Бог попросил на завтрак лилии

Июнь 1978 года

      Приближалась полночь, и небо над Хогвартсом уже окрасилось в насыщенный чернильный цвет. Берег Черного озера в этот вечер был особенно красив в свете мириады парящих фонариков и золотистой пыльцы, покрывающей, казалось, каждый свободный дюйм. Выпускной вечер в Школе Чародейства и Волшебства был настоящей сказкой, из которой так не хотелось уходить в реальность взрослой жизни.       Танцующая толпа выпускников 1978 года при взгляде со стороны напоминала картину абстракциониста: платья вчерашних школьниц мыслимых и немыслимых цветов разбавляли мрачность парадных мантий молодых людей. Пышная юбка сливочного платья Марлин Маккиннон и завитые светлые волосы делали ее похожей на облако сладкой ваты. Рядом с ней Сириус выглядел весьма эффектно в своей белой рубашке с подтяжками, надетой вопреки дресс-коду: надо ли лишний раз говорить, что присущее Бродяге дьявольское обаяние дома Блэков придавало лоск совсем простым вещам? В летний воздух, пропахший ментоловыми сигаретами и вишневым пуншем, летели разноцветные волшебные фейерверки.       Когда Джеймс подхватывал ее за обтянутую синей тканью тонкую талию и поднимал в воздух, Лили искренне смеялась. Голова кружилась, она была пьяна свободой и любовью.       — Джим, хватит! — ее счастливый смех в свете золотой пыльцы звенел перезвоном колокольчиков. — Клянусь, если ты поднимешь меня еще раз и еще выше, я точно не удержусь и упаду!       Захмелев, он смеялся в ответ и поднимал ее выше, удерживая в своих крепких руках с мастерством настоящего охотника. Сборная Гриффиндора определенно теряла в лице Джеймса Поттера одного из лучших игроков, но его ждала другая жизнь. Он уже решил для себя, что она не будет связана с квиддичем и будет куда опаснее, но в этот вечер не хотел об этом думать: официальное прощание с детством не стоило омрачать мыслями о том, что происходило по ту сторону стен Хогвартса.       Сейчас он чувствовал себя настолько неприлично счастливым, насколько мог себе это позволить любой восемнадцатилетний выпускник. И с трудом гнал от себя соблазнительные мысли затащить необыкновенно красивую Лили Эванс — разумеется, в его глазах она была прекрасна каждый день, но синий цвет и уложенные волосы сделали ее еще привлекательнее — в коридор восьмого этажа и зацеловать до потери пульса, разжигая этими поцелуями в зеленых глазах настоящий колдовской огонь.       Мелодия сменила темп, стала более медленной, и общая толпа разбилась на пары. Выбритого подбородка Джеймса коснулись завитые рыжие волосы, а в район ключицы поверх парадной мантии опустилась раскрасневшаяся щека. Переводя дух, Лили тяжело дышала и устало улыбалась, слушая удары его ускорившегося сердца.       — Я бы хотела, чтобы этот момент никогда не заканчивался.       Несмотря на окружающий шум внешнего мира ее шепот прозвучал для него оглушающе громко. Ей хотелось сказать ему куда больше и совсем другими словами, выразить весь свой страх за будущее, добавить, как она боится его потерять, но из-за сбившегося дыхания вырвалось лишь это. Не самое сокровенное, не самое многозначащее. Однако она чувствовала, как Джеймс улыбается куда-то в ее совсем растрепавшиеся волосы, а его руки крепче прижимают ее к себе, и догадывалась, что он понял все, что она хотела выразить словами и не смогла сказать вслух.       — Поверь, Лили, я сделаю все для того, чтобы ты чувствовала себя так же, как сегодня.       Он действительно хотел каждый день видеть такой же беззаботной и счастливой, какой она была в этот вечер, когда эйфория от перехода на новый жизненный этап переполняла умы одногруппников почище зависимости от «Феликс Фелицис». Только напоминать ей о беспокойстве и суровости поджидавшей их войны не стал — у них еще будет завтрашний день для этого обсуждения.       — Даешь слово?       Лили подняла голову от его груди, ловя сквозь блики от множества огней на очках его дорогой сердцу взгляд. Ей было неизвестно, что будет с ними дальше, что подготовила для них судьба, но она была точно уверена в том, что ее судьба и ее жизнь крепко связаны с этим человеком.       — Даю слово, Эванс, что буду танцевать с тобой до тех пор, пока ты сама не захочешь, чтобы танец закончился. Впереди целая вечность.       Подумать страшно, сам того не подозревая, Джеймс Поттер пролил бальзам на ее сердце, заглушивший тревогу. Опустив на ее щеку чуть сухую ладонь, большим пальцем он стер с ее накрашенных губ остатки сладкого вина и, обхватив ее за шею, притянул Лили еще ближе, накрывая ее умиротворением и цитрусовым ароматом. Если ее вечность будет пахнуть бергамотом и табаком маггловских сигарет, на которые она благодушно закрывала глаза, стоило застать их с Сириусом за курением тайком, то эта вечность однозначно обещает быть счастливой.

