Только один

Говорили, всех её любовников преследуют несчастья. То лошадь сбросит, то кто-то отравится, сильно покалечится или пропадёт без вести. Но я был не из пугливых. И когда королева Моргана, жена престарелого Уриенса, прекраснейшая роза королевства, явила мне свою благосклонность, я ответил на неё. Я был прислан сюда самим Артуром – из первых глаз понаблюдать за тем, как тут и что. И в первую очередь понаблюдать за ним. За Мордредом. Чего только о нём не болтали – с самого его младенчества. Моргоза, сестра Артура и Морганы, никогда не скрывала, от кого она его родила. Проклятое дитя. Нежеланное дитя. Чудовище. Факел, которому предначертано сжечь Камелот. Сын, которого отец его, Артур, поспешил услать подальше – в места дикие и столь далёкие от Камелота, как только было возможно. Здесь до сих пор выставляли в блюдцах сливки для малого народца и верили в колдовство, а женщины были вправе сами выбирать себе мужчин, и никто не корил их за это. Парнишка, по правде сказать, вышел ладным. И взгляд у него был смышлёным. Говорил он мало, слушал много – по чести сказать, намного больше, чем обычно слушают мальчишки его возраста. Занимался он тем, чем обычно занимаются мальчишки – то бродил по лесам, то по коридорам замка, пугая внезапным своим появлением служанок, то сидел и выстругивал что-то из дерева, то листал книжки. Говорили даже, от приёмной матери своей он учится колдовству. Исчезни он, никто и переживать бы не стал. Но только не Моргана. Детей у них с Уриенсом не было. Мордред был единственным её ребёнком – больше её, чем сестры, потому что, хоть родила его одна, но истинной матерью была другая. Этой связи меж ними трудно было не заметить – достаточно посмотреть, как нервно начинала озираться Моргана, когда Мордреда долго не было, как ласково смотрела и называла по имени, как гладила по голове. И как смотрел на неё он – будто она была единственным его солнцем. Мне бы понять всё тогда. Но я, конечно же, ничего не понял. - Волчонок же, - сказал мне как-то конюх. – Того гляди тяпнет. Но я не стал бы его за это винить. Добра и любви перепадало ему только что от королевы Морганы да старого Уриенса. Остальные смотрели с предубеждением – поджидая, когда уже изречённое Мерлином начнёт сбываться. Ждал ведь даже его отец. Ждал и опасался. Но я нет. Чего опасаться мальчишки двенадцати лет? - И как он тебе? В вопросе Морганы я без труда различил это столь свойственное любой матери желание, чтобы о ребёнке её сказали доброе слово. - Понятливый, - ответил я королеве. Похвалил за сноровку в обращении с лошадьми и ловчими птицами, за старание и ум. Моргана была довольна. И, видимо, настолько одолевала её печаль оттого, что смотрят на него косо, что все тревоги излила она мне – человеку почти случайному, которого как прислал сюда, так легко мог вызвать и обратно в Камелот её сводный брат, король Артур. - Позаботься о нём, Борс, - попросила она. И как я мог отказать ей в такой малости? - Сам виноват. Не такого ожидаешь услышать от мальчишки, внезапно ставшего свидетелем беды. Испуга, волнения, попыток помочь, но не такого. Хотя, Мордред был прав. Виноват я сам. Кто тянул меня подбираться так близко к краю обрыва – единственно из глупого желания добыть моей королеве красивое перо из птичьего гнезда? - Виноват, - согласился я. – Привяжи вон к тому камню верёвку, парень. Не в первый раз мы с ним пускались в долгие прогулки по окрестностям. А вот такая нелепость вышла впервые. Ну да ничего. Мордред не испугался, это главное. Если даже не сможет помочь мне сам, не так уж мы и далеко от людей – есть к кому сбегать за помощью. Господь и все его святые сохранили меня от падения с высоты – чудом я упал на узкий уступ. Мордред смотрел на меня сверху вниз. Русые волосы свешивались, затеняя его лицо. - Ты не понял, Борс, - сказал он мне. – Ты сам виноват. Сам. Голос его звучал зло. И за верёвкой он не торопился. - Позови кого-нибудь, - ответил я ему. Обратно мне не забраться – без верёвки никак. Я сильно ободрал руки и бок и ушиб ногу. Мордред покачал головой. - Нет. - Нет? - Мне жаль, Борс, - сказал он. – Ты мне нравился. - Нравился? – переспросил я, по-прежнему не вполне понимая. Мы отлично ладили все эти полгода. - Нравился, - тихо сказал Мордред. – Но лучше бы тебе было не нравиться и ей тоже. Как другие. Он дал мне время понять, о чём он говорит. И он чуть заметно улыбнулся, когда увидел, что я понял его правильно. - Всё ещё можно исправить, - сказал я ему, не веря в то, во что другие поверили бы сразу – в то, что чудовище, предречённое волшебником Мерлином, уже здесь. Смотрит на меня ясными глазами двенадцатилетнего мальчика – красивого и смышлённого. Наверное, слишком смышлённого. – Остальных тоже ты? Он кивнул. - Я боялся, - признался он вдруг и голос его дрогнул – как у обычного мальчика двенадцати лет. – Что она забудет обо мне. Чудовище было здесь. Печальное и испуганное. Отправившее на смерть около десятка человек – рыцарей и придворных, посмевших понравиться королеве Моргане, проявившее немалую для своего возраста изобретательность. Чудовище, уже познавшее вкус всемогущества. - Кто же может быть для матери дороже ребёнка? – сказал я ему, жалея и понимая его страхи. Но Мордред замотал головой. - Одна бросила меня. Я не позволю, чтобы и другая тоже так сделала. Он поднялся и теперь взирал на меня с высоты своего роста. Кажется, он даже действительно сожалел. - Прощай, Борс. Я не видел, что он сделал. Шептал ли какое-то заклятье, складывал ли по особому пальцы. Карниз подо мной дрогнул. И мне осталось только молиться. Не за себя – для меня в этом мире не было уже никакой надежды. Но за остальной мир. Предречённое чудовище, факел для Камелота, было уже здесь. Я смог понять его, я смог пожалеть его. Но не успокоить его всепоглощающий страх. Но не остановить.