Просьба

Иисус смотрит на Иуду и отводит взгляд за секунду до того, как тот посмотрит на него в ответ. Иисус видит, как тот меняется с каждым днём, приближающим их к Иерусалиму: тени под глазами становятся темнее, а кожа наоборот бледнеет и даже начинает отдавать в болезненную желтизну. Иуда плохо спит: просыпается посреди ночи, жадно хватая ртом воздух, неспособный вспомнить, что за кошмар мучил его. Иисус видит это, но не подходит, чтобы утешить. Иисус знает, что не способен изгнать чужой страх, чужое предчувствие, чужую судьбу. Если бы Иисус был простым человеком, его бы это не остановило. Не помешало бы обхватить истерически дрожащие плечи и убаюкать Иуду, словно ребёнка, мягко напевая колыбельную без слов, пока тот не затихнет в его объятиях. Не помешало бы успокаивающе проводить по щекам, остро выступающим скулам, морщинам на лбу, напряжённо сведённым бровям. Не помешало бы позволить Иуде идти по правую руку, как вернейшему соратнику, как другу. Если бы Иисус был чудотворцем, которым его считают люди и слава о котором летит, подобно пустынной буре, он бы подарил Иуде спокойный сон. Стёр бы его страхи, как рисунок на песке. Одарил бы здоровьем и долголетием. Заставил бы дышать даже стиснутым верёвкой горлом. Не дал бы умереть от вины, в которой тот не повинен. А может быть, даже заставил бы забыть об Иисусе сразу после предательства и жить счастливо. Иисус опускает глаза — сейчас он лжёт самому себе. Стереть себя — стереть их — из памяти Иуды он бы не смог. Но Иисус не человек и не чудотворец. Он сын Божий, знающий только свою судьбу, но не предназначение. Не имеющий собственных сил творить чудеса, способный лишь просить о них Отца. — Отец, пожалуйста, прости Иуду и дай ему мирный сон, ибо он ещё не предал, — молит Иисус, глядя на узоры звёзд над головой. Отец молчит. Иуда во сне стонет сквозь зубы.