Белла

Дон Филиппе считался храбрейшим тосканцем и дорожил репутацией, потому не вызвал всю домашнюю охрану, не приказал держать под прицелом двадцати стволов одного человека, что бы тот ни натворил, - пусть так поступают малодушные американские главари. Тем более, что этот скромного вида молодой путешественник, объявленный в розыск по семи областям, вдруг сам приходит – не то чтобы с повинной, но безоружный и спокойный. - Тебя рекомендовали как благовоспитанного, надёжного, исполнительного служащего, - начал подпольный герцог, - Тебе было поручено разведать успехи наших конкурентов в Пистое, а не ополовинивать население этого славного города. Пауза не предполагала какой-либо ответной реплики; говорить перед лицом его сиятельства можно было только по знаку советника, стоящего о правую руку. - Как я понял, всё началось у Сандро Сангвинеро, троюродного брата моей невестки, который должен был стать твоим покровителем и координатором. Что побудило тебя отсечь ему кисть, вырвать язык и свернуть шею? Консильери кивнул, и ослушник поведал: - Сеньор Сангвинеро вызвал портного, указал на меня пальцем и сказал ровно следующее: «Сшей ему приличный костюм». - … Так. Что тебя не устроило? - Мне категорически не понравился жест покойного и то, что он применил ко мне местоимение. - Объясни подробнее. - В присутствии человека его, независимо от возраста и статуса, следует называть собственным именем или же подобающим словесным оборотом, например, этот господин, этот субъект… («Этот бесноватый ублюдок!» - пронеслось в мыслях дона Филиппе) Голое местоимение приравнивает человека даже не к животному – к неодушевлённому предмету. Кроме того, говоря о ком-либо, полагается на него и смотреть. Сеньор Сангвинеро пренебрёг сразу тремя правилами хорошего тона. - … Так. А его подручных ты убрал как ненужных свидетелей своего позора? - Нет. Исключительно из самозащиты. - Скольких положил? - Одиннадцать. - Мне докладывали о семнадцати. - Я не учёл наёмников почтеннейшей вдовы. - Ты ещё тяжело ранил её старшего сына. - Его жизнь вне опасности. Визирь склонился к уху властелина и шепнул: «Два диплома по медицине». - Так. … Затем ты за неделю вырезал мужской состав шести семейств. - Все они работали на Густавильяни, - напомнил осмелевший советник. - Значит, это было что-то вроде компенсации? - Да, - просто сказал истребитель, улыбнувшись, словно речь шла о корзине винограда. Дон Филиппе пощипывал седой ус и задумчиво вздыхал. - Сколько тебе лет, Ганнибал? – спросил наконец. - Двадцать семь. - Два диплома, восемь языков, - шелестел благоразумный помощник, - Всё выполнено чисто. Если болонцы предъявят иск, мы скажем, что их люди напали первые. - Да, историю пишут победители. - Выжившие, - тихо проронил нарушитель спокойствия, гадая, не просочилась ли кровь сквозь бинты на верхнюю одежду. Второе лицо клана сделало ему страшные глаза. Дон Филиппе притворился, что не услышал поправки, а сам решил отныне изрекать этот афоризм в новой редакции. - Что ж… Мы не дикари, чтоб рубить пальцы нашим детям, а умирать тебе ещё рано. Но ты должен дать мне слово, что впредь никогда не будешь убивать человека в первый час знакомства. - Даю слово – никогда. - Риголетти, выплати… этому («окаянному беспредельщику, вскормленному спорыньёй и мухоморами») гражданину пять, нет, десять тысяч, чтоб хватило на новый костюм и чтоб этот («сукин сын») субъект больше не вламывался ко мне после полуночи. Аудиенция завершилась. Вне хозяйского кабинета консильери часто бывает крайне болтлив. Вот и Риголетти взял слово надолго: - Неотёсанный сопляк. Говоришь о хороших манерах, а сам даже не попросил у дона Филиппе руку для поцелуя. Он простил тебя только ради твоего сиротства: он сам потерял отца в Первую Мировую. Если преступишь его завет, я самолично тебя прикончу. Сандро был достойным, добрым человеком. Когда я пригласил его на свадьбу моей дочки Джильды, он подарил немецкий