Приятно познакомиться

Ветки безостановочно хлестали по лицу и бокам пса и медведя, оставляя себе на память клочки шерсти. Болота казались бескрайними, хоть Кречет и уверял, что совсем скоро мелькнут заветные маковки церкви. Нужно было успеть до заката, потому Кречет вжимал пятки в песьи бока, Огарёк пытался не отставать. Причина спешить была: окрест деревни с заходом солнца и до самого восхода разгуливали упыри, но не такие, каких поднимала Ивель. То были болотники, переросшие в ходячие тленные трупы, и питались они людской кровью. Огарёк неосознанно потёр шею, представляя, как в неё вгрызается упырь. До заката оставалось всего ничего, но лес, как назло, не рядел, а от кусачей мошкары не спасал даже плащ, натянутый по самые глаза. Сплошь и рядом лежали прошлогодние ягоды морошки и клюквы, покрывая сизо-зеленые кусты и травы неуместным цветастым крапчатым ковром. Где-то вдалеке ухала неясыть. «Сонные топи» — так звучало название деревушки, к которой наездники неслись во всю прыть, и название полностью себя оправдывало. Лес и болотистая местность будто действительно были погружены в лёгкую дрёму, — настолько тихим и безмятежным казалось место. Казалось, если бы не опасность, крадучись следовавшая по пятам. С тех пор, как и Кречет, и Огарёк стали привязаны к Великолесью невидимыми изумрудными нитями, прошло чуть больше года, но оба не изменяли привычке путешествовать на своих диковинных зверях, пускай даже и по нечистецким тропам. Они и сейчас не помешали бы, эти тропы, но что прикажешь делать, если лес вокруг — не родное Великолесье, да и на болотах заведует болотник, и встретиться с ним вовсе не хотелось. — Скоро будем, — бросил Кречет — себе ли, Огарьку ли. Огарёк выдохнул и крепче ухватился за жёсткую шерсть. Шаньга под ним натужно дышал, — устал, поди, целый день носиться по душным болотам. Немудрено: после мягких и верных лесных троп очутиться на жидкой, плывущей земле, где не знаешь, какой шаг окажется последним, всякого выбьет из колеи. Краем глаза Огарёк следил за Кречетом, переживая, как бы уже немолодой Рудо не оскользнулся и не сбросил всадника в трясину. Не прошло и лучины, как впереди в закатных лучах действительно мигнули позолоченные маковки. От сердца отлегло, и Огарёк позволил себе блаженную улыбку. Кречет тоже заметно расслабился: плечи опустились, он перестал беспокойно оглядываться по сторонам. Ворота открыли не сразу. Завидев людей, кто-то из мужчин крикнул, что чужак привел упыря или нежака. Поднялась суматоха. Если бы Кречет не вырастил ограду — плетень из веток куманики — прямо из земли, то Огарька бы растащили по кусочкам, а вместе с ним и Кречета. Объясняться Кречету, кто они и откуда, а главное, почему его попутчик зелёный, пришлось долго. Жители Сонных Топей будто никогда не слыхали про княжества, хотя сами находились чуть севернее, и уж наверняка бывали на ярмарках, и кто-нибудь да видел князя и сокола. — Так что ж, сокол не может в упыря переродиться? Камни и от этой напасти защищают? — скрестил на груди руки мужчина, представившийся Бредеем. — Неужели превращение в этих тварей сродни поражения морью? После долгих убеждений их всё-таки пустили, — возможно, подействовало солнце, почти закатившееся за лес. Недалеко от ворот Огарёк заметил стайку девушек, боязливо и с некоторой неприязнью оглядывавших чужаков. Не преминув поглумиться, он облизал губы, глядя на их шеи, и тихонько рыкнул, подражая упырям. Самая младшая из девушек взвизгнула и спряталась за юбки своих сестёр. Несколько