***

Сентябрь 1979 года

      В 1979 осень в Англию пришла рано: август доживал последнюю неделю теплых дней, когда деревьев начала касаться первая уверенная позолота. С желтыми листьями на них обрушились и холода, делая ночные рейды уже не столь беззаботными, какими они были все лето, когда прошлогодние выпускники по школьной привычке считали это временем каникул. Потому особенно удачно было, что выбранная Лили дата свадьбы пришлась на бабье лето — церемония стала настоящим глотком свежего воздуха для всего Ордена. Осень была ее любимым временем года, она с раннего детства мечтала, что отец поведет ее к алтарю именно в сентябре.       Основная часть церемонии проходила в маленькой маггловской — родители Лили, Джон и Джейн Эвансы, разумеется, хотели присутствовать на свадьбе младшей дочери — часовне у Годриковой впадины, которая с трудом смогла вместить всех желающих. Сириус, почувствовав на своих плечах груз доверенной ответственной миссии быть шафером, занимался рассадкой гостей и организацией пространства: Эвансы не без удивления обратили внимание, что изнутри выбранная часовня оказалась будто бы больше, чем выглядела снаружи. Бродяга на это замечание лишь обворожительно улыбнулся, так же обворожительно стряхнул с глаз челку с парой едва заметных седых прядей и не менее обворожительно что-то соврал про секрет дома Блэков и наследственное умение организовывать брачные церемонии.       Марлин и Алиса, сама весной ставшая миссис Лонгботтом, переглянулись, услышав его фразу, и синхронно закатили глаза. Как близкие подруги Лили они были выбраны подружками невесты и собирали мужские взгляды в своих одинаковых малахитовых платьях, выгодно оттеняющих и крупные светлые кудри Марлин, и стильную короткую стрижку Алисы. Члены Ордена с удивлением узнавали в них тех девушек, чаще всего появляющихся на общих собраниях и рейдах в джинсах и повседневных мантиях. Даже Лунатик свернул голову, стоило Марлин в общей суете первый раз пройти мимо и случайно его задеть плечом в зеленом шелковом рукаве. Заметив это, Сириус самодовольно поправил собственную бабочку и расстегнул пуговицы черного жилета: не зря он предложил сшить одинаковые платья именно этого оттенка — цвета глаз невесты.       Что до самой Лили… Стоило ей появиться на пороге церкви под руку с Джоном, Сириус задался было вопросом, удерживать в руках собственную челюсть или едва не потерявшего сознание Джеймса, но навык молниеносного принятия решений сработал без его участия, заставив подхватить Сохатого под локоть и крепко его сжать. Он до последнего возмущался, что девочки решили выбирать платье для Лили без участия шафера, которому должны были быть известны все детали церемонии — признаться, после прошедшего неделей ранее мальчишника часть деталей он бы и сам предпочел забыть, — но теперь понимал, что это было верным решением. Не зря Бродяга со школьных времен называл ее принцессой: в день собственной свадьбы Лили в этом светлом приталенном облаке платья цвета молочной пенки выглядела так, будто вышла со страниц сказок Барда Бидля.       — Сохатый, прекрати пялиться. Ты же поедаешь даму глазами, что о тебе подумает ее отец?       Сириус в первых рядах слушал историю, как во время пасхальных каникул на седьмом курсе Джон Эванс застал Джеймса за увлекательно опасным спуском из окна комнаты Лили на втором этаже, однако не мог его не поддеть. В день свадьбы лучшего друга, своего названного брата, его хорошее настроение хлестало через край.             — Это не просто дама, Бродяга, это Лили Эванс! Это моя будущая жена, ты можешь в это поверить?       