Что бы ты ни делал

Глеб всегда выглядит странно с тортами. Это какая-то аксиома социальных сетей – в них есть фотки Глеба с тортами, и он выглядит на них странно. Матово-мастичные или с сахарной печатью и сливками, с логотипом Матрицы или какой-то смешной формы типа тыквы, такие торты, которые есть только на фотографиях или за витриной магазина – муляжи, что ли? Может, из-за этого бутафорства так случается, что Глеб выглядит с ними странно? Нет, конечно, хотя рациональное зерно в этом есть. Нет, потому что Глеб в праздничном колпаке, Глеб со стаканом шампанского, Глеб в блестящем дождике – это нонсенс какой-то. Не совсем нонсенс, конечно. Тем не менее, Глеб – это постоянный надрыв или манерная апатия, крик умирающего, стоны любовника, что-то летающее над обычной жизнью с её рабочими днями и праздниками. Голубая мечта застрявших в повседневности и страшный кошмар постоянной инаковости. Так не о кошмарном – Глеб выглядит странно с тортами, но вызывает только мерное мягкое потягивание в груди, разделывая вилкой кусок оставшегося со вчерашнего дня торта, запивая его крохотными обжигающими глотками чая, обесчувствив горячим губы и упрямо не разбавляя. Вчера было третье октября, торт был шоколадный, без свечей по причине возраста празднующего, оставшийся на утро по причине отсутствия на праздновании детей и сладкоежек. Так он и стоял в холодильнике как под стеклянным колпаком под пластиковым липковатым кофром и ждал жадноватой разделки вилкой и сытого довольства. Вадик не ест сам, только кофе пьёт. Они даже не разговаривают, Глеб доедает торт и сам приглашает себя в комнату, берёт чужую гитару, пробегается пальцами и наигрывает что-то ритмичное и недоделанное. Вадик чувствует, что был бы Глеб чуть попроще, чуть поискусственнее, сыграл бы «с днём рождения тебя», но Глеб позамороченнее, поживее, он играет что-то своё, незаконченное и неоформленное, не адресуя Вадику и с вызовом так. Вадик принимает поздравление и наслаждается им – это, наверное, сложно со стороны – считать поздравление в том, что к тебе пришёл брат, с которым вы толком не общаетесь, съел твой торт и поиграл на твоей гитаре. Глеб позамороченнее, Вадик тоже. Глеб доиграет, и Вадик вытянет у него из пальцев гитару, подтрунивая, начнёт что-то из совсем старого, юношеского, звенящего молодостью и единением, оборвёт на втором-третьем такте, задумчиво пробежится перебором и сыграет тоже самое – незаконченное Глебово, – только помедленнее, добавляя бас, убирая его, чего-то мелодически продолжит, разрешит по-другому, повертит мелодию туда-сюда, давая Глебу послушать. Из этого может получится песня, а может и не получится, Вадик дарит ему в ответ варианты и развития, чёрт их знает – удачные или нет. Посидят так полчаса, то выстукивая что-то на корпусе, то наигрывая, передавая гитару, иногда даже не передавая – перебирая струны, неудобно изогнув руку, пока на грифе пальцы переставляет другой. Это неудобно, да и не всегда красиво, но мелодия в головах одна, так что руки сами лезут. Перекинутся парой слов: как мама? Когда тур? На радио иду завтра. Поздравили фестивалем. Думаю шестиструнную басуху купить. Дождь завтра. Ещё торта? Такси? Хочу пройтись. Пошли. Оденутся в прихожей, толкаясь плечами и хлопая по карманам – не забыл ли бумажник? Выйдут, постоят в лифте, не глядя в лицо, глядя на руки, пол и металлические стены. Выйдут, толкнув тяжёлую подъездную дверь, придерживая её друг для друга, пойдут по улице, гранитным блокам тротуара. Октябрь дурной – то ли тёплый, то ли холодный, пасмурно-ясный и мокрый, как любой октябрь. Закурят, шуганут голубей, мягко пройдутся по воде – не забрызгать бы. Дойдут чёрт знает до куда – в ту сторону шли вообще? – и попрощаются, хлопнув по плечам. Разойдутся, чтобы строго друг от друга, не обернутся, конечно, что за ребячество, но проходя мимо домов и деревьев, разделяя себя ими всё больше, будут тихонько перебрасывать друг другу слова и ноты – что, если закончить ступенью выше? Да там бас нужен! Октаву вниз и будет богаче звучать, хотя октава, конечно, скучнее кварты. Вадик, ты дурак – ты про сильную долю не забыл? Как ты ударные к этому прописывать собрался? А барабанщик твой пускай сам мучается. Вадик! Да ладно, Глебк, ты же сам слышишь – так и должно быть. А рифму бы посложнее, может, что-то составное? Составное, да, и что-то поэтичное – как наесться чужого торта, сыграть чужое как своё и быть при этом совершенно на своём месте.