старших кинули на Огарька укоризненный взгляд и увели девчушку подальше, остальные же глазели уже с интересом, не прикрываясь. Кречет отвесил Огарьку подзатыльник за такую выходку, мол, нам нужно снискать уважения сельчан, мы тут переночевать собрались, а ты что устраиваешь? — и получил в ответ тычок в плечо. Место для ночлега нашлось почти сразу, — ещё бы — дважды князь и сокол приехали! Рослый мужик — судя по всему, отец семейства — предупредил, чтобы не смели ни шагу за околицу сделать, иначе свои шкуры спасать будут сами. Хозяева домика рассказали несколько историй про упырей и посоветовали Огарьку не слоняться ночью по улице: в темноте его запросто могли перепутать с нежаком. Огарёк недовольно фыркнул. Будто бы ему очень надо шататься по деревне. У головы, видимо, проснулся шкурный интерес, иначе зачем ещё он так пылко выспрашивал Кречета о том живом щите, что он сотворил, когда сельчане хотели растерзать Огарька. Кречет лишь отмахнулся, мол, ничего особенного здесь нет — на сколько вообще может не быть особенным нечистецкий сын, — но помочь залатать ограду согласился. Всё равно ведь не к спеху… На удивление ночью было тихо, хотя, порой, по словам хозяина дома, визг и завывания слышались даже сквозь залепленные воском уши. — Огарёк! — прогремел Кречет над самым его лицо. Огарёк подскочил и чуть не столкнулся лоб в лоб с довольным Кречетом. Сонный, он не сразу понял, где находится, а когда понял, то начал бурчать, что мог бы не будить, раз уходит чинить околицу, или хотя бы не так громко. Кречет лишь ухмыльнулся и стал одеваться. Еда уже остывала на столе. Наскоро прожевав шаньги и заскочив к псу и медведю, заботливо уложенных на ночь в пустом сарае, Кречет ушел таскать бревна с мужиками, наказав Огарьку пополнить запасы, заметно оскудевшие в пути. Да, начался день торопливо и сбивчиво. Утро только разгоралось, и народ в деревне лениво шевелился, словно шмели в полевых цветах. От домиков веяло едва уловимым уютом, таким родным и тёплым, что невольно вспоминались Мостки с их шалашами. В воздухе пахло травами, землёй, цветом и чем-то сладко-пряным, как сбитень в Топоричке. Люди приветливые, но пугливые: стоило только переступить порог дома, как кто-то испуганно вытаращил глаза на Огарька. Огарёк не мог их в том винить. Шутка ли, жить бок о бок с теми, кто — или что — может сожрать всю деревню за ночь, стоит только потерять всякую осторожность. Слухи о перерождении уродливых тварей в людей или их подобие добавляли огня положению. Огарёк попытался состроить милое личико, но быстро понял, что недовольство с его лица читалось как строки с пергамента. Несмотря на все старания, он всё же умудрялся всем своим видом показать, что ему неприятны настороженные шепотки и недобрые взгляды в спину. Да-а-а, мысленно протянул Огарёк, надо было надеть плащ. О внешнем виде он как-то и не думал позаботиться. Сглупил. Ну ничего, бывало, он терпел отношение и того хуже. Чтобы понять, что из себя представляет весь, нужно распробовать местную выпечку — так рассуждал маленький Огарёк, с этим же суждением соглашался и взрослый. Потому перво-наперво он решил наведаться в пекарню. Лавка находилась недалеко от дома, где их пустили на ночь. Отсюда хорошо просматривалась та самая церквушка, несколько хищно сверкнувшая вчера в сгущающихся сумерках. Интересно, туда ли сгонят людей — ха, как скотину — когда в деревню войдут упыри? Ведь, по слова головы, ограда не шибко крепкая, либо же он преврал в попытке уговорить Кречета помочь. Огарёк