Снисходительно приводя в порядок вечно взъерошенные волосы Джеймса и его покосившийся галстук, Сириус понимающе улыбнулся и кивнул. Ему ли было не знать, кого тот видел в своих первых эротических фантазиях в двенадцать лет. Он действительно не меньше самого Поттера с трудом верил, что эти фантазии претворились в жизнь, а он выбран Джеймсом на должность шафера.       — Поверить в то, что эта красотка выбрала тебя на моем фоне? — он цокнул языком, не спуская с губ улыбку. — Не могу, Джим, извини. И никогда не прощу этого предательства ни вам, Поттерам, ни вашим будущим детям.       «Уже боюсь», — ответил Джеймс одними губами: Лили под руку с отцом подошли слишком близко, чтобы продолжать обмен колкостями. От былого шутовства во взгляде не осталось и следа, стоило ему обратить все внимание на нее.       Мир содрогнулся и сжался до размеров этой часовни, увеличенной заклятием незримого расширения, и он словно заново надел очки, не видя ничего кроме счастливого лица Лили в обрамлении распущенных рыжих волос. Подари ему кто-то настолько мощный маховик времени, он бы вернулся во время экзаменов первого курса, нашел вихрастого мальчика и посоветовал ему ни в коем случае не опускать руки, ведь та веснушчатая сообразительная девочка, которая показательно воротит от него свой красивый вздернутый нос, обязательно заметит его и полюбит вовсе не за его зрелищные выходки. Ее любовь, ее способность видеть в нем истинную красоту, а не одно напускное шутовство, ее ямочки под блестящими от слез счастья зелеными глазами — все в ней стоило того, чтобы добиваться Лили Эванс долгие семь лет.       Подумать только, Лили Поттер. Он и сам не знал, чем заслужил себе в жены эту женщину.       Джеймс плохо помнил момент собственного признания перед алтарем и ее тихого «да», придя в себя лишь на скреплении их официального союза поцелуем. Голова кружилась так, будто ему снова было четырнадцать, когда они на четверых на пустой желудок разделили литровую бутылку Огдена, неизвестно где и каким путем добытую Сириусом. Эйфория подкинула пьяную мысль, что он и на сегодня наверняка припас что-то подобное на магическое продолжение праздника.       Для праздничной церемонии, когда с формальностями было покончено, Бродяга организовал небольшой шатер на волшебной стороне деревни, на заднем дворе дома, тщательно обустраиваемого молодоженами последний год. По версии для родителей, Лили, конечно, не порочила свою честь сожительством с будущим мужем до брака и снимала квартиру в Лондоне вместе с Марлин, но на самом деле Джон и Джейн, все зная и понимая еще со времен той истории с окном на седьмом курсе, тактично закрывали глаза и ничего не говорили младшей дочери: они видели, что Джеймс был для нее всем.       Несмотря на то что свадьба проходила так, как она и мечтать не смела: рядом были близкие друзья, родители, она вышла замуж за любимого человека — одна деталь омрачала идеальное настроение Лили. Они так и не помирились с Петуньей, а на приглашение та ответила категоричным отказом. И она не могла сказать об этом ни матери, зная, что Джейн и без того тяжело переживает их разлад, ни Джеймсу, который после совместного ужина с Петуньй и ее будущим мужем Верноном Дурслем в прошлом году принял идею их приглашения в штыки, а потому Лили нарочито громко смеялась, разговаривая с девочками и разглядывая фотографию, сделанную сразу после церемонии. Волшебное фото как нельзя точно отразило настроение этого дня: Джеймс с осоловелым от счастья взглядом обнимал ее за плечи, по левую сторону Сириус, идеально выглядящий даже с полузакрытыми глазами, о чем-то говорил, поднимая бокал шампанского, а ее собственная улыбка и кольцо на поднятой руке сияли в свете сработавшей вспышки.       