Сбой траектории

      — И всë-таки, лошадь могла бы остаться в другой комнате. Ты же раньше жил с лошадьми, — ехидно заметила Скарлетт, припоминая одну из его бесконечных баек.       — Не по своей воле. Ну, лошадь ушла, и сожалеть об этом было уже поздно. Не нужно расшатывать их вынужденное перемирие воспоминаниями о таких курьëзных и неприятных случаях из прошлого.       Она перехватила со стола бутылку виски как раз в тот момент, когда Ретт снова потянулся за ней.       — Тебе на сегодня хватит. Нам ещё жить тут неизвестно сколько, и оно нам может понадобиться, — она посмотрела на огонь и снова перевела взгляд на детей, — если кто-нибудь пострадает.       Ретт прищурился, но кивнул.       — И что ты теперь будешь делать?       — Извини?       — Без твоих еженощных возлияний и прочих милых сердцу занятий, — он затушил сигару. — Не пытайся притворяться, что ты не пьëшь регулярно. Я вижу — и оплачиваю — счета за спиртное в нашем, э-э, прекрасном жилище.       Это еë задело.       — Думаю, я всë же справлюсь с этим лучше тебя, раз уж ты решил проверить.       — Вызов принят, — сказал он медовым, но в то же время почти до прав полным сарказма голосом.       — Хотя ещё неизвестно, что мы считаем призом.       Они закончили есть в молчании. Утром она аккуратно завернула половину своей булочки к завтраку и положила её в чайник рядом с входной дверью на хранение, хотя ей хотелось доесть её. Голова Скарлетт кружилась от множественных забот о завтрашнем дне, но время на причитания найдëтся уже после их благополучного возвращения домой.       — Я бы попросила тебя помочь мне раздеться, но кажется, ты начал эту работу ещё в поезде.       — Я чувствовал себя обязанным помочь. Ты выглядела как кукла со сломанной спиной, когда сгорбилась и спала в этом корсете. Это напугало бы детей.       — Как тебе удалось его снять, не выставив напоказ…       — Это было сложно, но у меня есть свои методы.       — Нисколько в этом не сомневаюсь, — неприятный образ Ретта, снимающего из-под юбки корсет с другой женщины в другом элегантном купе другого поезда, преследовал её внутренний взор, прежде чем она его раздражëнно подавила.       — Тот синяк на бедре выглядит довольно неприятно, - заметил он с нарочитой ленцой, — на твоём месте я бы спал на боку.       Как будто она нуждалась в его советах, особенно с такой наглой формулировкой! Да и как он мог видеть её синяк, если пытался снять корсет из-под одежды?       Скарлетт схватила чемодан и кувшин с водой и гневной походкой пошла в другую комнату, чтобы раздеться до сорочки. Она с тоской подумала о любимом зелëном пеньюаре, но решила, что с нежным шёлком следует подождать, пока она не примет ванну.       Скарлетт закуталась в халат, чувствуя необъяснимую застенчивость. Она поискала в ридикюле носовой платок, намочила его талой водой, чтобы вымыть лицо и руки, расчесала пальцами волосы и заплела их назад, думая о мужчине в соседней комнате.       Он любил расчëсывать ей волосы. Раньше он часто…       Когда она вернулась, Ретт тоже успел раздеться, судя по тому, что она могла видеть над простынями. Он лежал на своей стороне кровати. Если она устроится на не пострадавшем боку, то будет смотреть на стену, а не на него.       Она думала, что Ретт встретит еë ухмылкой или, по крайней мере, грубым или ехидным замечанием, но вместо этого он отвернулся, и Скарлетт на секунду почувствовала разочарование по причинам, которые ей не отчего-то не захотелось выяснять.       Она сняла халат и положила его в изножье кровати, забралась под одеяло и уснула прежде, чем её голова коснулась подушки.       