упорно старался не обращать внимания на взгляды, да так и дошел до лавки: немой, слепой, глухой. У пекарской выстроилась небольшая очередь, пару лиц Огарёк уже видел вечером, среди дозорных. Как и ожидалось, толпа замолчала, стоило только Огарьку появиться. Его это начинало не на шутку раздражать. Уважение уважением, но кривые взгляды и гнетущая тишина сельчан любого бы если не вывела из себя, то точно смутила. В конце концов, он не прокаженный. Да даже во времена вспышек мори на него не смотрели так. Будь они неладны, эти Сонные Топи… Из пекарской доносился теплый запах свежей выпечки. Хоть что-то хорошее в этой деревне. Ароматные караваи лежали на подносах, которые разносила худенькая девушка. Она остановилась на мгновение, неодобрительно глянула на Огарька, подняв бровь, и отвернулась. Следом за ней на крыльцо вышел рослый парень, наверное, почти на голову выше Огарька и дважды шире его же в плечах. Он тоже не шибко радостно посмотрел на сокола, но под его взглядом сделалось неуютно и липко, будто грязью облили. Хотелось съязвить, но Огарёк прикусил язык. Скорее бы толпа рассосалась… Парни и девушки, старики и дети уходили с пышными хлебами, и Огарёк мысленно выбирал, чем он с Кречет будет питаться ещё несколько дней. Косички, плетёные венки, караваи… За размышлениями он не заметил, как остался один у лавки. Парень и помощница — как он окрестил её про себя — ушли, зато к пекарской вышла милая девушка в жилете и кроваво-винных одеждах. Завидев Огарька, девушка вздрогнула и застыла, хлопая глазами. Щеки ее были перемазаны в муке, видать, совсем недавно оторвалась от дела. Огарёк вальяжно отлип от дерева, и на его голову и плечи осыпалось немного яблоневых лепестков. Он тряхнул головой, черные волосы волной качнулись у самого пояса, качнулись и золотые серьги в ушах, заблестев в слабых лучах солнца, — Огарёк этого, конечно, не видел. Девушка так и осталась стоять ни снята ни повешена, приоткрыв рот, но в одно мгновение спохватилась и шмыгнула в пекарскую, ещё мгновение, и её каштановая голова мелькнула в окошке лавки. Огарька позабавило её копошение, — пожалуй, она была единственной, кто вызвал в нём желания не выплеснуть яд, а лишь посмеяться. А может дело было в некой отрешённости, сквозящей в ее взгляде. Как бы там ни было, еду купить надо, иначе зря он здесь простоял. — Хлеба бы, — с ходу начал Огарёк. Ни здравствуй, ни как поживаешь. — Да посвежее. Есть? — Глупый вопрос, ведь хлеб лежал прямо перед его носом, но он было какой-то не такой. В княжествах делали по-другому. — Нет хлеба, — послышался насмешливый женский голос откуда-то из глубины пекарской лавки. — Видишь, вон, булыжники продаем. Боги, и какого ещё ответа он ожидал. Девушка накинула на плечи цветастый платок и нахмурилась, вглядываясь в Огарька. Ее взгляд постоянно возвращался к его глазам, жёлтым, как начищенная золотая монета, и диким, звериным даже. Уж он-то знал, как люди порой засматривались на них, удивляясь, не морок ли? Вот и девчонка эта застыла, взглядываясь. А может выискивала в нём черты упырей? Наверное, подозрительность к чужакам здесь впитывалась с молоком матери. — Что будешь брать? — тихо спросила она. Мышь и то громче пищит. Огарёк усмехнулся. Хороша пекарка, думал он, может она и тесто мнёт осторожно, извиняясь и упрашивая не убегать? Но что-то ему подсказывало, что так было не всегда. Какое-то внутреннее чутье, лесное. Он склонил голову на бок. — Хлеб буду брать, — взял в руки несколько караваев с красивыми