В этой легкой грусти ее и застал Бродяга, успевший разделить на всех четверых мародеров — единогласно было признано, что Питеру больше не стоит наливать — пару литров огневиски за пределами шатра. Джеймс и не заметил бы эту несущественную перемену ее настроения, его слишком пьянила мысль о своей женитьбе, но Сириус считал своим долгом оставить от этого дня у всех лишь приятные воспоминания, а потом особо тщательно пытался отслеживать смену настроения главных виновников торжества.       — Принцесса, могу я отвлечь тебя на пару слов?       — Сириус? Что-то случилось?       Обернувшись, Лили наткнулась на его вопросительный взгляд и жестом попросила Марлин и Алису оставить их с шафером наедине. Продолжая улыбаться, про себя она вздохнула с облегчением: внутренний барьер не все позволял высказать Джеймсу, не давая подсознательно его ранить, но несказанное всегда готов был выслушать Сириус. И она ему была бесконечно благодарна за возможность поговорить, зная, что что бы она не сказала, останется между ними и не коснется Джеймса.       Они присели за дальний угол банкетного стола, скрытые от чужих глаз и ненужных расспросов. Свободные от рейдов и дежурств, которые в последние дни увеличивались в геометрической прогрессии, немногочисленные гости чувствовали себя расслабленно, видя в этой свадьбе настоящую отдушину, способ забыться, не думать о войне. Краем глаза Сириус заметил, как Хвост безуспешно пытается очаровать Доркас Медоуз, и не мог не усмехнуться. Дочь его двоюродной сестрицы Андромеды, шестилетняя крошка Дора не менее усердно хотела завоевать внимание одинокого Лунатика. Жизнь не стояла на месте.       — Только не говори, что ты грустишь из-за своей сестры.       На эту фразу Лили удивленно выгнула бровь, но оставить его без ответа не смогла.       — Так ты отвлек меня от общения с Алисой, чтобы помолчать вдали ото всех? Как интимно, Сириус, — уголки ее губ невольно приподнялись, — у Поттера появился повод для ревности еще до первой брачной ночи?       Возведя пленившие девушек серые глаза под непозволительно длинными для мужчины ресницами к потолку шатра, Сириус лениво взмахнул палочкой и невербально открыл бутылку шампанского, чтобы наполнить ее опустевший бокал. Напоить Лили не входило в его планы, как бы ни хотелось отомстить Сохатому за тот приватный танец от светловолосой волшебницы на мальчишнике, однако тем не менее она ему казалась излишне задумчивой, ушедшей в свои мысли, а эта проблема даже у магглов решалась лишним глотком шампанского.       — Мы еще на третьем курсе поспорили, что он добьется своего и женится на тебе, Эванс, так что упорству Джима можно позавидовать. Он до сих пор смотрит на тебя так, как не смотрел ни на одну девушку. Если ты, разумеется, не жалеешь об этом сделанном выборе.       — Не об этом выборе я жалею, Сириус, и ты об этом если не знаешь, то наверняка догадываешься.       — Знаю, принцесса, — он протянул ей бокал, проникновенно заглядывая в глаза, — но неужели высокомерное поведение твоей сестры стоит того, чтобы упустить хоть одно мгновение своей свадьбы?       Продолжение мысли крутилось на языке, но он решил оставить его и свою невысказанную боль на ее усмотрение. Седые пряди в его отросшей челке, непотопляемая грусть на дне серых глаз — все говорило о том, что лишать себя счастья от возможности находиться рядом с Джеймсом, возможности его обнять, пусть даже на одно мгновение, не стоило мыслей о беспочвенной обиды Петуньи. Лили кивнула, понимая и с грустью принимая эту такую простую истину: они не знали, что будет дальше и сколько времени отмерено им на собственное счастье, одному лишь Бродяге было известно, что боль от любви длится многим дольше, чем сама любовь.       