Искры во льду

      Когда угроза миновала, возвращались на Запад Ланнистеры несколько измененным составом. Серсея с детьми вызвалась сопровождать отца и его жену, а Тирион, наоборот, пожелал задержаться в столице. Алисента понимала, что общество Тайвина гнетет его. Пока Тирион рос, Тайвин редко бывал дома, исполняя в столице свой долг десницы короля, и тогда у Тириона было больше свободы, которой отец, в свои краткие визиты домой, незамедлительно клал весьма беспощадный конец.       Алисента также знала, что и Тайвин не в восторге от общества сына. Когда Тирион произносил любую шутку, лицо Тайвина каменело еще более обычного, а пальцы сжимались вокруг бокала или подлокотника или любой другой вещи, что оказывалась у него под рукой. Тайвин не любил оставлять что-либо вне зоны своего присмотра, особенно ненадежного — как он считал — Тириона. Однако человеческое желание не лицезреть сына в этот раз возобладало, и Тайвин позволил Тириону остаться в столице.       Поток вопросов Герольда не иссякал и на обратном пути, а кислое лицо Серсеи свидетельствовало о том, что и с ней отец, должно быть, тоже не был столь разговорчив. На лице Джоффри читалась зависть, но потом он постарался держаться поближе к деду и тоже задавать вопросы, и вскоре лицо принца просветлело, да и Серсея слегка расслабилась.       Алисента лишь изредка вспоминала, что ее сыновья приходятся королеве единокровными братьями. Серсея настолько рьяно игнорировала существование своих каких-то чужих братьев, что наверняка и сами дети не воспринимали сестру таковой. Тирион — другое дело. Он всегда был ласков с младшими братьями, пусть даже они отнимали его и без того невеликую надежду на наследство. Вероятно, Тирион, безошибочно считав отношение отца, даже не рассчитывал получить от Тайвина что-либо более того, что уже было дано ему от рождения вроде имени, статуса и право на содержание. Тайвин готов был переступить через себя и жениться во второй раз, лишь бы Утес и судьба дома не оказались в коротких руках карлика.       Когда процессия через Львиную Пасть въехала во двор Утеса, Алисенту на миг поразило то уныние, дух которого она никогда прежде в Утесе не ощущала. Выстроившиеся в ряд те, кто их встречал, были одеты в черное, они молчали, а их лица непривычно искажали тревога и скорбь. Это было ожидаемо, но не менее горько. Не было вопроса — что случилось? Был вопрос — с кем?       Дарлесса вдруг всхлипнула и заплакала, и белый платок, который она прижала к лицу, на фоне траурных одежд остальных выглядел как полное принятие поражения.       Соскочив с лошади, Алисента бросилась обнять ее. Дарлесса казалась похудевшей и прежняя уверенность и сдержанность леди, которые она привыкла демонстрировать, покинули ее, и вдова спряталась от горя в объятиях Алисенты. — Он так долго боролся… — надрывно всхлипнула Дарлесса, вцепляясь пальцами в ее плечи. — Он всегда был таким сильным.       Да, он был. Среди встречающих Тигетта Ланнистера уже не было.       Алисента с тревогой оглянулась на мужа, чье лицо оставалось неподвижным. Все смотрели на него. Руки Тайвина были по обыкновению заложены за спину, и Алисента могла поклясться, что пальцы одной сжимают другую с ощутимой силой. — Мне так жаль, — прошептала она в вуаль Дарлессы. Вместе со слезами боль Дарлессы от потери мужа могла чуть-чуть покинуть ее существо. Сцепленные пальцы Тайвина едва ли помогали ему пережить смерть брата.       Семейный склеп Ланнистеров тоже располагался в скале, в той же самой, что служила им домом всю жизнь. Алисенте прежде не доводилось бывать здесь. У входа стояли два каменных льва, и пламя взметалось вверх с кисточек их хвостов. Очертания огромного склепа угадывались лишь благодаря десяткам — если не сотням — огоньков, в которые превращались факелы на дальних стенах. Из темноты выступали сотни — тысячи — каменных безжизненных фигур.       Тайвин не сказал ни слова, направляясь сюда, но все же никто не посмел последовать за ним. Кроме Алисенты. Тайвин шел медленнее обычного, Алисента неотступно следовала за мужем. Тайвин смотрел вперед, будто шел на поединок со смертью, стремясь отбить у нее своего брата, Алисента же оглядывалась по сторонам. В свете факелов сияла позолота, которой были украшены статуи почивших много лет назад Ланнистеров. Каменный Тигетт был еще серьезнее, чем был при жизни, однако сходство было поразительным. Тайвин пристально смотрел на брата, будто упрекая — но кого? Смерть — за то, что забрала? Тигетта — за то, что не смог победить болезнь? Себя — за то, что не успел застать брата живым? — Они изготовили статую так быстро? — шепотом нарушила тишину Алисента, будучи не в силах молчать, потому что безмолвие склепа давило на нее со всех сторон, обрушиваясь на голову осознаниями собственной недолговечности и уязвимости. — Она