I
Декабрь в этом году пришёл быстрее, чем Джинни ожидала. Ещё вчера желтые октябрьские листья вмерзали в хрусткий прозрачный лед, а уже сегодня выпал первый снег и наступила зима. В декабре Джинни всегда теряла покой, переставала спать по ночам и становилась сама не своя. Газеты всё чаще пестрели тем, как шаг за шагом — медленно, но неотвратимо — на магическую Британию наступала тьма. Джинни читала и слишком хорошо знала, кто виноват в этом. Холодный ветер за окном не давал ей забыть, высвистывая его имя — Того-кого-не-следует-поминать-вслух. В декабре всё напоминало Джинни о нём: скрип шагов по снегу, запах чернил, пёстрые перья на скользких ступенях совятни. Он — Тот-кого-нельзя-вспоминать. Даже мысленно. Но она помнила всё равно, не могла не помнить. И не только в декабре. Когда же тревога совсем захлёстнула Джинни, оседая тоской в снедаемом чувством вины сердце, он вновь прислал розы. Неуместно яркие в декабре. Неуместно шикарные в скромной спальне для девочек. Ослепительные, как капли крови на снегу. С острыми, как чувство раскаяния, шипами. Он прислал цветы, который год поздравляя Джинни со своим вторым и первым — эта ирония ему особенно нравилась — Днем Рождения. Их общим праздником. Том Реддл всё ещё помнил о том, что Джинни Уизли помогла ему возродиться. Помнил и не давал забыть ей.II
— Что с тобой стало? — сощурившись, она вглядывалась в его темное лицо, обтянутое тонкой пергаментной кожей, красные горящие глаза и тонкий, чуть изломанный нос. Не спешила приблизиться, чтобы взять у него из рук новый букет, который в этом году он, впервые с того дня, как воскрес, решил подарить ей лично. В конце концов, это её последний выпускной год в Хогвартсе, а он и так долго ждал. А она изменилась. Он с удовольствием отметил плавные округлые формы, горделивую осанку, волосы цвета раскаленной в горниле руды, спускающиеся к тонкой талии, которая угадывалась под охватывающей фигуру мантией. Ему нравилось. — Жалеешь, что больше не увидишь смазливого красавчика, а Джинни? Люди так малодушны: если внешняя оболочка их устраивает, то не так и важно, что кроется за ней. Смоляные кудри и воолокие глаза, чувственный рот и широкий разворот плеч — вот и все, что им нужно. Никто не хочет подумать о душе. Они охотно будут обманываться внешней красотой. — Твою душу не спасет ни одно симпатичное лицо, Том… — протянула она со скользнувшей насмешкой в карих глазах. «Пусть говорит подобающе», — прошипел раздраженный змеиный голос прямо ему на ухо. Том отмахнулся от него. Успеется еще, сейчас есть вопросы поважнее. — Только не говори мне о морали, о доброте и благородстве — эти разговоры навевают на меня скуку. Все эти никчемные материи годны только для тепличных залюбленных мамкой детишек. — Это не пустые слова. Это то, что позволяет нам оставаться людьми. Она пожала худыми плечами под простой тканью темной мантии. — А ты, я смотрю, готовилась к нашей встрече? Может быть, даже мысленные дискуссии проводила? Ждала меня, признайся? На хорошеньком лице Джинни отразилась досада. Том улыбнулся, мысленно оставив первый раунд за собой. Змеиный голос в голове негодующе цокнул: ему претило столь явно демонстрируемое увлечение. Но Том и тут отмахнулся: он будет делать так, как считает нужным, и потерпевшие поражение от годовалых детей Тёмные Лорды ему не указ. Тем более, тот и так подпортил его возрождение, слившись с ним и принеся с собой влияние многочисленных темно-магических экспериментов и проклятие от крови единорогов, исказив воскрешенные черты Тома. — Почему бы тебе просто не оставить меня в покое? Ты ведь и так добился всего того, чего хотел? — Как это почему, Джинни, дорогая? Именно твоя любовь позволила мне ожить в Тайной комнате. Моргана побери, неужели Дамблдор не ошибался? Первый и единственно известный магической науке случай материализации крестража без соответствующего ритуала! А мне нравится владеть уникальным. Быть уникальным. Впрочем, как и чувствовать себя живым. Бери цветы, дорогая, не упрямься. Я говорил тебе, что ты прекрасна?