Агония

      — Я Дивия Шарма, глава и основная наследница своего рода. Но вы можете обращаться ко мне просто «госпожа»…       Её показушная непокорность и смелость перед ним сперва раздражали Дорана. Она храбрилась, горделиво смотрела, но ошиблась, думая, что лев не учует страха. А господин Басу чувствовал его в ней.       Потом он заметил, как она смотрит на этого щуплого ведающего мальчишку. И его пробивало отвращение: в этом юноше не было ни единой капли достоинства, кроме фамилии.       Он не знал, чем она его так раздражала. Своим существованием априори? Или тем, что она смотрела на всех, кроме него? Или дело в том, что глаз его отмечал вьющихся вокруг неё мужчин, в то время как ему не позволяла сделать и шага в свою сторону?       Она его боялась, и поначалу его это не только устраивало, но и радовало. Он привык вселять ужас в людей, тем самым добиваясь от них всего, что ему было необходимо. Мало кто хотел лишний раз пересекаться с ним. И в делах это очень помогало.       Вот только ему, взрослому, состоявшемуся мужчине, обладающего некогда холодным умом, стоило лишь уловить её саркастичный тон, и кровь его начинала вскипать, проявляя спящее до этого безумие и жажду сражений. Дивия не искала с ним никакого пути сотрудничества или налаживания контакта, как делали все и всегда.       Наоборот.       Эта асуровская девчонка делала всё, лишь бы не пересекаться с ним, а если ему удавалось её поймать, шипела и показывала когти, подобно кошке.       Кошка, истинная. Так хорошо извивалась бы в его руках на его бедрах…       Она дерзила ему. Ему! Тому, с кем повысить тон было равносильно смерти. Знала, что он ничего ей не сделает, и пользовалась этим. Камал, будь он неладен, носился с ней, как с младенцем. А Видия, спасшись однажды от пули благодаря Деви, запретила трогать девчонку.       А он бы к ней прикоснулся. Вложил всё то вожделение и всю страсть, на которую был способен передать одним лишь касанием.       Дорану было жарко до удушья. Но внутри ему было так хорошо, что он почти ощущал, как кровь начинает быстрее бежать от порочных мыслей виной которых была Деви.       Её прекрасные, похожие на звёзды глаза так чудесно бы закатывались назад. Дивный голос шептал бы, как ей прелестно и хорошо под ним. Его госпожа, нет, королева, преклонилась бы перед ним.       Он бы брал её сзади, так крепко вжимаясь, накрывая своим могучим телом её спину. Представлял, как ей было бы сладко ощущать его твердую плоть внутри.       Узнала бы с ним удовольствие любовных утех. Он бы её «утешил» и повторял бы это много-много раз. В ней наверняка было бы так узко, и она так долго бы принимала его, а он бы так долго в неё проникал.       Наверное, она сейчас спит и даже не догадывается, какие запретные мысли в голове у него плетутся вокруг неё.       Он бы ей покорился, отдался сам на съедение ее неумелым, но таким желанным рукам.       Доран пытался не представлять её. Не представлять мягкие руки на его львиной шее, кошачьи ноги на его бедрах, гладкие груди вровень с его грудью и темные локоны, закрывающие его лицо, когда она бы зарывалась носом в его шею и шептала бы ему свои маленькие грязные секреты.       А он бы их послушал из её прекрасных уст.       Ракшаси, не иначе. Доран поднялся с постели, не выдержав этой сладкой агонии, в которую сам себя загнал своими мыслями. Но тело же рухнуло обратно, напряжение камнем копилось в мышцах.       Видят Боги, он устал. Бесился от того, как часто эта девчонка не желала покидать его мысли.       Доран прикусил щеку. Он должен был что-то сделать с этой ноющей жаждой в его нутре. Доран никогда не отказывался от своих желаний, и ничто сейчас не мешало ему их удовлетворить.       Он почувствовал, как в предвкушении втянулись мышцы живота, отдавая пульсацией где-то внутри. Рука, до этого лежавшая на его груди, начала свой путь вниз. Доран почувствовал, как его кожа становилась влажной; пальцы провели дорожку по животу.       Он не смог удержаться от глубокого протяжного стона, когда его рука добралась до плоти. В этот момент его член уже встал и был твёрд. Поспешными движениями он спустил одежду до конца и уставился на свое мужское достоинство, обхваченное собственной рукой. Дорану вдруг представилась её миниатюрная рука вместо своей, полностью поглощенную его похотью.       Он был словно под дурманом, потерянный в собственном желании и бесконечной агонии. Каждый вдох уносил его всё дальше в его собственные фантазии. И Доран почти слышал её сладкий смех совсем рядом со своим ухом. Смех, который слышал много раз, но никогда не обращённый к нему. Он хотел, чтобы она смеялась для него так восхитительно, озорно, звонко. Только ему. Всегда ему, а не этому мальчишке Дубею.       Он услышал, как тихо шепчет её имя, когда в экстазе откинул голову назад в изголовье кровати. Доран зашипел и открыл рот, чтобы вдохнуть. Ему, кажется, начал чудиться её аромат сладкого удового дерева. Рука сильнее сжала орган, заставляя бедра податься вверх в ответ. Спираль затянулась еще туже. Напряжение всё напирало и напирало.       Быстрее поглаживая себя и ритмично толкаясь, он опять представил его госпожу на своих бедрах.       С этой мыслью он кончил. Доран не был способен издать ни единого звука оттого, как сильно его накрыл оргазм. Он продолжал движения рукой уже автоматически. Его член подергивался, а белая вязкая субстанция вытекала из него струями, которые уже покрывали его руки и простыни.       Встав и найдя кувшин с водой, Доран умылся. Прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Мозг, словно подпитанный наслаждением, полученным ранее, лихорадочно думал.       Это девчонка сведёт его с ума. Как долго он ещё сможет сдерживаться и пытаться заглушать агонию по ней вот так?       Он хотел большего. Он жаждал большего. И воля его терялась, в желании заполучить госпожу, лишившую могучего воина сна.       А всякий, кто знал Дорана, понимал: его жажда всегда утоляется.