холодильник. Новый! Кстати, племяннице Джованне недавно исполнилось восемнадцать. За ней дают двухкомнатную квартиру. Посватаешься – поспособствую. Его монотонность казалась пародийной. Не прекращая бубнить, он вынул десять бумажных пачек из старинного резного комода и вручил устроителю пистойской бойни, к которому не имел какого-то определённого отношения, просто очень уж нравилось управлять чужими жизнями... Первые сутки после бурной недели Ганнибал отлёживался в гостинице, переваривая события, давая ранам зарасти, а постиранным тряпкам - высохнуть. Ещё через день он посетил лучшее ателье, с порога показав пальцами знак приближённости к дому Содерини, выбрал из готовых вещей белую рубашку, кремовую тройку, насыщенно-сиреневый галстук и такого же цвета платок. При таком параде доктор расположился завтракать в уличном кафе на набережной. Стоял тёплый июньский денёк. Флоренцию наводнили туристы. Ганнибал рассматривал девушек: мысль о браке впилась ему в душу, но, конечно, без мещанских расчётов на приданое; возродилась мечта о любви. Вот только взгляд уже был охлаждён и критичен – все улыбчивые лица сливались в нечто заурядное, внутренне блеклое. Поэты сравнивают губы с розами, но эти даже на растоптанный клевер не тянут; глаз не видно из-за макияжа, волосы измучены завивками… - Здравствуйте, прелестное создание! – прозвучало негромко, но совсем близко, - Что вы делаете сегодня вечером? К молодому человеку подсел нарядный, надушенный мужчина лет сорока трёх. Ганнибал окинул взором мясистую фигуру и решил не ходить вокруг да около. - Предлагаете составить вам компанию? - Был бы счастлив. - Встретимся после заката у вас дома, без свидетелей. Согласны? - О, вы просто читаете мои мысли! Угостить вас чем-нибудь прямо сейчас? Может, семифреддо? - Не откажусь. Обречённый заказал мороженое, оставил визитную карточку и удалился со сладкой улыбкой, а маньяк, над которым Фортуна перевернула рог изобилия, открыл самодельный блокнот, чтоб зарисовать новую фантазию – бабочку, вонзившую иглу-хоботок в брюхо опрокинутого на спину тарантула. Принесли десерт, увенчанный половинкой крупной клубники. От её вида у Ганнибала закололо губы. Он обвёл зубцом вилки нежно-розовую, мягко-ворсистую щёлку, подумал: а не всё ли равно?... И тут где-то слева крикнули: «Эй, красотка!». По набережной небыстрыми, но твёрдыми шагами шла женщина в чёрном кителе. Её кожа имела цвет молочного шоколада, густые чёрные волосы сами собой свивались в мелкие спирали, от них веяло сандалом, мёдом и мускусом; смоляные глаза восхищали, как дождевая туча над пустыней; губы без прикрас и преувеличений выглядели бутоном пунцовой розы. Среди пёстрых, кривляющихся обезьянок появилась гордая пантера. Семифреддо растечётся по блюдцу, капнет белым на сотенную купюру, сунутую под чашку недопитого кофе. - Синьорина, позвольте вас сопровождать. - Вовсе необязательно. - Мне это нужно. Я влюблён в вас. - С первого взгляда? - Да. Ваш облик поразителен. Я никогда ещё не видел женщин вашей масти, но думаю, что даже среди них… - Ты сказал МАСТИ!? - Или окраски. Не хочу использовать термин раса, опороченный лженаукой. - Но так говорят только о животных! - Мы тоже живые существа. Белая и вороная лошадь равны по красоте… - Я похожа на кобылу!? - Вы могли бы сказать о себе словами Суламифи: «Черна я, но прекрасна». Позвольте прочитать вам сто двадцать седьмой сонет Шекспира, в котором объясняется, почему чёрный цвет благородней и честней всех прочих. - Нет, спасибо! Ваш Шекспир был первым расистом: у него негр Отелло убил ни в чём не повинную жену! Выходит, мы – просто жестокие, безумные звери! - Но ведь Дездемона искренне полюбила своего мавра. Так и я вижу в вас совершенство… - Тебе просто надоели белые девки, банкирский сынок! Захотелось… экзотики!? - Нет, исконности. Палеонтологи доказали, что всё человечество вышло из Африки, и праматерь Ева была ничуть не бледнее вас. Как вас