Пингвин

Просыпаться в канаве стало частью новой жизни Ди Фэйшэна. Хотя нет, не обязательно в канаве, кроме одного примечательного случая, когда они с Фан Добином купили еды в ближайшем городе и заявили, что Ли Ляньхуа сам может давиться приготовленным им лично ужином, а они хотели бы чего-нибудь съедобного. Ди Фэйшэн сам не знал, что тогда на него нашло, не иначе сияющая глупость молодости ему от Фан Добина передалась. Щенку было такое простительно, но не ему, взрослому, да еще главе ордена. Поэтому он не удивился, когда пришел в себя рядом с тем самым Фан Добином, да, в канаве. Хулицзин, видимо, тоже оскорбилась за хозяина, потому что Ди Фэйшэн, вставая, влез рукой в кучу собачьего дерьма, а потом еще в одну, расположенную с издевательской точностью. Что тот лис, что эта — чего еще можно было ожидать. Потом бывали солнечные полянки, заросшие цветами луга, пляжи — Ли Ляньхуа следовало признать, обладал чувством прекрасного. Ди Фэйшэну всегда было интересно, где он держал свои убойные снотворные травы или порошки. В рукавах, что ли? Или его решения не были такими спонтанными, как казались? Он действительно хотел от них избавиться? Тогда почему позволял потом себя находить? И даже явно был рад видеть. И еще. Как этот доходяга, драматически помирающий при мимолетной угрозе физической нагрузки, вытаскивал их из Терема — совсем не пушинок. Как с Ли Ляньхуа все сложно всегда! Наверное, Ли Ляньхуа все же был по-своему к ним привязан. После канавы рядом неизменно находился узелок с рисовыми шариками, и выпутывались они из тонкого одеяла. А однажды Ди Фэйшэн с изумлением обнаружил, что всю ночь прижимал к груди детскую игрушку. Кособокий… то ли птенец, то ли детеныш какого-то животного с мягким клювом и не то ластами, не то недоразвитыми крыльями смотрел на него глазами-бусинами кротко, но с некоторой иронией. — Сам небось шил, — завистливо проворчал Фан Добин и отвернулся. Ему игрушки не досталось. «Кто?» — чуть не ляпнул Ди Фэйшэн, а потом понял, кто. — Что это за недоразумение вообще? — Пингвин, — Фан Добин не повернулся, в голосе слышались слезы. Вот ведь, совсем еще ребенок. — Какой пингвин? — Птица такая, нелетающая. Живет где-то далеко, за океаном. Я картинки путешественников видел. Ди Фэйшэн, что бы о нем ни говорили, не любил, когда люди вокруг расстраивались. Тем более такие, уже не совсем чужие. Он протянул пингвина Фан Добину, ткнув его в спину. Фан Добин повернулся и в ужасе замахал руками: — Нет. Ты что. Он тебе дал. Как можно?!! Так и получилось, что пингвин по имени Пингвин стал спутником Ди Фэйшэна, поселившись за пазухой. Иногда Ди Фэйшэн разговаривал с ним. И вот что удивительно. Пингвин вроде не перечил, но, собранный из разнокалиберных, плохо подогнанных друг к другу лоскутов, умудрялся демонстрировать самые разные эмоции: неодобрение, сочувствие, а то и довольно обидное веселье, даже обсидиановые бусины становились ярче. Во время одиноких ночевок Ди Фэйшэн успокаивался шуршанием и запахом трав, которыми была набита игрушка: ромашки, мяты, зверобоя, а пальцы перебирали как четки камушки внутри хлипкого тельца. А потом с Ди Фэйшэном случилась Цзяо Лицяо. Как она хохотала, вытащив пингвина. Пингвин, понятное дело, скорбно молчал, но выражение лица (Ди Фэйшэну было совсем плохо, в голове мутилось, но у Пингвина действительно было лицо и выражение на нем) оставалось… В общем, Ди Фэйшэн понимал, почему Цзяо Лицяо злобно зашипела и, вцепившись красными когтями, растерзала и выпотрошила игрушку, высыпав травы и камушки под ноги, а обмякшую шкурку вместе со все еще удивленно таращившейся бусинами головой бросила в бассейн. Понимал, но не мог не сморгнуть слезы. Слабый очень был, болело все — только этим можно было объяснить. Когда Ли Ляньхуа его спасал, Ди Фэйшэн все порывался выловить то, что осталось от пингвина, и никак не мог выговорить заплетающимся языком, чего хочет. — Я сошью тебе нового, ткань выберу подороже, бусины внутрь нефритовые положу. Будет бравый молодец, хоть в главы ордена бери, — за вином сказал Ли Ляньхуа. А Ди Фэйшэн не хотел нового. Он хотел того, потрепанного с перекошенным немного лицом и вечно удивленным взглядом, разводящего короткими крыльями то ли в извинении, то ли в самоуничижении. *** К письму, последнему письму от Ли Ляньхуа прилагался мешочек. Ди Фэйшэн развязал шнуры и быстро, чтобы никто не увидел, сунул за пазуху Пингвина — лоскутного, смешного, единственного. Он найдет Ли Ляньхуа. Теперь он не сомневался.