После того, как ты бросил меня, жизнь сделала меня такой тихой. Я просто хотела слушать. Никаких больше разговоров. Никаких ссор, никаких оправданий. Просто... тишина...
Вики
– Покажи мне свои шрамы. Что он сказал? Зачем пришел вообще? Это наше место, но Люцифер бросил меня, нашего места больше нет. Оно мое. – Зачем? - еле слышно, глотая слезы, спрашиваю. – Я хочу увидеть, сколько раз ты нуждалась во мне, а меня не было рядом. Сколько раз? Да я столько лет жила, не понимая, живая я вообще или превратилась в свое подобие. Существовала. – Люцифер, что ты хочешь? – Хочу все знать. – Почитай энциклопедию. – Очень остроумно. А если серьезно? – А если серьезно, ты появляешься в моей жизни спустя пять лет отсутствия, я не знаю, что с тобой, где ты и жив ли вообще, а сейчас такой - хочу все знать, расскажи. Да я по кусочкам себя собирала, заново училась жить. А ты… являешься тут как ни в чем ни бывало. Сердце колотится с каждым вдохом, колотится, как крылья колибри. – Это не так. Мне тоже было непросто. – “Непросто”? – усмехаюсь, это же надо было такое слово подобрать! – Уходи, Люцифер, я хочу побыть одна. Но он не двигается с места. Люц играет желваками, челюсть у него квадратная, крепкая. Скулы острые, а линии лица жесткие, прямые. Врезать по этой челюсти хочется немыслимо. А еще провести пальцами. Почувствовать, колючая на ощупь его щетина или наоборот мягкая. А ну выкинь эти мысли из головы! – Я не уйду, пока мы не поговорим. Ты же знаешь, что, если я хочу, я своего добиваюсь. О да, я это знаю! – Когда покажу шрамы, ты оставишь меня в покое? – Не уверен. – Слушай, у тебя невеста, я выхожу замуж, зачем все это снова тормошить? – Покажи, Вики, – произносит уже более строго, со стальными нотками, и я понимаю, что действительно не отделаюсь язвительными фразочками. Возмущенно выдохнув, засучиваю рукава топа и протягиваю ему руки. Пусть смотрит, я уже давно не стесняюсь своих шрамов. Люцифер долго их разглядывает, некоторые оглаживает ладонью, у меня от этих касаний мурашки бегут. Тело всегда меня подводило своими неуместными реакциями. – Почему ты не убрала их? Есть же множество способов избавиться от рубцов. Косметические процедуры. – Не хотела. Они напоминают мне, что ты все же когда-то был в моей жизни. Когда я проснулась после операции, и не увидела тебя рядом, вовсе подумала, что тебя не существовало, что я все это придумала. Но следы на теле с нашей последней ночи отчетливо показывали, что нет… что ты все-таки был. – Был, – он кивает сам себе. – Тебе не холодно так сидеть? – Нет. Тепло на улице. – Хорошо. Подробно расскажи мне. – Что еще тебе рассказать? Люцифер собирает слушать про мою операцию? – Как ты все эти годы была, что чувствовала. Как со своим женихом познакомилась. Вопросов у меня много. Между нами практически нет расстояния. Эта близость с ума сводит. Вырисовываю на песке незамысловатые узоры, а у самой уши горят. Чувствую, как Люцифер смотрит. Знаю. Поэтому, когда его пальцы касаются моей спины, меня чуть ли не подбрасывает. Будто я от земли оторвалась. Поворачиваю голову, натягивая рукава. Он смотрит, но сейчас его эмоции понять сложно. – Я общалась с психологом, потому что всегда после перенесенной травмы человеку необходимо посещение психолога. Правила такие. – Он тебе помог? – Не знаю. Я замкнулась. Мне предлагали разные техники, а я не хотела ничего делать, – выговариваю слова и практически не дышу. – Он пытался вывести меня из депрессии, но только потом, когда мама заметила мое измененное состояние, мы обратились к психотерапевту. Он мне и поставил