почти белых стен. Обставлено всё со вкусом, да и мебель недешёвая. В ней я знаю толк, работаю в строительной компании, правда бухгалтером, но это сути не меняет. Глупо улыбаюсь, хотя и нечему. Будто в спальне у какого-то мальчишки-аристократа нахожусь.       Окидываю взглядом комнату. Кровать, в которой я всё ещё сижу, находится прямо по центру помещения у стены. По бокам от неё тумбочки. Затем комод, слева от меня окно во всю стену, дверь прямо напротив у изножья моей постели, большой шкаф и снова дверь по правую руку, аккурат напротив огромного зашторенного тяжелым гобеленом окна.       Я поднимаюсь с места и иду в правую дверцу — ванная комната, как я и думала: туалет, небольшая ванная, огороженная плотным затемненным пластиком или стеклом, раковина и зеркало над ним. Стандартное помещение. Ванна и туалет с раковиной имеют лёгкий голубоватый оттенок. Синий — мой любимый цвет, но даже это перебор по моим меркам.       Смотрю на себя в зеркало. Это я. Сонная, с мешками под голубыми глазами, но всё же — я. На мне тёмно-синяя майка на лямках и такого же оттенка трусики с лёгким кружевом по линии бёдер, которое расширяется на моих булочках, красиво подчеркивая их округлости. — Эй? — кричу я, наконец, выходя из комнаты через другую дверь. — Есть кто? Знаю, глупо, авось кто и ответит? Прохожу в гостиную, которая совмещена с небольшой кухней. Никого. Только зловещая тишина с новой силой давит на больную голову. — Пятьдесят оттенков синего, твою мать! — морщу я нос, разглядывая большое помещение. — Пиздец, блин!       На самом деле, квартира очень даже ничего: много света, минимум мебели, отчего кажется более просторной. Но везде эта синева, даже диван и прозрачный стеклянный журнальный столик у него, аж зубы сводит от переизбытка этого цвета.       Я сажусь за широкую барную стойку, что отделяет кухню от гостиной, подставив ладошки под подбородок, и пытаюсь вспомнить, как оказалась здесь. Странно, но все мои драгоценности висят на мне: золотое колечко на среднем пальчике, подаренное бывшим мужем, три золотые серёжки: две в виде лепесточков, одно полумесяца на левом ушке и одна серьга полумесяц — на правом. Даже витиеватый браслет на запястье крупной грани смещённых колец плетения и крестик с такой же плетёной цепочкой, как и браслет, тоже на шее. Значит, меня никто не похищал. Зато явно кто-то переодел! Я ведь была в палате местной больницы. Или не была? Чудеса! Не понимаю ничего!       Кто?       Что?       Когда?       Зачем?       Куча вопросов, на которые не могу найти ответы.       Но всё оказывается тщетно. Ничего не могу припомнить после больницы. Значит, надо вспомнить, что же было до моей госпитализации. Вдруг, всё, что происходит, как-то связано с этим?! Последнее, что ещё вспоминаю — как в тот день, когда заболела, ко мне снова приставал вице-президент нашей компании. Шантажировал увольнением, если не лягу под него. Потная тупорылая гнида! Ненавижу! Наорав на него, что подам в суд за домогательства, и отбив все его крохотные помидорки черри, выбежала из кабинета, словно раненая лань. Сам виноват! Я предупреждала, он не поверил. Его проблемы!       На самом деле я не люблю драться и никогда не любила насилие. В детстве это было простой необходимостью защиты, потому что озлобленная на весь мир ребятня детского дома не слушала ничего, что им говорят и пытаются донести до них какие-то умные мысли. «Предупреждён — значит, вооружён!» — так всегда говорила наша учительница по социологии. И я верила в подобную чушь, придерживаясь этого принципа, ещё этим сознательно давала фору своим недоброжелателям. Не знаю истинной причины, но я всегда оповещала своих обидчиков о собственной каре, которая их настигнет в случае, если от меня не отстанут. Не отстал — получи по харе или между ног прямой наводкой, и не жалуйся потом! Разговор с такими короткий.       