Вечность

«Время проходит!» — привыкли вы говорить вследствие установившегося неверного понятия. Время вечно: проходите вы! Мориц Готлиб Сафир Вечность? Единица времени. Станислав Ежи Лец

      — Полковник Джон Шеппард?       Старик морщится от звонкого голоса сержанта.       — В отставке, сынок.       — Вас просят проследовать в Зону 51, сэр, — не сбавляя громкости и звонкости голоса продолжает солдат.       — Для чего? — уточняет Джон. — И будь добр, не ори так. Я, конечно, постарел, но уши мне всё ещё служат исправно.       — Всё дело в пленном рейфе, сэр, — уже тише отвечает солдат. — Последние месяцы он отказывается кормиться. Есть опасения, что вскоре он может умереть от истощения.       — Тодд… — понимает старик, и тихий вздох вырывается из его груди.       — Так точно, сэр, — подтверждает сержант. — Члены комитета надеются, что вы сможете повлиять на рейфа, учитывая ваши близкие отношения с ним в прошлом. Прошу проследовать за мной, сэр.       Шеппард не может не повиноваться.

***

      Когда Атлантида вернулась на Землю, первое время все участники экспедиции надеялись, что это ненадолго. Но решение МНК оставить Атлантиду на Земле было непреклонно: после уничтожения кресла, Атлантида была единственным средством защиты Земли.       Тогда Шеппард стал добиваться возможности возвращения в Пегас хотя бы для коренных жителей той галактики: Тейлы, Ронона и… Тодда. Тейле без проблем разрешили вернуться к её народу, Ронон не захотел покидать Амелию, а вот с Тоддом возникла проблема…       По правде сказать, Джон даже сам себе не ответил бы, почему он так старался добиться освобождения рейфа. Их отношения штормило как график синуса, а желание убить ненадежного союзника мешалось с чувством благодарности. Шеппард не был уверен, что, отпустив Тодда, не навлечет на Землю новые беды, но продолжал обивать пороги с прошением.       — Эти придурки не видят дальше своего носа, но завтра у меня встреча кое с кем повыше званием. Уверен, я выбью для тебя разрешение на возвращение в Пегас.       — Ты правда в это веришь? — в глазах рейфа слабо мелькало что–то, что Шеппард в них однажды уже видел, да только не помнил когда.       Члены совета МНК, представители Пентагона и Зоны 51, генерал Лендри и генерал О’Нилл, сенаторы конгресса — все выступали против возвращения Тодда в Пегас. «Он слишком много знает, полковник». Джон дошёл до президента, но всё, чего удалось добиться, — выделение рейфу стабильного пайка из числа осуждённых на смертную казнь.       — Я… — под внимательным взглядом рейфа Джон тушуется, а его щёки — пылают. Он чувствует себя наивным идиотом. — Мне не удалось добиться разрешения для тебя, Тодд. Прости…       Рейф пожимает плечами, мол, да ладно, бывает, но Джон видит, как в глубине золотых глаз что–то неумолимо гаснет.       Джон навещал его раз в неделю, пересказывая глупые истории из жизни, вроде результатов футбольного матча, гулянки по случаю свадьбы МакКея, смерти Майкла Джексона и выхода офигенной РПГ Dragon Age. Рейф молчал, внимательным взглядом скользя по лицу Джона и, кажется, иногда даже пытался улыбнуться на что–то забавное… А потом Тодда перевели в Зону 51, а Шеппарду запретили его навещать…