Несколько часов спустя она вернулась в Новый Орлеан в свой медовый месяц. Скарлетт знала это, потому что чувствовала себя в тепле и безопасности, рядом к ней прижимался Ретт, окружая коконом родного запаха кожи, лошадей и сигарного дыма. Сочетание, напоминавшее ей о юных довоенных годах, когда отец казался вечной и незыблимой защитой от всех невзгод. Аромат свежего кофе в нескольких футах от неё вот-вот должен был раздаться...       Она открыла глаза и увидела пыльные, вытесанные вручную бревенчатые стены. Нет, это был не Новый Орлеан.       Скарлетт посмотрела в окно, не желая расставаться с остатками фантазии. День, казалось, свалился с неба слишком рано и ощущался холоднее, чем предыдущая ночь. Слепящее солнце безжалостно светило на белый зимний пейзаж, выбивая из глаз слëзы.       Но она могла бы поклясться, что почувствовала запах Ретта и кофе. Заинтригованная, она повернулась и изучила пространство рядом с собой на кровати, проведя по нему рукой. Да, грубое белье было ещё тёплым, а простыню распахали складки и следы лежащего на ней тела. Одеяло было перекинуто полностью на её сторону.       Перед лицом прошла кружка.       — Вот, — сказал Ретт, появившийся совершенно бесшумно.       — Ты вчера нашëл кофе? Как чудесно, — выдохнула она, садясь.       — причëм, наполовину полный пакет. Но сливок, увы, нет.       Он сел напротив неё, верхние пуговицы мятой белой рубашки были расстëгнуты, открывая шею. Волосы были ещё мокрыми от утреннего умывания, но бриться он не стал. Надо сказать, видеть его с щетиной ей довольно понравилось.       И снова Скарлетт вспомнила об их медовом месяце. Насколько он был красив она поняла именно тогда, и как ей нравилось смотреть на него глазами других женщин. Это было чудесное путешествие до той ночи, когда они впервые серьëзно поссорились. Но вот только на следующую он её утешал...       Кошмары, с содроганием подумала она. Что бы случилось, если бы ей приснился кошмар в этой хижине, а он лежал бы рядом с ней?       — Если нужно, есть немного масла и сахара.       Масло и сахар? Она задавалась вопросом, что ещё он украл, но не упомянул.       — Все в порядке. — она сделала глоток, потом ещё.       Услышала приглушëнное хихиканье и повернулась, чтобы увидеть Эллу и Бонни, сидящих и играющих вместе в своей постели. Звуки небольшого локального града, бывшего по половицам разносились с чердака.       — Уэйд расчищает себе место наверху, — сказал Ретт, — Я тщательно проверил. О вредителей там нет, можешь об этом не беспокоиться. Но только другие маленькие вредители голодны. Ветчина оттаивает, но недостаточно быстро.       Он протянул руку и пощекотал Бонни и Эллу, которые уже захихикали, услышав, что их называют вредителями.       — Я принес котел со снегом, чтобы он растопился. Там есть ванна, в которую можно наполнить и вымыть этих грязных девчонок.       — Я могу испечь на завтрак лепёшки из кукурузной муки и поджарить пару яблок в жире от ветчины, — сказала Скарлетт, — Не размораживай всю ветчину, еë будем растягивать как можно дольше. Мы съедим немного её на ужин.       Она встала и вытянула шею.       — Мне нужно проверить другую комнату на предмет того, что там может храниться. Наверху была какая-нибудь еда?       — Нет. Однако здесь есть подвал.       Она сразу оживилась.       — Ты уже заглянул в него?       — Я думал, мы осмотрим его вместе. Ещё кофе?       — Нет, спасибо. Я приготовлю из него подливку от красных глаз к ветчине на ужин.       Её разум уже начал скурпулëзный подсчëт.       — Мне нужно знать, что ещё есть в тех мешках. И посмотреть, что в подвале, желательно, сейчас, когда светло. Ветчина — единственное мясо, что у нас имеется?       — Боюсь, что так. Мне удалось стянуть пирог с фаршем, но этого надолго не хватит.       