Джеймс нашел их двоих не сразу, по дороге к банкетному столу сцепившись языками с близнецами Пруэттами, и Гидеон, отрастивший под носом рыжую щетку модных усов, не был готов отпустить его без пересказа их с братом последнего рейда. «Поттер, ты бы только видел, как трусливо аппарировал этот лохмач Долохов!». Он участливо кивал, но слушал вполуха, отыскав взглядом голову Лили, и благодарно выдохнул, заприметив рядом Бродягу, наверняка не давшему ей заскучать. На его счастье Пруэтты увидели в таком же проходящем мимо Стерджисе Подморе, уже прилично захмелевшем от избытка выпитого пунша, более благодарного слушателя и отпустили Джеймса из плена своей истории с миром.       — Бродяга, мне кажется или ты пытаешься обольстить мою жену?       — Твое счастье, Сохатый, что у нее иммунитет на чары моего обаяния, — парировал Сириус, салютуя ему своим бокалом, мгновенно стирая со своего бледного аристократического лица признаки меланхолии. — Я приложил столько усилий, но миссис Поттер, видимо, слишком любит своего супруга.       Лили также повеселела и невольно закатила глаза, не вслушиваясь в эту столь привычную перепалку, ставшую для этих двоих ежедневным ритуалом. Она смотрела на Джеймса, чувствуя, как собственные планы завтра же поговорить с Петуньей, откладываются на потом. Сегодня была ее свадьба с мужчиной, за которого она действительно хотела выйти замуж, и сестра, эгоистично проигнорировавшая ее просьбу в очередной раз, явно не была достойной причиной печалиться в столь важный день.       — Поттер, а ты не хочешь закружить свою жену в танце?       Она протянула навстречу ему раскрытую ладонь и указала подбородком в сторону танцпола.       — Эванс, — он отвесил шутливый поклон, беря Лили за руку и помогая ей подняться, — тебя я готов кружить в танце до самой смерти.       — Поттеры, кажется, настало мое время вспомнить о своих обязанностях и организовать медленную музыку. Все горят желанием посмотреть на танец молодоженов. Надо подготовить платочки для ваших родителей.       Сириус растворился в цветной толпе гостей так быстро, словно напрямую аппарировал к собственной цели, стоило Лили обернуться на его голос. С грустью она признавала, что как бы он ни храбрился и как бы ни был искренне рад за них с Джеймсом, нельзя было скрыть, что в этот особенный день особенно сильно заныл его старый шрам, напоминание о котором Бродяга так усиленно топил в алкоголе и тщательной организации праздника. Однако Сириус не был бы Блэком, если бы позволил себе заговорить об этом, потому и ей, и Джеймсу приходилось делать вид, что они не видели тех седых прядей в его черных волосах.       И при взгляде на все, что он не мог не сказать, но показывал, Лили хотелось любить своего мужа, бросаясь в омут головой, так отчаянно и так опрометчиво, как только могла ей позволить совесть. Война слишком рано научила их проживать каждый день так, будто он был последним.       — Миссис Поттер, можно вас поцеловать?       Джеймс исключительно для фото близких целомудренно вел ее в медленном вальсе, осторожно держа за тонкую талию, и выдал свои истинные желания лишь шепотом у сережки гоблинской работы. Лили не могла не улыбнуться: разве она могла догадаться в одиннадцать лет, что тот назойливый мальчик даст ей свою фамилию и будет спрашивать на что-то ее позволение?       — Тебе не нужно мое разрешение, Джим, — она переместила руку вниз, проведя ладонью с его плеча до самого сердца, бешено стучащего даже сквозь свадебный смокинг, — потому что оно у тебя уже есть.       — Тогда держись крепче, дорогая.       Не прерывая танца, он осторожно опустил Лили вниз и, удерживая в своих руках над самым полом, коснулся ее губ. Кажется, где-то за границей стекол его очков сверкнула пара вспышек фотоаппаратов, но Джеймс этого уже не заметил.