***

      — Мы приехали, сэр, — Джон вздрагивает. Кажется, он успел задремать. — Сэр, вы в порядке?       Джон раздражённо кивает и выходит из машины. Колени ломит, и Шеппард вспоминает, что забыл выпить прописанные врачом таблетки сегодня с утра.       Они спускаются на –27 этаж. К счастью, на лифте.       Джона ведут длинными коридорами, и он с недовольством подмечает, что зрительная память уже не та.       Ему представляют главного ученого, доктора Фелпса, заведующего изучением Тодда, кого–то из младшего персонала, но Джону уже нет дела до важных имён и знакомств, и он обрывает Фелпса на полуслове, прося проводить, наконец, к Тодду.       Когда его приводят в зал с рейфом, Шеппард не может сдержать разочарованного вздоха.       — Вы… — голос осекается, и Шеппард заходится в кашле. Фелпс, кажется, пугается, что Джон умрёт прямо здесь и сейчас, вызывает медиков, но Джон справляется с кашлем сам и, наконец, задаёт волнующий его вопрос: — Вы всё это время держали его так?!       Фелпс, облегчённо выдохнув, отменяет вызов медицинской бригады и пожимает плечами.       — Ну да, а что?       Джон снова смотрит на клетку рейфа — стеклянный куб 3 на 3 на 3, залитый ярким холодным светом. И действительно, ну а что? Это ты, Джон, периодически называл этого рейфа другом, спасал его, принимая сомнительные решения, и под конец не боялся от слова совсем. А здесь толпа тщедушных учёных и горстка салаг; и те и другие видят в Тодде просто рейфа и до ужаса его боятся.       — Свет хоть на ночь выключаете?       — Никак нет, — гордо улыбается Фелпс. — Пленник под постоянным наблюдением.       Джон досадливо кряхтит.       — И вправду удивительно, что Тодд, — от взгляда Шеппарда не ускользает, как морщится Фелпс от упоминания имени, — затеял голодовку. Тут же просто курорт.       — Прошу прощения? — оскорбляется учёный.       — Убавьте свет до минимума, лучше вообще выключите и принесите свечи. И пустите меня к нему.       — Это запрещено…       — Послушай, сынок, ты выдернул меня с заслуженной пенсии, заставил пролететь полстраны, хотя мой врач строго запретил мне дальние путешествия, чтобы я привёл в порядок рейфа, которого я звал другом и которого вы пытали на протяжении нескольких десятков лет. Ты либо слушаешь мои советы, либо идёшь разбираться с проблемой сам. Ну?       — Мы не пытали его!       Джон вздыхает, закатывая глаза.       — Интересно, что же вы все эти годы в нём изучали… Поясню: глаза рейфов крайне чувствительны к свету, а ты сейчас признался что вы все эти годы не выключали свет даже на ночь! — старик шумно прочищает горло и продолжает: — Кроме того, он не золотая рыбка, чтобы сажать его в аквариум. Ты хоть представляешь, насколько ему там тесно?       Фелпс морщится и отдаёт распоряжения персоналу, попутно бубня что–то про свихнувшихся стариков, но Шеппард не внимает. Он подходит ближе к аквариуму.       Рейф свернулся на узкой койке в позе эмбриона, закрыв лицо сгибом локтя. Джон силится рассмотреть, изменилось ли что–то в рейфе за прошедшие годы, но замечает лишь волосы, отросшие до поясницы и выглядящие ещё более запутанными.

***

      Свет гасят, приносят свечи.       — Полковник, вы уверены? Если он нападёт…       — Как будто во мне осталось, что сожрать, — хмыкает Джон и входит.       Дверь запирается. Рейф не подаёт признаков жизни.       Старик делает шаг, — всего один… как, должно быть, тесно в этой клетке Тодду… — и присаживается на край койки. Рейф по–прежнему не шевелится, и Шеппард делает то, о чем в тайне мечтал едва ли не с первой их с Тоддом встречи: достаёт гребень из кармана и принимается распутывать волосы рейфа. Осторожно, начиная с кончиков, не дёргая, как учила умершая уже дочь.       — Что вы.? — голосит было Фелпс, но осекается под строгим взглядом Джона.       Волосы поддаются расчёске неохотно, но приятно ласкают старческие руки, и Джон не может вспомнить ни одного человека, чьи волосы были бы мягче. Даже детский пушок на голове дочери помнится более жёстким…       Джон медленно прочесывает прядь за прядью и почти добирается до уровня плеч, когда замечает, что дыхание рейфа изменилось.       — Тодд? — тихо зовёт он.       — Джшшшон Шшшшшепаррррд, — отзывается рейф тихо, едва слышно. Тодд осторожно, чтобы не столкнуть человека, выпрямляется на койке, а потом садится, так и не повернувшись к Джону лицом. — Прррошшу, пррродолжшшшай.       И Джон продолжает. Прочесывает волосы рейфа до самой макушки, а потом просто гладит волосы сначала гребнем, а потом просто руками.       — Хочешшшь зсссаплесссти?       — По правде сказать, нет. Мне нравится, когда они распущены. И расчёсаны.       Рейф смеётся, и Шеппард осознаёт, что скучал по этому гаркающему смеху.       — Ты давно мечтал об этом, Джшшон Шшшепаррд.       Не вопрос, утверждение.       — Да. Пожалуй, это было одной из причин, по которой я никак не мог решиться тебя убить.       Рейф снова смеётся, а Шеппард вдруг чувствует, как его кренит от усталости.       — Почему не ссспроссил?       — Боялся получить кормовой щелью в грудь, — хмыкает Джон. — Да и странно бы это выглядело, если бы я с расчёской гонялся за тобой по Пегасу…       Силы всё же покидают его, в глазах темнеет, и Джон соскальзывает в края кушетки.