Пирог — это действительно неплохо, и действительно, его следует съесть до того, как ветчина будет израсходована… конечно, они будут есть крошечными ломтиками, чтобы растянуть подольше.       — Сколько у тебя пуль?       Он склонил голову, ожидая пояснения.       — Для твоих пистолетов. Тебе придется поохотиться.       — Патронов у меня полно, но провизии и без этого хватит как минимум на неделю, Скарлетт. Кроме того, животные не выйдут наружу раньше, чем через день или два после снежной бури. Возможно, в их отстреле нет необходимости.       Она фыркнула, но строгое начало речи утонуло в зарождающейся истерике.       — Думаешь, держать меня за дуру — хорошая идея? Сегодня 7 февраля, мы живём у подножия чëртовой горы в чëртовом лесу, менее чем в ста милях от Канады! Снег не растает ещё неизвестно, когда, а до этого,его будет падать ещё больше и больше, и так чëрт знает, сколько времени!       Мышца на его челюсти дёрнулась, но тут Ретт бросил взгляд на девочек, которые прекратили играть и смотрели на них обоих широко раскрытыми глазами.       — У нас всё будет хорошо. Не кричи.       Она поймала направление его взгляда, и поспешно взяла себя в руки.       — Я приготовлю завтрак, а тебе пора приступать к прокладыванию дороги в туалет.       Он поднял обе брови.       — Ты отказываешься жить в хижине с лошадью, а я не намерена жить в хижине с пятью людьми и без доступа в туалет для каждого из них. Кроме того, возьми с собой Уэйда, ему нужно немного подышать на свежем воздухе и побыть в присутствии другого мужчины пару часов.       — Бонни не совсем…       — Она будет в порядке, я об этом позабочусь.       Его неприкрыто сомневающееся выражение лица говорило о многом, но она сразу же показала ему, на что она способна.       — Итак, — оживленно сказала она, вставая, чтобы накинуть на себя халат, игнорируя боль в мышцах и давнишнее замечание Ретта по поводу её властности, — Давайте начнем работу.       Удивительно, но Ретт подчинился и в течении дня большая часть из намеченных Скарлетт планов была выполнена. Всё же она не осмеливалась слишком сильно командовать Реттом и старалась не забывать вежливо просить, но, конечно, в спешке забывалась и несколько раз обругала его, на что он только рассмеялся. Или парировал так, что она изо всех сил старалась больше так не делать. Пока она не забывала снова, и так далее.       Она разложила по полкам то, что осталось от их обеда и уже готовила ужин, пока мужчины работали на улице.       Время от времени приходил Уэйд и говорил, что дядя Ретт велел ему передохнуть. Сам Ретт, однако, не переставал работать, даже когда Уэйд позвал его к столу.       После того как Скарлетт привела себя и своих дочерей в порядок и оделась, девочки продолжили играть и смеяться. Бонни, всё ещё очарованная Эллой, развлекалась, прикасаясь к волосам сестры, рассматривая её крошечные и изящные руки и ноги и сравнивая размеры и длину со своими собственными.       Она потянула Эллу к окну и поразилась тому, как солнце разливается жидким мëдом по медным локонам. Элла улыбнулась малышке и спонтанно чмокнула её в щëку.       Ретт вошёл, стаптывая с ног налипший снег.       — Папа, — тут же позвала Бонни, — разве Элла не милая?       Он, конечно, согласился и обнял Эллу, погладив по макушке, к радости обеих девочек. Скарлетт удивлялась своей младшей дочери, настолько уверенной в преданности отца, что та совсем не чувствовала ревности.       Она продолжала смотреть со слабой улыбкой на лице, прежде чем внезапно застыла. Она должна была сохранить им жизнь, этим двум девочкам и мальчику наверху. Элла и Уэйд — это всё, что осталось от их отцов, а Бонни… Она посмотрела на Ретта.       Что ж, ей она ни за что не позволит чему-либо с ними случиться. Ни с Бонни, ни с Реттом.       