***

Октябрь 1980 года

      — Ты обязан попробовать мое, Лунатик. Оно с лимоном.       Несмотря на активные заверения в потрясающем вкусе мороженого Сириуса, Ремуса он явно не впечатлил: главный любитель шоколада был консервативен в своих предпочтениях сладкого. Лили дорогого стоило не рассмеяться при взгляде на моментально скривившееся лицо Люпина, а вот Джеймс сдержать себя не смог. Надо думать, Бродяга и рассчитывал на эту реакцию, выбирая себе мороженое по неоднозначной рекомендации торговки киоска. Шалость однозначно удалась.       Липовую аллею Риджентс-парка устилал ковер из рано облетевших желтых листьев. В середине рабочего дня для большинства магглов здесь было пусто и так желаемо для них четверых тихо, ведь после почти ежедневных рейдов, участившихся нападений со стороны Пожирателей и столкновения нос к носу со смертью им в первую очередь не хватало тишины. Глядя на такое редкое английское солнце, светившее в октябре уже без былого тепла, Лили блаженно вздыхала, поправляла на рыжих волосах черный берет и старалась не отставать от остальных. Как удачно с их двухмесячным сыном согласился остаться Питер, казалось, и сам хотевший поначалу вырваться из замкнутого круга поглотившей их магической войны. Будь у нее больше сил на размышления, она могла бы подумать, с чего Хвостик решил проявить подобную прыть в отношении Гарри, но материнство и растущее количество жертв заставили ее отмахнуться и принять эту милость с его стороны. Тем более вне войны, вне закрытых прилавков Косого переулка вишневое мороженое в маггловском Лондоне казалось вкуснее, чем оно было на самом деле.       Родители Джеймса умерли в начале апреля, едва успев отметить с ним его двадцатый день рождения и так и не увидев единственного внука: их жизни, одну за другой, унесла драконья оспа. В военное время подобная кончина от старости или болезни казалась почти дикостью. Потерю эту он переживал особенно тяжело, с головой погрузив себя в работу в Ордене, и пришел в себя, когда при встрече с Волдемортом закрыл собой неудачно оказавшуюся рядом беременную Лили от летевшего в ее сторону проклятья, а после получил от Бродяги в нос за воистину гриффиндорский эгоизм. Читать нотации было не в характере Сириуса, но одного «твоя смерть не вернет Юфимию и Флимонта, только убьет Лили, ты этого хочешь?» хлестким блэковским тоном было достаточно, чтобы Джеймс протрезвел от горя и продолжил жить дальше с осторожностью, с оглядкой на собственную семью. Ведь в каком-то смысле и сам Бродяга потерял родителей в их лице.       Сейчас, спустя полгода после похорон, Джеймс был почти прежним. Только все чаще их с Сириусом можно было застать в полночь на кухне Поттеров в гробовом молчании и сигаретном дыму, сколько бы Лили ни просила не курить прямо в доме. Даже всегда тактичный Ремус однажды не удержался от замечания, что они стали больше тратить на сигареты, чем в прошлом году. Бродяга в ответ на это сощурился и лишь в очередной раз зажег огонь на конце палочки вместо зажигалки: после увиденного в газетах известия о безвестно пропавшем Регулусе он, пожалуй, действительно стал зависим от табака, но признавать Лунатика правым было не в характере дома Блэков.       Война затянулась, конца боевым действиям видно не было, но и жизнь не стояла на месте. Иначе о каком счастливом детстве Гарри, отрады для всех них, можно было говорить, если они сами не смогут находить причины для маленьких радостей в каждом дне?       — Лунатик, сфотографируешь нас?       Неожиданно мягкий голос Джеймса вывел Люпина из оцепенения. Шоколадного мороженого на порцию оказалось неприлично мало.       — Лили на днях говорила, что у нас недостаточно фотографий для альбома.       — Конечно, Сохатый, — Ремус улыбнулся, обнажая шрам на правой щеке, и потянул на себя ремень сумки, куда последний раз положил фотоаппарат. — С удовольствием внесу свой небольшой вклад в пополнение семейного альбома Поттеров.       Джеймс заговорщически ему подмигнул и, дождавшись пока Лили повернется спиной, собирая букет из осенних листьев всех оттенков желтого и красного, настолько тихо, насколько это позволяло сделать шуршание листвы под ботинками, подкрался сзади. Ухватив ее за пояс черного пальто, он с мастерством былого игрока в квиддич развернул смеющуюся Лили к объективу в подобии танца. Веером взметнулись рыжие, точно ржавчина, волосы и слились по цвету с липовым листопадом.       Эта фотография действительно попала в семейный альбом Поттеров много лет спустя, когда Рубеус Хагрид, желая сделать Гарри подарок к окончанию первого курса, в поисках снимков его родителей посылал совы всему первому составу Ордена. И в тот момент Ремус не думал, что запомнит их всех, в том числе и себя самого, именно такими, какими они были в один вроде бы совершенно обычный осенний день: неприлично взрослыми для своих двадцати, уставшими, но необыкновенно счастливыми.