зовут? - Допустим, Филлис. - Из какого вы региона? Из Нигерии, Зимбабве, Конго?... - Я – американка из штата Иллинойс! Гражданка свободной страны и не собираюсь быть рабыней у тебя в гареме! - Ни я, ни мои предки никогда не были рабовладельцами. Вам не холодно в здешних широтах? - Слушай, смени пластинку! Если уже плетёшься за мной, то говори о чём-нибудь путном. О себе хоть расскажи. - Вы уверены, что желаете этого? Европейские дамы не одобряют, когда мужчина демонстрирует эгоцентризм, и любят, чтоб мы больше восхваляли их достоинства: пышные волосы, бездонные глаза, бархатистую кожу и её несравненный оттенок… - Хватит! Давай – о себе. - … Не знаю, с чего начать. - Ты очень богат? - Ничуть. У меня даже нет постоянного дохода. - По виду не скажешь. - Я стараюсь хорошо одеваться, но экономлю на еде. - Не похож ты и на голодающего. - Я не голодаю. Мой рацион добротен, но почти не отнимает денег. - А имя у тебя есть? - Ганнибал Лектер. - Это что-то… из Древнего Рима? - Распространённое заблуждение. Античный Ганнибал был военачальником Карфагена, города в Северной Африке… - Опять ты об Африке!? - Я рад, что моё имя связано с вашей исторической родиной, и прихожусь тёзкой ещё одному интересному историческому лицу - прадеду великого русского поэта Александра Пушкина, эфиопу по происхождению. Он был в юном возрасте вывезен царём Петром из Турции, получил дворянское звание, стал придворным и офицером. Представляете, как дивились славяне? Ведь это первый чернокожий… - Опять чернокожие!? Ты больной что ли!?... - Нет. Я здоров. У меня лишь несколько генетических отклонений. Вот – это называется полидактилия. И ещё зубы до сих пор молочные, потому они почти вдвое мельче ваших… - Хрр!!... - Стёрлись, но довольно крепки. Например, я могу перекусить фалангу пальца. - А! Я поняла, к чему ты клонишь - намекаешь на каннибализм! - Ъъ… - Для вас же, белых мразей, мы все людоеды!! - Я отнюдь не осуждаю… Терпение Филлис лопнуло, и она дала навязчивому кавалеру оплеуху со всей злости. - Псих ненормальный!!! - Будьте моей женой! – выкрикнул он в ответ. - Если ты! Ещё раз! Подойдёшь ко мне! – Ты - труп! Понятно!? Вот, как Купидон превращает людей в зомби. На расстоянии пяти-шести метров Ганнибал следовал за неприступной красавицей, с трудом фиксируя маршрут. Несколько раз им встречались стайки задир, всегда готовых поприставать к одинокой девушке, но, уловив на себе взгляд мрачного щёголя, жестами показывающего, что он вооружён, причастен к могущественной группировке и имеет виды на эту синьорину, они тотчас шарахались в сторону. Наиболее развязные только безмолвно одобряли выбор доктора, а он машинальным кивком благодарил за понимание. Филлис жила в отеле среднего уровня. Заходя в фойе, она обернулась на неловкого поклонника, сморщилась и хлопнула дверью. Ганнибал вернулся в свои апартаменты, развёл огонь в небольшом камине, между прочим бросил в огонь визитку типа, который прогрустит теперь весь вечер, но зато доживёт до рассвета; сунул между поленьев хирургический зажим, затем прошёл в ванную, налил ушат холодной воды, разделся до пояса, вскрыл скальпелем вену на левом запястье и окунул руку, коснулся дна несильно сжатым кулаком. Дождавшись ощутимого головокружения, немоты во всём теле и тихого гуда в ушах, обмотал ранку старой чёрной рубашкой, извлёк из камина инструмент и прижёг порез. Варварская процедура помогла забыться, около часа бездумно просидеть в кресле, глядя на солнце в дымке тюля. Когда стемнело, доктор Лектер вколол себе новокаин и заснул, как убитый. Утро началось с ленивой уборки в ванной, невразумительного перекуса и долгого письма к мисс Филлис о самых серьёзных намерениях, о её феноменальной красоте; о продуктивности браков между выходцами с разных континентов, которую признавал даже такой мракобес, как Макс Нордау (перечень знаменитых мулатов и квартеронов прилагался); снова о любви и красоте. Затем был куплен огромный букет из разноцветных