диагнозы. – Диагнозы? Не один? – Посттравматическое расстройство и дистимия. Это хроническая депрессия, вследствие долговременного психического дискомфорта. Нервничаю, потому что снова вспоминаю об этом, резко замолкаю. Нужно что-то говорить, а я молчу. Прячу взгляд и кусаю губы. Обещала же себе не показывать ему все эти негативные эмоции, но что-то во мне снова сломалось. – Долго? – Что? – все же делаю усилие и неуверенно поворачиваю голову, чтобы взглянуть Люци в глаза. – Длилось это долго? – Почти три года, – упираюсь взглядом в песок. – Первый год получился самым сложным. Я только молчала и плакала, иногда просто смотрела в потолок. Но Дэвид все мои тараканы обратно в коробочку загнал. Времени много прошло, конечно, но он смог найти ко мне подход. Недаром он один из лучших в нашем городе. – Дэвид? Твой жених? – Да. Он был моим психотерапевтом. Собственно, так мы и познакомились. У него в кабинете. И почему я так спокойно сейчас сижу с ним разговариваю?! Нужно было просто встать и уйти. Как я и хотела, когда увидела его тогда в доме родителей. – Очень романтично, – хмыкает. – Никакой романтики. Он меня спас, только и всего. Такая мелочь. – Да. И заодно в трусы залез. Это уже слишком! – Не смей так про него говорить. Он два года вообще до меня даже не дотрагивался. У психотерапевтов вообще-то есть этический кодекс. Дэвид пригласил меня на свидание только уже по окончанию терапии, до этого не имел никакого права, за отношения с пациентом их лишают лицензии. И вообще, это не твое дело, – встаю, отряхиваясь от песка. – Не знаю, зачем вообще тебе все это рассказала. Ты меня бросил. – Вики, мне жаль, что так произошло и все это по сути из-за меня, – его голос дрожит, он поднимается следом. – Ты этого не заслуживала. – Мне уже неважно, что ты говоришь, – горько усмехаюсь. – Ты был мне нужен тогда. Сейчас слишком поздно о чем-то жалеть. – Я когда-нибудь обязательно все тебе расскажу, надеюсь, ты меня поймешь. – Надеюсь, когда-нибудь я снова смогу рисовать. Остальное меня мало волнует. – Ты не можешь рисовать? – он хмурится. – Нет. Физически я полностью здорова, все дело в голове. Это как барьер. Меня трясет. Так происходит почти всегда, когда я говорю или думаю об этом. Это страшно. Даже не шрамы и не мое временное помутнение рассудка, а неспособность заниматься любимым делом. Тем, чем я занималась всю свою сознательную жизнь. – Вики… – Не говори ничего. Ты все равно ничего с этим не сможешь сделать. – Я знаю, что ты меня ненавидишь. И ты имеешь на это право. – Нет. Чтобы испытывать ненависть. нужно чувствовать, а у меня по отношению к тебе одна пустота. Молчим. – Я благодарна тебе только за то, что, не брось ты меня, я бы не встретила Дэвида. – Ты любишь его? – тихо спрашивает. Смеюсь. – А ты думал, что я вечность буду любить только тебя? – Нет, я… – Да, я очень люблю его, – говорю твердо и разворачиваюсь, показывая, что собираюсь уходить. – Надеюсь, вопросы закончились? Мне нужно идти. И ничего больше не сказав, ухожу с пляжа. Никогда сюда больше не приду, это место теперь не ассоциируется у меня с чем-то светлым. Хочу домой. Приезжаю домой и первым делом залетаю в свою мини-мастерскую на мансарде. Мне построили ее родители, когда только купили этот дом. Мансардный этаж усложнил им строительство, но я благодарна родителям за свое личное место. Здесь все обустроено по моему вкусу и удобству. Неделимая груда кистей, бумаг, карандашей и красок. Идеальный свет из окна под крышей. Чистый мольберт, стоящий в середине комнаты, выделяется среди всех этих вещей. Мой любимый творческий