***

Апрель 1981 года

      Пасхальная неделя в этом году выдалась мрачной из-за сжавших магическую Британию, словно в тисках, холодов и годовщины смерти Флимонта и Юфимии. Атмосферу во всегда наполненном светом доме в Годриковой впадине, тщательно скрытым Фиделиусом, омрачал и запрет Дамблдора на появление Джеймса на могиле родителей ни при каких условиях. Измученный бездействием в четырех стенах, тот и без его слов не находил себе места, меряя шагами кухню и выкуривая сигарету за сигаретой. Он рвался схватить мантию, послать Патронуса Бродяге и вместе с ним безрассудно прыгнуть в расставленную Пожирателями ловушку, но старательно по капле выдавливал из себя диктующий это эгоизм: напорись он на Аваду, Лили и Гарри останутся без защиты. Чертов змееподобный тип только этого и ждал.       Сердце Лили каждый раз пропускало лишний удар, стоило посмотреть на Джеймса в этом состоянии. И она была не в восторге от вынужденного заточения, однако тщательно убеждала себя, что Дамблдор знает, как лучше. В конце концов, одному ему было под силу сдерживать накалившуюся обстановку в нынешнем Ордене: ходили слухи, что в их рядах может быть предатель. Многие стали искоса поглядывать на Сириуса, бывшего для этих подозрений, казалось, лучшей кандидатурой и так удачно оказавшегося Хранителем тайны Поттеров.       В начале зимы над домом родителей Лили, Джейн и Джона, в темно-синем небе зависла зеленая, будто свет от брошенной Пожирателями Авады, Черная метка — так Волдеморт дал понять, что выбрал равного себе, что предсказывало пророчество. Едва об это стало известно в Ордене, Алиса Лонгботтом, чувствуя, что именно ее поддержка сейчас необходима Лили, раскрыла для нее утешающие объятия и дала ей выплакать столько слез, сколько успело накопиться за время войны. На самих похоронах Лили не смогла выжать из себя и капли, как бы отчаянно ни моргала, потому внешне выглядела совершенно обыденно, разве что ее внутренний огонь, горевший для близких всегда невероятно ярко, в тот день таился в ее глазах лишь слабым огоньком свечи. Петунья не видела и не могла видеть этот сокрытый свет, хотя на него никто не накладывал маглоотталкивающих чар, и в словах себя сдерживать не стала, высказав сестре все, что она когда-либо думала о волшебниках и магическом мире.       В ответ на ее слова та учтиво кивала, удерживая Джеймса, у которого чесались кулаки наброситься на поддакивающего супруге Вернона. Гнев свела на нет мягкая просьба Лили: будь Эвансы живы, будь они здесь, они не оценили бы такой жест со стороны зятя. Его понимание и терпение же было вознаграждено, стоило им вернуться домой: она отчаянно бросилась ему на шею, рвано целуя там, куда могла дотянуться. Затопить собственное горе в любви к мужу Лили казалось не самой плохой идеей. Особенно после осознания, что круг дорогих для нее людей сжался до тех, кто был допущен на порог дома Поттеров.       В пасхальное воскресенье Лили, уложив Гарри в детской на дневной сон, сидела на кухне, водя палочкой то в сторону радио, то в сторону остывшего чая, заставляя его сохранять температуру. С улицы через приоткрытое окно тянуло запахом первых дождей и весенней свежестью. Джеймс все же взял мантию, но заверил, что они встретятся на безлюдной территории недалеко от кладбища, где перекинутся, а после уже в анимагической форме доберутся до могилы Юфимии и Флимонта. Пожиратели совершенно точно не будут их ждать там за три дня до годовщины, а Альбус до сих пор не знал о наличии в своих рядах трех незарегистрированных анимагов. Сириус внес важное уточнение, что на все должно уйти не больше пары часов, однако время сейчас стало слишком ценным ресурсом. План казался надежным, только война внесла свои коррективы и напоминала, что стопроцентной надежности быть не могло.       