роз, вместе с письмом отнесён в отель для англоязычных туристов и командированных. Портье обещал передать всё по назначению, а человек с воспламенённым сердцем стал ждать на улице. Спустя непродолжительное время к нему вышли трое парней атлетического склада. Один свирепо жевал жвачку, другой – спичку, третий заговорил: - Эй, пижон! Ты что ли клеишься к нашей Белле? - Кто вы, господа? - Морские пехотинцы США. - Морские пехотинцы – такой же нонсенс, как пятка ладони и гастрит мозга. - Но мы, как видишь, существуем! - Скоро перестанете. - И как скоро? – ухмыльнулся плечистый ирландец. - Через пятьдесят пять минут. …………………………………………………………………………………………………….. Соблюдение слова, данного дону Филиппе, стоило Ганнибалу подбитого глаза, и в рёбрах прибыло трещин. Но в урочный час соперники сгинули безвозвратно, ни волоска от них не нашли. Теперь цветы для Филлис поставлялись вечером, а она сразу же выбрасывала их с балкона на дорогу. Зато в этот момент, становящийся ритуалом, воздыхатель мог несколько секунд её лицезреть. Его навестили полицейские, увещевали отстать от американки. Были отпущены с миром и без увечий. Наконец наступил тот трагический день, когда королева грёз вышла гулять под руку с представителем своего племени. Проводив их покрасневшими глазами, Ганнибал подумал: «Белые лилии на листьях монстеры и финиковой пальмы». Охота длилась пять дней, пять бессонных ночей. Но то ли парочка была так осторожна, то ли судьба противилась плану. Иногда они оказывались втроём совсем одни во мраке какого-нибудь сквера, но, стоило убийце сделать шаг по финишной прямой, как из-за угла выезжал велосипедист, выходил патруль или пьяница, светила фарами машина. Теряя черту между скомканной явью и неподатливой дрёмой, Ганнибал воображал, будто всё уже свершилось, и вот он ложится рядом с любимой. Тот, другой, именуемый Джек, приобнимает её сзади. Но она смотрит вперёд; в чёрных линзах её зрачков влюблённый художник в последний раз увидит своё лицо; он поцелует её губы, уже уткнув под подбородок дуло Вальтера, и… Вдруг они просто исчезли. «Уехали домой, в Штаты» - сказал консьерж отеля. Доктор Лектер посетил Гаспаре Риголетти, сообщил, что собирается в Америку. Тот воздел руки: - Несчастный! Ты не представляешь, что там за житьё! Вместо братьев и сестёр по вере – еретики-лютеране, богомерзкие сектанты; вместо картинных галерей – кино; вместо оперы – мюзиклы с джазом. Не вина тебе нальют за столом, а отвратительного газированного пойла, закусить дадут картошкой пережаренной. С работы не отпросишься, с полицейскими не договоришься; налоги не заплатишь – сядешь на электрический стул! Одумайся. Познакомься с Джованной. Но уговоры были бесполезны. Поездом, с тремя пересадками Ганнибал добрался до Лиссабона, а там сел на первый трансатлантический лайнер. Океан штормил, и одинокому эмигранту снились чёрные узкие небоскрёбы, уходящие за облака, целые города, состоящие из вавилонских башен. Наконец теплоход заскользил по изгибистому устью большой реки. Была полнолунная ночь; влажный воздух наполнили запахи смол и дыма, спиртов и масел, пряностей и жареной говядины, цветов и болотной тины. Ганнибал видел с палубы скопление приземистых светлых зданий, вдалеке мерещились и многоэтажные дома, но умеренной высоты. Ощутив чьё-то присутствие, прошёлся почти до носа корабля и встретил странного человека, сидящего на мотке каната. Из-под ветхой шляпы незнакомца свисали седые волосы, искусственно свалянные в длинные плотные локоны, напоминающие червей; чёрной жилистой рукой он подносил ко рту курительную трубку. - Моё почтение, сэр, - обратился к нему европеец, - Скажите, это город – и есть Нью-Йорк? Старый негр показал небритое лицо, весело ответил: - Нет, приятель, это Нью-Орлеан, - и прибавил, подмигнув, - Добро пожаловать. Доктор Лектер вернулся к борту, втянул носом дыхание Нового Света, предвкушая, что двадцать восьмое лето станет особенно жарким.