беспорядок. Раньше я могла проводить здесь дни напролет, часто - и ночи, практически не отвлекаясь от работы. Делала перерывы только чтобы перекусить. Больше всего я любила писать портреты – мне с необыкновенной точностью удавалось передать настроение, мимику портретируемого. Моя выставка, на которой мы познакомились с Люцифером, как раз была портретная. Кажется, как будто это было вчера, а прошло уже больше пяти лет… Порыв. Никак иначе я назвать это не могу. Ставлю на мольберт черные листы бумаги, открываю белую краску, беру в руку кисть и… больше не боюсь. Крупными мазками, размашистыми движениями я наношу белую краску на черный фон, создаю силуэт, очертания. Максимально погружаюсь в этот процесс. С непривычки по щекам иногда текут слезы, от осознания того, что я все же смогла. Не хочу думать о том, что случилось это после встречи с Люцифером, не хочу связывать эти события. Подняв голову, замечаю, что уже давно за полночь. Моя первая картина после многолетнего перерыва почти готова, остаются последние штрихи. С полотна на меня смотрит силуэт девушки. Она полностью обнажена, обхватывает саму себя руками, взгляд устремлен наверх. Это я. Светлый блик на черном фоне. Просыпаюсь я от аромата кофе, который бьет по рецепторам буквально возле носа. Открываю глаза и обнаруживаю, что сижу полулежа в кресле, с подтянутыми под себя ногами. Возле себя вижу поднос с едой и чашкой кофе. Жадно хватаясь за кружку, делаю глоток живительного напитка. Горячий кофе стекает по пищеводу, словно возвращая к жизни. — Доброе утро, мелкая. Виктор, ну конечно! Зайти сюда мог только он. Родители никогда не суются. Завтрак мне принес. Классный у меня брат все-таки. — Доброе. Давно я так? — Я пришел в восемь утра. Ты спала с кистью в руке, подперев кулаком щеку. Я накрыл тебя, забрал кисть и уложил голову удобнее. Не стал переносить в комнату, чтобы не поднимать шум. Спас тебя от допроса предков. — Спасибо, братец. — Сначала ты расскажешь мне, как ты тут оказалась и тем более с готовой картиной. А потом — что этому поспособствовало. Ох. Чувствует. Всегда так было. С самого детства. Близнецы, все-таки. У меня теперь два человека, от которых не скроешь мое состояние — Виктор и Дэвид. Всегда знают, чувствуют, что со мной. Присаживаюсь и потягиваюсь, разминая затекшие мышцы. Да уж, почти ночь без сна дает о себе знать, давно я так не делала. Но я рада вернуться в то состояние, до аварии, до знакомства с Люцифером… — Ты с ним виделась? — С кем? — Не пытайся притвориться дурочкой. Во-первых, ты далеко не такая, во-вторых, ты все прекрасно поняла. Ничего от него не утаить. Иногда это совсем не к месту. — Вик, я не понимаю, о чем ты. — Брось это. Я все вижу. Что он тебе наплел? — Ничего он мне не плел! — Вот, попалась. Черт! — Ничего такого. Мы случайно встретились. — Я так не думаю, — хмыкает. — Он точно тебя преследовал. — Да плевать мне. Не я же к нему побежала. — И о чем вы говорили? — сосредоточенно хмурит брови. — Он спрашивал про шрамы. — И что? Ты все ему выложила? — Я рассказала ему про терапию. — Правильно! Пусть ублюдок знает, до чего тебя довел, — выплевывает зло, после случившегося со мной он его ненавидит. — И что еще? — Как мы с Дэвидом познакомились. — Ах, ну конечно! Он-то думал, что ты вечность будешь сидеть у окна, ждать его и страдать. — Не надо так, Вик, это лишнее. — Защищаешь его? — недобро прищуривается. — Нет. Просто не хочу разговаривать в таком ключе. Знаю, что ты его ненавидишь, но, прошу, пойми и ты меня, — беру ладони брата в свои. — Мне больно от твоих слов. Я все помню, что