Она уже порядком извела себя, все это время отсчитывая секунды по настенным часам и невольно отмечая, что обещанные Бродягой два часа истекли ровно десять минут назад, когда услышала, что в прихожей открылась дверь. Приветливо мяукнула трехцветная кошка. Лили шумно выдохнула, поднимаясь навстречу мужу.       — Боже, Джим, ты вернулся.       На язык просилась мысль, что она была готова получить от него Патронус, подразумевая самое страшное, но осталась невысказанной, отложенной в ящик накопившейся за последний год тревоги. Его теплые руки, очутившись на ее спине поверх зеленого свитера, разлили на душу целебный бальзам спокойствия.       — Неужели ты сомневалась, Эванс? Я же обещал.       В голове Джеймса промелькнуло уточнение, что он бы не смог позволить себе погибнуть вдали от нее и Гарри, умирая с мыслью, что находится от своей семьи так далеко. Он бы бросился на Волдеморта лично даже при отсутствии палочки в руках, но не мог себе позволить оставить их без защиты в тысяче миль. Думать об этом было тяжело и болезненно, а потому он со вздохом тряхнул головой, отгоняя подобные мысли, словно назойливых мух, и крепче прижал Лили к себе, вдыхая яблочный запах рыжих волос и укачивая ее в объятиях.       Станция на забытом радио проигрывала песни маггловских исполнителей, и в кухне Поттеров неспешной рекой текла песня Queen «Любовь всей моей жизни». Они сами не заметили, как отчаянные объятия переросли в медленный танец. Вторя проникновенному голосу Фредди Меркьюри, Джеймс тихо рассказывал, подпевая тексту, что и в старости будет рядом с ней, чтобы напомнить о своей вечной любви. Уткнувшись ему в грудь, Лили улыбалась и знала, что слова его пророческие, что так и будет.       Ей очень хотелось в это верить.

***

Декабрь 1997 года

      Тот Сочельник Годриковой впадине запомнился не только снегом, ложившимся меховыми шапками на обелиск на городской площади и могилы местного кладбища, но и посещением Гарри Поттера, в чью честь этот обелиск был возведен. Стоило волшебнику приблизиться к каменному изваянию, как он преображался, приобретая черты Лили и Джеймса Поттеров, отдавших свои жизни за сына. Из часовни, где их когда-то, словно вечность назад, венчали, доносился рождественский хорал. Со свадьбы Поттеров прошло чуть больше восемнадцати лет, а из присутствующих на той скромной церемонии оставшихся в живых можно было пересчитать по пальцам одной руки. Новый год грозил продолжением Второй Магической войны.       Гермиона Грейнджер то и дело взмахивала палочкой, счищая снег с надгробных плит в поисках родителей Гарри. Он же, стараясь ступать по скрипучему снегу как можно тише, задавался вопросом, знали ли они, пожертвовавшие собой, чтобы он мог жить, что их семнадцатилетний сын совсем рядом. Он, вероятно, унаследовав родительский комплекс вины и их же извечное геройство, жалел, что не мог сейчас лежать рядом с ними.       Поверх замерзшей на его щеке слезы опустилась снежинка, словно заколдованная, не спешившая таять. Гарри досадливо смахнул ее, отпустив на волю порыва ветра. Ему показалось, что в этом зимнем воздухе посреди снегопада она смешалась, обнявшись, с другой снежинкой, будто бы терпеливо ее ожидавшей.       Он нахмурился, вытирая снег с очков и отходя от могилы родителей. В последнее время в голову часто приходила подобная чушь. Должно быть, и сейчас это был просто обман зрения: снежинки же не могут прижиматься к друг другу. И тем более танцевать.