***

      Спустя пару минут в глазах проясняется, и Шеппард обнаруживает себя лежащим на кушетке. Судя по отсутствию какой–либо боли, упасть на пол Тодд ему не дал.       Сам рейф здесь же: замер, склонившись над человеком, внимательно разглядывая его лицо. Джон испытывает неясное чувство дежавю.       Старик пытается пошевелиться, чтобы хоть немного размять тело, но с одной стороны он плотно прислонён к холодному стеклу, а с другой его подпирает горячий бок Тодда.       — Тесно у тебя тут, — фыркает Джон, разглядывая лицо рейфа. Кажется, Тодд осунулся, а оттого грубые рейфские черты лица стали ещё более резкими и острыми. Шеппард протягивает руку и касается слегка дрожащими от слабости пальцами скулы рейфа, ожидая почувствовать боль от пореза, — настолько острыми кажутся скулы Тодда, — но чувствует только гладкую горячую кожу.       Тодд прикрывает глаза на пару мгновений, не переставая разглядывать человека из-под дрожащих ресниц. Потом тоже решается коснуться: ловкие сильные пальцы с опасно острыми когтями очерчивают морщины на лбу и щеках. Рейф чуть хмурится, пытаясь разгладить кожу пальцами, а затем выносит неутешительный вердикт:       — Ты постарел, Джшшшон Шшшепаррд.       Джон улыбается.       — Таков уж человеческий удел.       — Тебе не идёт, — морщится рейф, чуть отстраняясь.       — Ну не скажи, — хмыкает Джон и пытается состроить лицо молодого повесы, уверенного в своей неотразимости. — Папарацци проходу не дают: нынче я самый старый человек на планете. Врачи тоже пристают: видите ли, я не тяну на свои 139, максимум на 129.       Рейф фыркает и кладёт руку на грудь старика. Вокруг слышатся звуки активации затов, а Джон чувствует прокол в области груди, но и только. Тодд ничего не забирает, а спустя пару секунд и вовсе отнимает руку.       — Ваши врачи ничего не понимают, — снова фыркает рейф. — Биологически тебе 120 лет.       — 120? — удивляется Джон, а потом до него вдруг доходит. — Ты вернул тогда больше, чем взял?       — Ну, — Тодд хмыкает и пожимает плечами. — Не удержался…       Они замолкают. Тодд задумчиво разглядывает кормовую щель, перепачканную в крови Джона, а старик вновь задумывается о том, насколько этот аквариум неуютный. За каждым их с Тоддом движением и словом сейчас следят не меньше двух десятков людей. Человек испытывает нестерпимое желание поговорить тет–а–тет. Просто о глупостях, вроде тех, которые он пересказывал Тодду, пока пытался выбить для рейфа разрешение на освобождение.       А ещё Джон испытывает возможно иррациональное желание обнять Тодда. Потому что Тодд — часть его лихой молодости. Потому что Тодд — единственное оставшееся у Джона подтверждение, что путешествие в Пегас не было сном. Потому что Тодду наверняка было одиноко все эти годы. Потому что Джон чувствует себя виноватым. За то, что Тодд вообще здесь оказался, и за то, что скоро Тодд снова останется один.       Шеппард скашивает глаза и встречается взглядом с Фелпсом: в глазах недовольство, губы плотно сжаты.       «Чёрт тебя подери, Джон, — сам себя ругает полковник. — Тебе не кажется, что ты слишком стар, чтобы беспокоиться о том, что подумают другие?!»       Джон садится слишком резвым для старика движением, — не иначе фермент рейфа придал сил, — и обнимает Тодда, крепко, насколько позволяют слабые старческие руки, и отчаянно, вкладывая в объятие всё своё сожаление, всё сочувствие и все извинения…       Рейф замирает, даже перестаёт дышать, потом осторожно обхватывает человека руками и устраивает подбородок на макушке человека. Джон слышит тихое урчание.