было и какая я была. Понимаю, что это все из-за него. Но… прошу, не вороши прошлое. Я его отпустила. — Прости, — он говорит скомкано, немного виновато. — Просто при одном упоминании о твоем Люцифере, у меня чешутся руки. — Он не мой. Я распахиваю объятия, приглашая в них Виктора, и он, не думая, принимает их. Обнимает меня сильно, до хруста костей. — Просто обещай мне, что не будешь с ним общаться. — Не буду. Я сама этого не хочу. — Картина супер. О чем она? — Это был порыв. Но я смогла, Вик. У меня наконец получилось! — чуть не взвизгиваю от радости. — Ты молодец, кнопка. Я всегда был уверен, что ты все сможешь. Пускай твоя новая картина будет неким эпичным возвращением великого художника. — Перестань, — смеюсь и шуточно бью его локтем в бок. — «Великого», ты как что-нибудь скажешь. – Повешу это твое творение в своей комнате. Красиво впишется. Мы вместе идем на кухню, там разговариваем обо всем случившемся и просто ни о чем. Мой брат – это один из немногих людей, с которыми можно поговорить о чем угодно, может поддержать абсолютно любую тему, он очень умный. И просто помолчать с ним тоже всегда приятно. – Почему ты не переедешь к Дэвиду? Вы жениться собираетесь, а все бегаете как подростки. – Он предлагает мне уже давно. – И? В чем проблема? – Наверное, во мне. Я боюсь. – Чего? – Я сама не знаю, Вик. Это мои тараканы. – Выгоняй своих тараканов и переезжай к Дэвиду. Он от тебя без ума, прекращай его динамить. – Не динамлю я его! Что за слова вообще? – Я тебе как мужик говорю. Девушку хочешь рядышком. Чтобы засыпать, просыпаться вместе, знаешь, вот это вот все. Чтобы секс регулярно… – Так, все, – прикрываю ему рот ладонью. – Посвящать тебя в подробности моей интимной жизни я тебя точно не собираюсь! Виктор ржет сквозь мою руку, я закатываю глаза. – Ты неисправим! Через пару дней мы с Дэвидом едем смотреть кольца. Самые лучшие обручалки у Тиффани, поэтому мы сейчас именно в этом магазине, в центре города, в сосредоточении всей модной жизни богачей. Я тоже всегда была среди этой тусовки, поэтому мне комфортно. – Ты хочешь классику или с бриллиантами? – спрашивает меня Дэвид, когда мы обходим уже третью витрину. – Я не знаю, не думала над этим. Какое понравится. – А тебе что-нибудь нравится? – Пока нет. Я бы тебе сказала. На самом деле, голова забита совсем другим. Я знаю, что скоро у нас свадьба, что нужно выбирать кольца, платье, ресторан и прочую свадебную ерунду, но я думаю только о том, что смогла наконец взять в руки кисть и не бахнуться от этого в обморок. Слишком долго я этого ждала. – Ты еще рисовала? Конечно, я рассказала об этом Дэвиду. Во-первых, он мой любимый мужчина и у нас в отношениях полное доверие, а во-вторых, все-таки он врач, для моего психологического состояния это важно. – Да. Вчера тоже всю ночь провела в студии, но картину не дописала, еще несколько штрихов. – Молодец. Я тобой горжусь, моя девочка, – целует в висок. – А теперь отвлекись от работы. – Прости, я просто до сих пор в эйфории. – Могу себе представить. Но хочу тебя обрадовать – это последний пункт в твоей терапии. Еще пару месяцев, мы избавимся от таблеток, и ты будешь полностью здорова. – Все благодаря тебе. – Все благодаря тебе. Без желания пациента ничего не выходит, – Дэвид приобнимает меня за талию и подводит к следующей витрине. – А теперь посмотри здесь. Наверняка, в этот раз тебе что-то понравится. Так и случилось. На этой витрине было такое красивое и аккуратное колечко, которое мне сразу понравилось. К нашему сожалению, парного для мужчины не было на данный момент в продаже, и