крестообразными разрезами, а глазами всё искал что-нибудь поинтереснее. От девушки это не укрылось. — У нас тут пряники только-только подсохли в глазури, а ещё булочки с брусникой… — Пряники? — встрепенулся Огарёк и радостно изрёк: — Мне шесть. Девушка послушно отошла вглубь лавки и принесла шесть покрытых глазурью пряников, явно печатных. Огарёк заулыбался. Что ж, день стал чуточку лучше. Едва расплатившись, Огарёк вынул из мешка пряник и надкусил. В сердцевинке блестело синее смородиновое варенье. Огарёк прикрыл глаза от удовольствия и, будь он котом, даже заурчал бы. — Весьма неплохо, — сообщил он девушке, обернувшись. — Но я всё-таки пеку лучше, на мой вкус. — Ты печешь пряники? — недоверчиво спросила девушка. Огарёк кивнул. — Но ты сокол. — Сокол, не сокол, отчего бы и не уметь их печь? — развел руками Огарёк. Для него это было чем-то обычным, но для деревенской девчонки — в новинку, — да, княжий сокол? — При этом уметь очень даже хорошо, — подмигнул парень. — Тебя как звать? Девушка представилась Мавной, и Огарёк отметил про себя, что имя ей действительно подходит. Особенно к цветам, что она выбирала в одежде. Огарёк представился тоже. — Как утка прям. У нас такие не летают, но я слышала о них, — пробормотала Мавна почти неразборчиво. Они ещё постояли поговорили, в основном спрашивал Огарёк. Про жизнь на болотах, про упырей, чародеев. А затем сам делился жизнью в княжествах, бок о бок не с упырями, но лесными духами, про соколью жизнь, не забыв упомянуть и про ворожею Ивель. Стоило разговору коснуться семьи, как Мавну перекосило, и она поспешила уйти, поставив вместо себя помощницу, — Огарёк услышал, что её зовут Айна. — Можешь как-нибудь заглянуть в гости и принести своих пряников. Пекарь-сокол из княжеств, — пробурчал брат Мавны, Илар. Огарёк кивнул и направился дальше набивать мешок припасами. Главное, не забыть прикупить сладких гостинцев для Кречетова сына, — мальчишке недавно исполнился год, а он уже бегал во всю прыть, только успевай ловить у самой земли, чтобы не рассёк нос или лоб. Огарёк старался, помогал, как умеет, со всей отеческой заботой, хотя сам никогда братьев не имел. *** До чего странным был тот парень из княжеств. Как он назвался? Ах да, сокол. Сокол, но с утиным именем. Это было смешно, и прежняя Мавна даже придумала бы едкую шуточку. Зеленокожий и желтоглазый, до того походивший на упыря, что сначала Мавна замерла, не в силах убежать, но постепенно сознание расширилось, и в памяти всплыл вечерний разговор Илара о странных чужаках. Пожалуй, странным был только Огарёк. Рыжий мужчина — Кречет, кажется — был вполне обычным, она бы запросто приняла его за чьего-то родственника. И глупо ошиблась. К концу разговора сил говорить оставалось всё меньше, а Огарёк всё не умолкал, и на мгновение Мавна подумала, уж не вынюхивает ли он что для своего князя? Но нет, вопросы были житейские, простые, такие, какие обычно и задают новые знакомые. Когда Огарёк перешёл к Мосткам, месту, откуда он родом, и сказал о гибели своей семьи, Мавну вновь охватила тоска и вина, до того сильная, что ещё немного, и слезы бы залили свежие булочки. Потому она решила как можно скорее отвлечься, даже не попрощавшись толком. Дурёха. Интересно, свидятся ли ещё? А ведь Купава не отстанет, будет расспрашивать о нём, пока, наверное, не появится кто-то другой. Кто выловит её венок на Русалий день через пару седмиц например. Мавна тихо хмыкнула. Никто её венок не выловит. Ни в этом году, ни в следующем. Уж она-то постарается.