В общем, отлично помню, что после того, как пришла домой, у меня поднялась температура. Я позвонила начальнику, оповестив его, что вызываю врача. Сидя под тёплым пледом дома в изоляции на первом больничном за три года, первую неделю я без конца щелкала пультом, гоняя фильмы по телевизору с теплым клюквенным морсом в одной руке и платком в другой. Но не от сентиментальных киношных сцен, а от без конца текущих соплей. За это время я пересмотрела всего «Гарри Поттера», «Бегущий в лабиринте», «Голодные игры» и даже «Дивергента». Под последнюю серию этого фильма меня и вывели под рученьки, забрав на скорой. Дальше, я лежала несколько дней в палате, кашляя, словно в трубу, пытаясь выплюнуть свои лёгкие, и… Всё. Может, я ударилась обо что-то головой? Прямо вот здесь, где болит? Трогаю голову в том самом месте где-то над виском, где ужасно пульсирует и, похоже, что именно там должна была быть в лучшем случае шишка, в худшем — мозги. Ничего нет, ни царапинки. Просто болит. Опухоль? Вполне возможно. Но мне делали МРТ, и ничего не было обнаружено, кроме семидесяти процентов повреждения легких. Неутешительный результат. Что же со мной произошло на самом деле? Получается, я либо отключилась, либо померла. Неужели и правда умерла? И какая-то неведомая сила меня переместила в эту странную квартиру?       Я верила в подобную фантастическую чепуху, потому что, когда тебя всю жизнь швыряло, как меня: издевательства, побои, несчастная любовь… В общем, просто веришь, что есть что-то лучшее, чем собственное убогое существование. Лучшая жизнь, лучшие люди, лучшие отношения. Я просто в ступоре. Или это всё был лишь сон? Тогда, как я здесь очутилась? Амнезия?       Во входную металлическую дверь чёрного цвета раздался настойчивый стук, беспардонно выбивший меня из рассуждений, от которого я вздрогнула всем телом и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Слёзы застилали мои глаза и катились по бледным щекам. «Хоть что-то чёрное!» — проскакивает мысль в моей голове, когда я подхожу к двери от повторного стука. Замков на ней нет, совсем ни одного. Рядом с ней был какой-то датчик с небольшим экраном на нём раза в полтора больше моей ладони. Моя компания устанавливала похожие в элитных коттеджах, которые продавались на «ура», по программе «умный дом», где всё было включено. Там с помощью голосового помощника через свой смартфон удалённо можно было узнать буквально всё: кто пришёл домой, или кто крутится возле него, подозрительно натянув на себя капюшон, включить робот-пылесос, мультиварку или даже чайник к своему приходу с работы. И вот, на этом домофонном сканере-датчике появляется мужское лицо, которое смотрит прямо в экран. Но не это шокирует меня, а то, кого именно я вижу там. Мужчина достаёт какую-то плоскую прозрачную херню и подносит к своему уху. Хмурит тёмные брови, настойчиво ждёт, а затем снова стучит. Я слышу какой-то мелодичный звук из спальни и вбегаю туда. На тумбочке лежит такая же прозрачная херня, как и у того парня за дверью, напоминающая мой телефон, на экране которого я вижу его самого в реальном времени, как по видеосвязи. А внизу надпись «Калеб Прайор». Твою мать! Ничего себе, у меня глюки! Это он! Точно он! Только не такой молодой, как в фильме. Я что, попала в кино? Трель не прекращается. А как ответить — не знаю, нет ни зелёной, ни красной кнопочки. Да и боюсь ужасно, признаюсь честно. Хер знает, кто это такой на самом деле?! Может извращуга местный, похожий на парня из фильма?!       