уже была готова, — негромко ответил Тайвин. — Это вроде традиции. Когда Ланнистеру исполняется сорок лет, то скульпторы изготавливают его статую. Многие хотят запомниться именно такими, в расцвете сил, независимо от того, доживут они до преклонного возраста или нет. — А если человек умирает раньше? — еще тише спросила Алисента. — Тогда статую изготавливают уже после смерти, — ответил Тайвин. — Герион еще слишком молод… был. — Значит, у тебя тоже есть такая? — со страхом прошептала Алисента. Ей сделалось дурно от мысли, что где-то в недрах Утеса хранится каменная копия ее супруга, пока сам Тайвин жил и здравствовал. Причем находилась там эта статуя уже годы, была готова еще до того, как Тайвин женился во второй раз.       Тайвин кивнул. — Это жутко, — выпалила Алисента прежде, чем успела подумать. — Никто не живет вечно.       Он развернулся, чтобы уйти. Алисенте показалось, что он слегка замедлил шаг возле фигуры женщины со сложенными на животе руками и спокойным красивым лицом, но Тайвин ускорил шаг и снова заговорил. — Не думай, будто мы делаем из этого какой-то странный похоронный обряд и на следующий день после сороковых именин идем позировать перед скульптором, — продолжил он. — Нет. Скульпторы — часть Утеса, у них никогда не заканчивается работа, когда они живут на скале. Они видят нас на протяжении долгих лет, они берутся за работу и постепенно доводят ее до конца. При желании, конечно, можно взглянуть на результат и внести… правки. Но это необязательно. Если кто-то не хочет думать о смерти, ему никто не посмеет о ней напомнить.       Алисенте казалось, что разговор самую малость помогает ее супругу отвлечься, а потому, как бы тягостна ни была тема беседы, она продолжила. — А ты… видел… себя?       Тайвин снова кивнул. — И вносил… правки?       В темноте ей показалось, что он усмехнулся. — Черты моего лица довольно легко изобразить, и я не сомневался в профессионализме мастера, но я хотел быть уверенным, что меня все устроит. После смерти уже ничего не исправить, знаешь ли.       За несколько страшных недель Утес лишился не только Тигетта. Алисента заметила, что служанок, собравшихся в ее покоях, чтобы приветствовать Леди Утеса, стало меньше. Ее огорчило, что она даже не помнила лиц тех, кого ей не суждено было увидеть вновь. Для этих девушек не было должности лучше, чем на службе в покоях Леди Утеса, а их госпожа не помнила даже их лиц теперь, когда не видела их. И Алисента знала, что отсутствие многих из тех, кого она видела на протяжении десяти лет, она тоже не заметит. Можно иметь большую семью, но в действительности сколько людей станет по тебе плакать? Кому твое отсутствие действительно причинит боль? Кто вообще заметит это отсутствие?       Алисента заглянула к супругу в покои позже вечером. Тот стоял у окна, глядя на залитое последними солнечными лучами небо. Закат окрасил облака в цвета прекрасных снов и мечтаний. Алисента обычно не была мастером в угадывании мыслей мужа, но сейчас она невольно сравнила солнце с человеческой жизнью. Когда солнце поднимается над горизонтом, становится ясно, что оно неизбежно исчезнет за морем. С той лишь разницей, что в случае с солнцем известно время, а сколько же уготовано человеку — никто не знает. По сравнению с солнцем человеческая жизнь так коротка. Солнце поднималось и опускалось задолго до рождения Алисенты, еще когда ни Ланнистеры, ни Кастерли не поселились в Утесе. И точно также и спустя тысячи лет оно будет подниматься и опускаться. Тысячи раз оно поднимается вместе с тобой, а в один день — уже без тебя.       Алисенте казалось, что весьма вероятно Тайвин размышляет сейчас о том же. Или, вероятно, его мысли были заняты чем-то более материальным, чем вечность. — Тиреку уже сообщили? — спросила она, чтобы завязать разговор. Тайвин кивнул. — Ему сразу отправили весть в столицу.       Алисента жалела, что ее не было рядом, чтобы утешить мальчика. Она надеялась, что Лансель окажется достаточно проницательным, чтобы найти верные слова для кузена. Однако она не могла быть матерью всем — у нее было трое своих сыновей, которым ей пришлось объяснять, что случилось. Лореон, конечно, уже все знал, а Герион был слишком мал, чтобы какие-либо объяснения происходящего до него дошли. Герольд все понял сам. Однако независимо от степени осведомленности мальчикам требовалось утешение — каждому свое. Гериона достаточно было успокоить любящими объятиями, Лореону — произнести несколько утешительных слов. А Герольд… он молчал и хмурился, прямо как Тайвин, и Алисента на миг ощутила себя бессильной перед этой маленькой, но не менее каменной копией ее мужа. В итоге она и обняла сына, и утешила его словами, и это, вроде как, помогло. — Оспа сгубила не только Тигетта, в Ланниспорте тоже были… жертвы. — Алисента тяжело сглотнула, когда перед лицом ее встала заплаканная Лиа. Кто-то потерял супруга, кто-то родителя, кто-то ребенка.       