***

      «Я знаю, зачем ты здесь», — тихий шёпот рейфа раздаётся в голове Джона спустя секунды или, может быть, часы.       «Я пойму, если ты пошлёшь меня к праотцам, — думает Джон, надеясь, что рейф услышит. — В конце концов, это место совсем не похоже на курорт».       Тодд фыркает и потирается подбородком о макушку — бородка рейфа щекочет лысину старика.       «Почему мы вообще можем говорить вот так?» — удивляется Шеппард, вспоминая, что гена рейфов у него вроде как нет.       «Мы всегда могли. Дар жизни не только возвращает жизненную энергию, но и устанавливает некоторую ментальную связь между участвующими в процессе. Но подсознательно ты отторгал эту связь, а потому общаться ментально мы не могли. Сейчас же ты пожелал пообщаться, как ты это назвал, тет-а-тет».       «А что может быть более приватным, чем ментальный разговор, да?» — хмыкает Джон.       Тодд не отвечает, а Шеппард чувствует волны нерешительности, словно тот боится задать вопрос. Или услышать ответ?       «Почему.? — всё-таки решается рейф. — Почему ты не приходил?»       Джон вздрагивает от эха многолетнего болезненного одиночества, которым веет от этого простого вопроса.       «Мне запретили, а потом я и вовсе ушёл в отставку и потерял абсолютно все доступы».       Джону вдруг кажется, что он останется здесь до самой смерти — раньше измученный одиночеством рейф его просто не отпустит.       «Как долго.?» — Джон обрывает мысль, боясь затрагивать возможно больную для рейфа тему, но Тодд понимает:       «Сидел у дженаев? Меньше, чем здесь».       «Прости…»       Шеппард хочет поднять голову и заглянуть в лицо рейфа, но слабость снова сковывает его, а в глазах темнеет. Джон чувствует, как чуть усиливается объятие рейфа, и слышит, как урчание сменяется шипением.       «Ты умираешь, Джон Шеппард,» — Джону чудится сожаление, исходящее от рейфа.       «Таков уж человеческий удел…» — старик думает, что из всех смертей, которые он мог встретить за свою длинную жизнь, смерть на руках рейфа от естественной старости — самая странная. Пожалуй, даже сюрреалистичная.       «Я не стану просить тебя продолжать своё пребывание в плену, Тодд, — из последних сил сохраняя ясность ума, обращается к рейфу Джон. — И я не могу помочь тебе сбежать… Но… У гребня, который я притащил с собой весьма острая ручка, способная при правильном ударе прекратить твою жизнь, не заставляя при этом пройти через муки голода… Мне очень жаль, что я ничего больше не могу для тебя сделать…»       Рейф тихо смеётся, опускает ослабевшее тело человека на кушетку и заглядывает в глаза. Сквозь тьму, застлавшую старческие глаза, Джон видит лишь две люминесцирующие точки.       «Я благодарен тебе за эту возможность, Джшшон Шшшеппаррррд, но есть ещё кое-что, что ты можешь сделать для меня», — тон рейфа задумчив, словно он сомневается в затее, которую собирается предложить.       «Вряд ли я сгожусь на роль заложника, дружище», — хмыкает полковник и улыбается.       «Нет, я… — Джон чувствует волны неуверенности, исходящие от рейфа. — Я готов продолжать… быть уколом молодости для богачей вашего мира… — рейф сбивается, чувствуя удивительно мощную смесь удивления, негодования и гнева, вспыхнувшую в человеке. — Я готов… Но только если ты останешься здесь, со мной…»       Остаться здесь с Тоддом? Джону не позволят. Или позволят?       Шеппард скашивает глаза туда, где должен стоять Фелпс, но глаза по-прежнему ничего не видят. Если всё это время рейф был не подопытным, но «уколом молодости» для богатеньких сучьих сынков вроде Кинси… А ведь верно, Джон всё удивлялся насколько сын и внук сенатора Роберта Кинси похожи на самого Роберта и внешне и по характеру, но теперь всё понятно…       Такие как Кинси пойдут на что угодно, лишь бы не потерять возможность и дальше продолжать свою жизнь. А тут всего лишь живая игрушка для рейфа…       Но хочет ли сам Джон остаться здесь, возможно навсегда? В этой тесной стеклянной клетке? В человеке мешалась жалость к рейфу и нежелание быть лабораторной крысой. Хотя нет, не так. Игрушкой лабораторной крысы…       Но было ещё кое-что. Непреодолимое желание жить. За свои 139 лет Джон всё ещё не нажился. Было так много вещей, которые хотелось сделать или попробовать. Но дряхлеющее с каждым годом тело мешало наслаждаться жизнью в полной мере.       «Ты умираешь, Джон Шеппард, — вновь звучит голос Тодда в голове человека. — Прямо сейчас. Жизнь утекает из тебя... Слабость, которую ты чувствуешь, вызвана вовсе не долгой дорогой…»       Рейф говорит что-то ещё, но решение уже принято. Джон произносит его вслух.