Снова стук в дверь. Видимо, теперь и ногами молотит, чтобы я услышала наверняка. Подбегаю к ней с телефоном в руке, который, гляди сломается у меня прямо в ладошке оттого, какой он тонюсенький. На домофонном экране всё та же недовольная мина с взъерошенными волосами. Я провожу по экрану пальчиком. Он сенсорный. Сразу же появляется несколько кнопок внизу, которые я не замечала до этого, а может они просто активировались от моего прикосновения. Я нажимаю на одну из них — звук. — Аннет, вы дома? — раздалось за дверью. — Эм-м, — не понимаю я. Этот самый Калеб назвал меня по имени, но я здесь не живу. Это не моя квартира! — Вы кто? — на всякий случай спрашиваю я, вдруг ошибаюсь. — Я — Калеб Прайор! Такой же член добровольной группы, как и вы, я должен вас забрать и отвезти на точку сбора. Встреча через сорок минут уже! Боюсь, мы опоздаем! — Я-я-я… Меня никто не предупредил, что сегодня будет какой-то сбор! — возмущаюсь я, совсем забыв о том, что это не моя квартира, и на автомате нажимаю на кнопку «открыть дверь». Раздается звуковой сигнал, и над дверью загорается зелёная лампочка.       Влетает очумелый мужчина и оглядывает меня с ног до головы. А я его. Он в синем пиджаке и штанах в тон. Белая рубашка с расстёгнутыми на ней пуговками и чёрными туфлями. Одежда дорогая. Выглядит стильно. И он нервничает. Очень. Это Калеб! Несомненно, он! Но какой-то другой, не такой молодой, как в фильме, явно старше шестнадцати, скорее всего, мой ровесник. — Извини…те, — вдруг шепчет он, зажмуривает свои зелёно-карие глаза и отворачивается от меня. От того, как он сжал свои губы, на щеке появилась милая ямочка. Не, такой точно не должен оказаться извращенцем! Смешной такой и стеснительный! Я широко улыбаюсь. Приятный малый. И вдруг понимаю причину его поведения, я ведь в майке и трусах. Вот же дура! — Я сейчас, десять минут, Калеб, — произношу быстро и удаляюсь в спальню к синему шкафу, чтобы напялить на себя хоть какую-нибудь одежду. — Располагайтесь пока, — зачем-то произношу я. Ведь это не моя квартира, и я не имею никакого права здесь распоряжаться. «М-да-а… — думаю я, — здесь вообще выбор невелик! Или синий классический пиджак, или, блядь, синий пиджак с рукавом три четверти, сука!» — гневно негодую я. Выбираю светлые узкие джинсы, белую блузу без рукавов и пиджак с укороченным рукавом. Классику не очень люблю. А вот нормальной обуви нет совсем! Одни туфли на высоком каблуке, зато всех мастей! Хватаю темно-синие и бегу в ванную с планами на то, что нужно будет приобрести кроссовки и немного сменить цвет гардероба. Но зачем? Ведь это всё — не моё! Пока чищу зубы и расчесываю волосы, успеваю подумать, что размерчик-то одежды — мой! Всё сидит на мне, как влитое! Даже туфли хороши с довольно удобной колодкой. Мои? Может, всё же амнезия? Сбой матрицы какой-то, ей Богу! Мне прочистили мозги инопланетяне?! Что-то же из этого точно должно было быть правдой! Или я всё ещё сплю у себя в палате? Ничего не понимаю! Быстро крашу глаза карандашом, подведя верхнее веко, реснички тушью, и выбегаю к Калебу. — Я готова! — выдаю я. — Девять с половиной минут! — удивляется он и расплывается в улыбке. А-то! Я слов на ветер не бросаю! С детства умею быстро одеваться и жрать любую баланду, что дадут в столовой, не щелкая клювом, как в армии. Ах, да, и ещё — всегда держу своё слово. Улыбка очень красит лицо Прайора, делая из него какого-то подростка, а не мужчину моих лет. Да ему явно не больше тридцати. А я и не замечала в фильме, какой он оказывается милый. — Пойдем? — спрашивает он. — Ну, пошли! — отвечаю я, пожимая плечами. — И давай на «ты», — предлагаю. — Ненавижу «выкать». — Давай! — улыбается он, выходя за дверь. — Ты будешь брать свои проекты с собой, вдруг пригодятся? Или они уже в общей программе сервера центра? — спрашивает он.