мы его заказали. Обещали привезти в течение двух недель. Радостные и счастливые направляемся на выход, с целью найти какой-нибудь ресторанчик, чтобы поужинать. Только выйдя из дверей ювелирного, слышим звонкий женский голосок слева от нас. – Дэвид! Вики! Мы поворачиваемся и видим, что навстречу нам идут Диана и… Люцифер, конечно же. Они идут, держась за руки, и я быстро отвожу взгляд. В конце концов, чего я туда вообще так уставилась?! Они помолвлены! – Диана! Вот так встреча, сестра. Что вы тут, гуляете? – Дэвид обнимает сестру, пожимает руку Люциферу. Я делаю то же самое. Я тоже обнимаю Диану, с Люцифером мы обмениваемся лишь кивками головы. Телесный контакт, каким бы невинным он ни был, тут явно неуместен. – Мы хотим поужинать, вот выбрались в самую гущу пафоса. А вы что тут? – Диана поднимает голову на вывеску магазина и взвизгивает. – Вы покупали обручальные кольца? Покажите! Красивые? Да сто процентов, это же Тиффани. – Диана, не тараторь. Мы купили только Вики, мое привезут позже, под заказ. – Покажи, Вики, я так хочу посмотреть! – обращается ко мне, хватая за руки, с таким энтузиазмом, что я невольно отстраняюсь, и этот жест не ускользает от внимания Дэвида. Я не люблю таких резких движений в мою сторону, он это знает. – На свадьбе увидишь, – отвечает за меня Дэвид, мягко убирая от меня руки Дианы. – Так нечестно! Тебе жалко что ли? – наигранно дует губы. – Пойдем ужинать, Ди, – включается в наш разговор Люцифер. – Оставь ребят в покое. Кольца – это их личное. “Ди”. Как мило. Я чуть глаза не закатила, вовремя одумалась. – Пойдемте вместе? – а Диана все не успокоится. Я не хочу ужинать в компании Люцифера! – Хорошая идея. Мы как раз проголодались и тоже искали хорошее местечко для ужина, – соглашается Дэвид. – Милая, ты не против? Я против! Только придется снова притворяться. – Конечно, пойдемте. И вот буквально через полчаса мы сидим ужинаем в очень уютном ресторане, нам подают мясо и закуски, ставят бокалы с шампанским. – Это я заказала, решила отметить нашу встречу, – подмигивает младшая МакКейн. – Вики не пьет, ей нельзя. – Почему? – не унимается Диана. – Потому что… – О, я поняла! Ты беременна? Вы поэтому женитесь? – перебивает она Дэвида, даже закончить фразу не дает. – Потому что Вики принимает препараты, несовместимые с алкоголем, а не то, что ты сейчас сказала. – Ой, простите, я бываю такая болтушка, не остановить. Звонок мобильного отвлекает от неприятного для меня разговора. Диана, конечно, очень милая и добрая девушка, но ей следует поучиться быть более тактичной. – Это отец, я отвечу, – уточняет мой любимый, и прикладывает трубку к уху. Следующую минуту мы слушаем односложные “да”, “нет” и, наконец, при восклицании Дэвида “Вот блядь”, напрягаемся. Он вообще редко себе позволяет нецензурную брань, а уж маты я от него слышала и вовсе пару раз. Он кладет трубку, подзывает официанта, несмотря на то, что мы еще не доели, и объясняет: – Дедушка в тяжелом состоянии. У него случился обширный инфаркт прямо по дороге к нам домой. – Какой кошмар! Где он? – охает Диана. – В больнице. Поехали. – Как? Все вместе? – Придется. Нельзя терять время. Дэвид расплачивается и мы садимся в машину, Люцифер с Дианой едут позади. Он сразу давит на газ, я пристегиваюсь уже на ходу. – Ты не говорил, что к вам собирается приехать мистер МакКейн. – Я хотел сказать тебе сегодня после ужина. – Все плохо? – Дедушка давно болеет, долго лечился в Швейцарии у лучших врачей, не знаю, как там обстоят дела, но отец был крайне обеспокоен. – Лишь бы все обошлось… – Узнав, что его внуки