***

      Джон просыпается в небольшой спальне довольно аскетичного стиля. Широкая кровать, две тумбы, шкаф с зеркалом.       Встать удаётся непривычно легко, а из зеркала смотрит молодой парень лет 25. Джон придирчиво разглядывает своё лицо в зеркале. Ни морщинки, ни седого волоса.       Из смежной комнаты слышится шипение, и Джон идёт туда. Вторая комната тоже небольшая и тоже аскетичная: простой диван, стол с парой стульев, телевизор с игровой приставкой напротив дивана. В эту-то игровую приставку и режется Тодд. Слишком профессионально, чтобы думать, что он делает это впервые.       «Ты всё просчитал, — понимает Джон. Рейф молчит, кажется, не слыша мыслей человека. — Ты подгадал, когда я буду на грани смерти!»       Рейф пожимает плечами:       «Я не мог быть уверенным, что ты ещё жив. Ты мог умереть от болезни или травмы, тебя мог убить другой человек или ты сам. Но я надеялся, что ты ещё жив».       «А спектакль со стеклянным аквариумом?»       «Первые лет десять меня и правда держали там… — рейф передёргивает плечами и морщится. — Первое время я надеялся, что ты появишься и поможешь решить этот вопрос, так как со мной даже разговаривать никто не хотел… А потом, когда пришёл сенатор Кинси, желающий помолодеть, я смог ставить условия».       «Так почему сразу не затребовал меня в качестве домашнего питомца?»       Тодд переводит взгляд на Джона глаза, и на секунду человеку чудится обида в золотых глазах.       «Мне сказали, ты обзавёлся семьёй, ребёнком… — Джон отводит глаза, не выдержав взгляда рейфа, а Тодд продолжает: — Теперь же, твои друзья — мертвы, твоя жена, дочь и внуки — мертвы, а правнукам ты оказался неинтересен… Я подумал, что теперь ты будешь не против небольшого приключения…»       «Приключения? — Джон плюхается на диван рядом с Тоддом, подбирая второй джостик. Злость на рейфа исчезла, не успев толком разгореться. — Да мы же тут застряли на целую вечность!»       На доли секунды экран с игрой мигает, являя код какой-то программы.       «Вечность — это слишком долго, Джон Шеппард. Уверен, мы сбежим гораздо раньше».