Кастиэль:
Я бежал, уже смутно осознавая происходящее. В один миг я перестал чувствовать вообще что-либо. Не было больше тяготы, не было больше тревоги, лишь пустота, словно не успел. Но не успел на что? Что происходило? И почему это мучило именно меня?.. Ответить я не мог, потому в уличной суматохе, стараясь не обращать внимания на людей вокруг, бежал к ней. Резко остановившись, с распахнутыми глазами смотрел на машину скорой помощи и маму Луны, которая со слезами на глазах смотрела на врачей. Они, видимо, пытались ей что-то объяснить, но та беспрерывно рыдала и с ужасом закрывала глаза. Я растерялся, не зная что делать, но стоило одному из врачей коротко взглянуть на меня, как я тут же пошел к ним. — Ее уже не спасти, да?.. — Извините, но уже слишком поздно. Ваша дочь не только захлебнулась, но и получила передоз, – с сожалением, ответил ей один из врачей. Всего в десяти шагах от них в растерянности остановился я. Захлебнулась?.. Передоз?.. Я не мог поверить ушам. Внутри перевернулось все вверх дном. Мой взгляд стал пустым, отрешенным. — Кастиэль?.. – останавливаясь передо мной, позвала меня мама Луны. — Что..что произошло?.. Ее губы сжались в тонкую линию, а взгляд был совсем отчужденный. Она, точно как и я, то ли не верила, то ли не хотела признавать утраты. Дыхание становилось рваным, грудь сдавливало, а на глазах моих застыли слезы. Словно выйдя из транса, она протянула мне руку, и отдала мне какую-то бумажку. Я с недоумением взглянул на бумагу, но увидев разводы на ней, с тяжестью развернул ее. Уже с первых строчек я понял, что это почерк Луны.. и это предсмертная записка.. Прочитав ее уже больше пяти раз, прикусывал губы, чтобы своими слезами не расстраивать ее маму еще больше.но..Кас, я люблю тебя до сих пор, хоть и не могу принять твой выбор.
Я больше не мог сдерживать слезы, ее слова разъедали изнутри, заставляя полностью осознать свой ублюдский поступок. — Забери ее, Кастиэль. Я больше не могу читать и плакать вновь. Сказала мне она, и последний раз взглянув на машину скорой помощи, которая уже собиралась уезжать, зная, что в задней части машины у них лежит мертвый человек, которого они уже не спасут, вернулась домой. Я простоял возле их дома еще минут десять, то ли пытаясь проститься, то ли пытаясь запомнить все воспоминания с ним, зная, что больше сюда не вернусь. Я вернулся домой поздней ночью, просто потому, что не мог со слезами прийти домой. Я ходил по улицам, паркам, смутно осознавая, что некоторые улицы не знаю и могу потеряться, но было все равно. Горькие слезы застилали дорогу.Пять месяцев спустя.
Я сидел возле надгробного камня, вновь прося прощения за все. Громкие всхлипы не прекращались, горькие слезы не давали продохнуть. — Прости меня, родная.. Повторял я эти слова уже в сотый раз. Я не имел права быть прощенным, не имел права в общем тут находится. Я винил себя, винил за все слова, за ее смерть, за свои поступки, и сам не мог их себе простить..***
Кастиэль ревел навзрыд все эти месяцы, срывая горло от постоянных криков. Не мог успокоиться совсем. Ему снились кошмары, ему везде казался ее голос, ее аромат.. А возможно он уже просто сходил с ума. Он несколько раз пытался покончить с собой, думая, что не имеет права жить. Он довел себя до измождения, не пил, не ел. Выглядел совсем ужасно. Почти не показывался на людях, и то его видели только потому, что с кладбища он почти не уходил. Не мог проститься с ней. До сих пор не мог простить себя, ведь те слова, которые Луна слышала последними от него – были ложью. Кастиэль любил ее, любил больше жизни. Но сказал их лишь, чтобы доказать Дину, что играл по правилам. Никто ведь не знал, что доведет до такого. Дин приходил на кладбище с Касом, заливаясь горьким рыдания вместе с ним. Он тоже винил себя, как и просил у нее прощения. Дин узнал о ее смерти после Сонхва, и вместе со всеми был на ее похоронах. Сонхва долго не мог поверить в слова Каса, каждый раз срываясь и говоря, что это очередной его глупый розыгрыш, но получив от ее мамы приглашение на похороны, стал совсем потерянным. Он разорвал общение, как с Кастиэлем, так и с Дином. Сонхва больше не мог даже находится рядом с ними, понимая, что это они довели ее до смерти. Он ходил к ней на могилу, разговаривая с ней, словно она могла его услышать.. Но это больше походило на сумасшествие. Сонхва каждый раз беззвучно плакал, смотря на имя на надгробии, не веря, что это правда. — Я скучаю, родная..– сидя перед могилой, каждый раз говорили они. Они пытались жить дальше, как она просила, как она бы и хотела, но боль была слишком велика. Они перечитывали записку, оставляя на ней новые, влажные следы. Часами смотрели на совместные фотки, пытаясь с улыбкой, а не болью вспоминать о ней. И совсем не стеснялись горько плакать перед остальными, сколько бы их не просили. «Вы же мужчины, а плакать мужчины не должны!» Говорили им, но было все равно. В своих слезах они не видели чего-то постыдного, лишь искренне выражение ситуаций в своей душе. Они не жили дальше, лишь существовали с виной и скорбью, оставляя свой остаток жизни вместе в ее гробу.