Тайвин кивнул. — В Ланниспорте живут многие наши родственники. — Алисента не знала, как подвести разговор к сути. Вероятно, Тайвин оценил бы ее прямоту, но Алисенте казалось почти безумным заявлять: «У Гериона, кстати, есть дочь. Так вот, она осталась сиротой, давай заберем ее в Утес?»       Тайвин поглядел на жену снисходительно и милостиво спас ее от пространных объяснений. — Джой умерла?       Алисента будто со стороны увидела, как у нее округлились глаза. У нее в голове разом возникло так много вопросов, хотя еще минуту назад она была уверена, что на вопросы придется отвечать ей. — Нет, но ее мать — да, — немного собравшись, сообщила Алисента. — Откуда ты знаешь про существование Джой?       Тайвин пожал плечами. — Как бы я управлял Западом, если бы был не в силах посчитать даже собственных племянников? Нетрудно было заметить, что Герион с завидным постоянством посещает Ланниспорт, а точнее конкретный дом, который он сам и купил. И нетрудно было узнать, что в этом доме живет некая женщина с ребенком, который по странному стечению обстоятельств очень похож на моего брата. Более того, после отъезда Гериона этот дом начинаешь посещать ты. Даже если бы я вдруг решил, что дела моего брата меня не касаются, меня непременно бы заинтересовало, куда именно ходит моя жена, причем так сильно стараясь, чтобы об этом никто не узнал, при этом водит туда моего наследника. Более того, в этом доме в один момент стало слишком много детей.       Удивление Алисенты сменилось неудовольствием. — И почему же ты ничего мне не сказал?       Тайвин повернул к жене голову и несколько мгновений рассматривал Алисенту, будто прикидывая, стоит ли вовсе удостоить ее ответом. — По-моему, ты прекрасно справлялась с заботой о детях и их матерях. Если бы ты могла поселить Джой в Утесе без моего ведома, ты бы это сделала, но так вышло, что тебе нужно мое разрешение. И я его дам.       Алисента сначала не знала, что сказать. Ее удивило, что все оказалось так… просто. И в то же время, что еще можно было ожидать? Что Тайвин оставит свою плоть и кровь на улицах Ланниспорта? Свою племянницу, беззащитную девятилетнюю сироту, единственное, что осталось от Гериона. Суровая наружность ее супруга неизменно намекала на то, что всем просящим будет дан твердый отказ, а посему благосклонный кивок всякий раз воспринимался с двойной радостью, совсем как победа в изнуренной битве. — В следующий раз я постараюсь не недооценивать твою осведомленность. — Алисента все еще была недовольна собой. Как она могла так ошибиться, неужели она все-таки совсем не знает своего мужа? — А что с близнецами? — почти с любопытством спросил Тайвин. — Они заболели первыми. Бриони ухаживала за ними и тоже заразилась. Осталась только Джой.       Тайвин хмыкнул. — Это похоже на нас, Ланнистеров. Ты справишься с тем, чтобы доставить девочку в Утес или тебе нужно мое содействие? — Я справлюсь. — Очень хорошо. Близнецам даже отчасти повезло, — задумчиво проговорил он, — что оспа добралась до них раньше, чем Серсея.       Серсея с детьми, однако, не задержалась в Утесе надолго. Из столицы пришло письмо, сообщающее о смерти Джона Аррена. Роберт принял неожиданное решение — неожиданное, потому что обычно он не принимал решений серьезнее, чем назначение даты следующей охоты, — сделать новым десницей своего старого друга, Неда Старка, и решил сообщить ему это лично, а заодно свести к минимуму вероятность отказа. Если Серсея желала присоединиться к королю, ей следовало вернуться в столицу как можно скорее. Едва ли Серсея предвкушала долгое путешествие на Север, однако она подчинилась.       Новости стали неожиданными. Алисента еще помнила Джона Аррена, и когда видела его в последний раз во дворе Красного замка, десница, вроде как, не собирался умирать. Алисента вспомнила отчаявшуюся леди Лизу. Может, теперь ей не придется расставаться с сыном. Судя по слухам, вместе с мальчиком она уехала в Орлиное Гнездо сразу после похорон. — Нед Старк — десница короля. Что ты думаешь? — спросила она мужа, зная, что тот питает к Старку полное отсутствие симпатии. — То, что с ним не выйдет плодотворного сотрудничества, как с Арреном, — невозмутимо ответил Тайвин, как обычно придерживаясь прагматичного подхода. — Однако Старк долго в столице не протянет. Либо он сам уедет, либо его заставят. — Почему ты так уверен? — Потому что он честный, а в столице таких не любят. Каждый из советников короля годами искал лазейки для получения выгоды, а сейчас в столицу приедет Эддард Старк и захочет изменить порядок. В Красном замке идет игра, правила которой давно приняты. Их нужно придерживаться, чтобы добиться успеха, а пытаться их менять — путь к поражению.