собрались создавать свои семьи, он захотел прилететь и собрать всех за одним столом, – Дэвид сосредоточен на дороге, а я смотрю на него открыто, без утайки. Он очень красивый мужчина, проблески фонарей поблескивают сейчас на его лице и я бессовестно на него пялюсь. – Но… судьба внесла свои коррективы. – Я бы хотела с ним познакомиться. Жаль, что это произойдет в таких условиях. – Честно, я бы не хотел тебя с ним знакомить вообще. – Почему? – Майкл МакКейн весьма специфичный человек. Сложный, деспотичный, жестокий. Возможно, я бы даже оградил тебя от встречи с ним. – Даже не верится. У вас такая прекрасная семья. Я говорю чистую правду! — Он никогда не любил никого, кроме себя и своего статуса. — И тебя не любит? — Нет, — качает головой. — Мы приехали, милая. Останавливаемся у здании госпиталя, со всех сторон — широкие подъезды, большая парковка. На крыше – вертолетная площадка, наверное, для экстренных случаев. Нет никаких заборов и пропускных пунктов. — Я знаю, что для тебя это сложно, ты не любишь больницы, — Дэвид берет мои руки в свои, поглаживая пальцы. — Ты можешь не идти сейчас со мной, я пойму. Я так благодарна ему за поддержку. Да, я на дух не переношу больницы и стараюсь бывать в них исключительно по очень важным причинам. Но здесь даже вопросов не может возникать, я пойду с любимым. Он рядом, а значит, со мной ничего не случится. — Нет, я пойду с тобой. Все хорошо, — улыбаюсь и целую его в губы, легко, еле прикасаясь. Просто чтобы доказать сказанное. — Хорошо. Спасибо. Мы заходим внутрь. Здесь очень просторно. Стеклянная крыша, большой холл. Вокруг много мест, где можно присесть отдохнуть или ждать врача. Диана с Люцифером присоединяются к нам и вчетвером мы поднимаемся на просторном лифте на пятый этаж в отделение интенсивной терапии. На протяжении всего пути нервничаю. Мысль о том, как отзывается Дэвид о своем дедушке, напрягает. Неужели он правда такой, как о нем сказал его родной внук? Почему деспотичный, жестокий? Что он такого сделал? Неужели все так плохо? Заходим в палату, на койке, весь обернутый какими-то проводками и трубочками, лежит старый мужчина. Глаза его прикрыты, он тяжело дышит. Датчики на мониторе пикают, и этот звук кажется сейчас настолько чужеродным, в этой звенящей тишине. Возле кровати стоит мистер МакКейн, он только кивает нам и не отрываясь смотрит на отца. Ему сейчас тяжелее всех. С каждой минутой напряжение внутри меня нарастает. Кажется, что сейчас на мониторе поплывут непрерывные линии вместо зигзагообразных. Атмосфера угнетающая, хочется уйти, если честно. Но я держусь, ради Дэвида. Вдруг, неожиданно для всех нас, старик открывает глаза, так четко и внимательно осматривает нашу “компанию”, что я теряюсь. А нужно ли что-то говорить? Приветствовать? Но я молчу. Как и все в этой палате. Удивительно, но никто не произносит ни слова. – Ты пришел, – Майкл МакКейн прерывает тишину своим еле слышным голосом, больше похожим на кряхтение. – Я боялся больше никогда тебя не увидеть. Это было еще более неожиданно, чем то, как он очнулся две минуты назад. Только кому он это говорит? – Перед смертью… я хочу… сказать кое-что… Дэвид крепко держит меня за руку. Диана охает и тихо всхлипывает. Марк МакКейн стоит неподвижно, потупив взор. Люцифер молчит. Я же почти в обмороке от созерцания этой душераздирающей картины. Писк мониторов учащается, голос старшего МакКейна слабеет. – Прости меня, внук… Я сжимаю руку Дэвида, потому что чувствую, как крепко он сжал мою. Через пару секунд писк датчиков не прекращается и на мониторе плывут непрерывные линии.