Вся эта ситуация слишком уж живо напомнила ей Тару во время войны. Слишком многое в принципе напоминало ей о Таре во время войны.       Скарлетт поставила тарелки для себя и Ретта, положив себе только вчерашнюю булочку и кусочек пирога, чтобы остальные могли съесть ещё немного. Она увидела, что Ретт это заметил, но ничего не сказал. Уэйд поднялся наверх, и девочки возобновили игру, как только их отпустили из-за стола. Скарлетт была только благодарна, что они могли сами развлечься какое-то время.       Она поспешила заняться делом, поднялась из-за стола и направилась к чердаку, Ретт последовал за ней.       Там оказалось тепло и довольно уютно обставлено, хотя комната по большей части пустовала, если не считать кровати, которую Уэйд признал как свою собственную; он уже всё приготовил, положил шарф и книгу на тумбочку, а одежду сложил на стул.              Двери, похожие на шкафы, закрывали проем, давая ему возможность уединиться, если он в этом нуждался.       Они спустились с чердака вниз и вошли во вторую комнату, что была поменьше. Там тоже притулился небольшой камин, который она не заметила накануне вечером, и стена, заваленная дровами, за что она молчаливо благодарила небо. Остальные кровати были завалены различными инструментами, парой испорченных металлических приспособлений непонятного назначения и длинной охотничьей сумкой с луком и стрелами.       — Ловушки для кроликов, — сказал Ретт, беря одну из железяк и тщательно осматривая еë. Скарлетт мысленно приняла к сведению, что нужно будет пустить в дело эти ловушки – ну, конечно, она могла найти что-нибудь, чем можно бы их заложить, – когда у неё появится такая возможность.       Она вытащила лук из сумки, и он упал на пол с оборванной тетивой. Проклятие.       — Планируешь кого-нибудь застрелить, да? — спросил Ретт.       — На самом деле, да. В детстве я немного практиковалась в стрельбе из лука со Стюартом и Брентом, и тогда у меня это неплохо получалось.       — Возможно, на это стоит посмотреть, — отозвался Ретт, осмотрев инструменты и найдя молоток и коробку с незаржавевшими гвоздями.       Она наблюдала за мужем, пока он оценивал ущерб, проводя рукой по гладкому дереву, и что-то вспыхнуло внутри неё. Она никогда не видела… ну, на самом деле она никогда не видела, чтобы Ретт чинил что-либо, кроме детских игрушек, никогда не видела, чтобы он работал с инструментом или занимался чем-то настолько практичным, как сейчас, с закатанными рукавами и покрасневшим лицом от расгребания снега. Кроме той ночью, которую она не забудет — когда он вытащил их из разрушенной снарядами Атланты и отвезли в Раф-энд-Реди.       Весь день он таскал дрова и котлы со снегом, его рубашка была мокрой от пота и прилипала к груди и спине. У неё перехватило дыхание, и ладони внезапно почувствовали тепло и липкость.       Он починил лук за считанные минуты, а затем посмотрел на неё с несколько озадаченным выражением лица, пока она суетилась, проводя инвентаризацию. Там было достаточно постельного белья, без которого им не придётся обходиться, пока стирается старое, и это было хорошо.       Ретт разжёг огонь в меньшем камине, и вся хижина словно бы стала уютнее от рыжих теней и низкого гудения огня. Элла и Бонни зашли к родителям и начали требовать отдельную комнату, обращаясь преимущественно к Ретту, потому что они, несомненно, знали, что он сдастся наиболее быстро.       — Абсолютно нет, — сказал Ретт, но его взгляд смягчился, когда маленькие лица поникли. Скарлетт начала было протестовать, но как только она быстро осознала последствия сна рядом с Реттом, когда в комнате никого не было, отказалась от этого.       — Но у Уэйда же есть отдельная комната, — рискнула Элла. Она бросила на мать трепетный взгляд, а затем скрутила в руках юбки, сама страшась своей смелости.       — Мы тоже хотим, — нахмурилась Бонни, скрещивая свои крошечные ручки на груди.       — Послушай, Бонни, Уэйду будет тепло на чердаке, потому что жар поднимается вверх, но я не уверен, что мы сможем постоянно поддерживать два огня, — весело сказал Ретт, — И у нас с мамой есть хорошая теплая комната. Разве с нами не будет лучше?       — Нет. — На лице Бонни появилось выражение, поразительно напоминающее и её мать, и темпераментного ирландского дедушку, которого она никогда не знала, — Если у Уэйда есть отдельная спальня, мы тоже хотим!       Элла застенчиво не вмешивалась. Бонни подпрыгивала и умоляла, довольно умело и артистично, и Ретт, конечно, сдался, переместив инструменты в угол большой комнаты, загорождëнный сломанной мебелью, и повесив простыню. Он передвинул кроватям поменьше из главной комнаты, но его мрачное выражение лица не ускользнуло от внимания Скарлетт.       После полуденного обеда девочки прилегли вздремнуть в своих новых покоях, а Уэйд удалился немного почитать. — Давайте посмотрим другие пристройки, — сказал Ретт. Чтобы получить доступ к погребу, им пришлось выйти на улицу, и по дороге он выкопал из снега мешки и показал Скарлетт их содержимое.       Кроме кофе и ветчины, там был фунт масла и пятифунтовый мешок сахара! Банка с заваркой, мешок муки поменьше, контейнеры с солью и перцем и драгоценный кусок сала довершали содержимое.       Им пришлось согнуться чуть ли не в половину своего роста, чтобы попасть в подвал, три стены которого явнособирали из ручьевых камней и лишь единственная коричневая стена походила на глиняную.       В бочках с песком хранились картофель, репа и брюква, а также несколько луковиц, сушёная фасоль, свисающая с потолка, и больше ничего. Овощи помогут избежать болезней, но свежими останутся они недолго.       Коптильня была такой же смешанной конструкции, построена из тех же камней, с пристройкой на одном конце и широкой скамейкой для тех, кто должен был поддерживать огонь и наблюдать за ходом дела.       Скарлетт отметила, что Ретт разжёг небольшой костëр в очаге и вынес наружу; вероятно, там, он весь день и грелся, а не в самом доме.       Она оглядела пустые полки.       — Думаю, ты и здесь не смог найти мяса.       Ретт сел на скамейку и покачал головой.       — Я полагаю, что лесорубы уехали где-то в конце октября или в начале ноября. Вероятно, они планировали вернуться весной с припасами и забрали с собой всё мясо.       — Ну, капканы можно расставить немедленно, и ты сможешь начать охоту примерно на следующий день.       — Как я уже говорил, возможно, в этом нет необходимости, но если игра будет стоить свеч, я это сделаю.       Она повернулась к нему.       — Мы только что обсуждали это. Возможно, мы не сможем выбраться до середины апреля. В феврале осталось ещё три недели, в марте почти пять, а в первых двух неделях апреля будет десять, так что жить нам тут десять недель.       Скарлетт быстро подсчитала.              — Десять недель, трёхразовое питание, пять человек — это более тысячи приемов пищи. Если быть точным, это 1050 порций. Ты разве видишь здесь столько?       — Ты считаешь, что двухлетнему ребёнку требуется такая же порция, как и взрослому человеку?       — Ты видел, как ела Бонни? Я удивлена, что ты об этом не упомянул. Она унаследовала мой аппетит.       — Скарлетт, при всем уважении , я —капитан корабля. Я прекрасно знаю, как прокормить толпу людей и выжить в неблагоприятных условиях.       — Хорошо. Ты можешь помочь мне спасти моих детей от смерти из-за цинги?       — Скарлетт, — засмеялся он, — Чтобы заболеть цингой, нужны месяцы. Для таких здоровых, сытых детей, как эти, ещё больше.       — О, так ты думаешь, что можно поставить их на грань цинги?       — Опять — я капитан корабля. Как ты думаешь, почему в одном из мешков в основном яблоки и зелень?       — Возможно, ты и был капитаном, но я уверена, что кто-то другой занимался приобретением и приготовлением еды. Может, с виду тут и целая гора капусты, но когда кочаны будут приготовлены, их размер значительно уменьшится.       Его лицо на мгновение вытянулось от её слов, прежде чем губы искривились в ломаную линию, и он снова заговорил.       — Дуй, дуй, ветер. Ты не так жесток, как человеческая неблагодарность.       Она почувствовала на мгновение укол вины за резкие слова.       — Я очень благодарна тебе за предусмотрительность, что ты догадался добыть то, что у нас есть. И за повозку с лошадью. И за всё, что ты тут сделал.       Ретт замолчал, а Скарлетт уставилась в крошечное окошко на вечнозеленые деревья, и что-то, что было видимо только ей. То, что она помнила о войне, кольнуло её память. Она слышала это однажды, ближе к концу, когда генерал Ли, как сообщали, каждый день отправлял армейские подразделения, чтобы собрать всё, что можно, в лесу и на полях, чтобы избежать болезней среди солдат.       — Как вы питались во время войны? Вы собирали провизию по лесам?       — Редко. В основном я играл в покер с солдатами Союза.       — Как это?       Он пожал плечами.       — У них всегда были деньги и лучшая еда.       — Ну, здесь точно нет никого, кого можно было бы бить, или обирать, или обманывать; никакая суета или хитрость не принесет нам никакой пользы, нет рук, которые можно пожать, или рук, которые удастся смазать. Единственное, что сохранит нам всем жизни, — это работа.       — Я не против работы, но ты слишком много беспокоишься. У нас есть кров и провизия, снег, который можно растопить, чтобы получить воду, и лес для охоты…       — Мы должны иметь запасы всего, стремиться жить как можно лучше, чтобы убедиться, что этого окажется достаточно. Более чем достаточно. Я хочу не крохоборствовать.       — Пиршество во время голода.       И по какой-то причине она не думала, что он говорит о еде. Она разочарованно фыркнула.       Я поклялась Таре, что никогда больше не буду голодать и действительно не буду. И никто из моих близких.       Она повернулась к нему лицом.              — Сассафраса и побегов тыквы уже не собрать, но, возможно, я смогу найти немного дикого лука или чеснока. Дилси сказала мне, что кора ели или пихты тоже подойдёт, поэтому я соберу её, если не найду сосны. Если смогу добраться до леса, где снег не такой глубокий, может быть, я смогу ещё чего-нибудь раздобыть.       — Я иду в лес, чтобы потерять рассудок и найти свою душу — в его глазах зародилось понимание, — Это не война, Скарлетт. Это только лишь хижина у горы. Мы победим.       — Я знаю это. Но я не оставляю ничего на волю случая.       Она начала ходить из угла в угол так быстро, как только позволяло маленькое пространство.       — Ты видел Уэйда вчера вечером? Я не могу позволить ему беспокоиться о еде. И мне нужно, чтобы ты занимал его физически как можно больше. С тобой ему будет гораздо лучше, — ей не хотелось это признавать, — Выполнять простую человеческую работу по сбору дров или воды и расчистке дорог вместе с тобой будет намного спокойнее, проще и безопасней.       Она остановилась перед ним и разгладила юбки.       — А я буду не отставать от девочек ни на час.       — Они боятся тебя.       Это сбило ее с толку.       — То есть как — боятся?!       — Не Бонни, пока нет. Но Уэйд и Элла явно боятся тебя.       Скарлетт выглядела озадаченно, её рот слегка приоткрылся.       — Я так не думаю.       — У тебя есть глаза? Ты никогда не замечала, как смотрит на тебя Уэйд и как Элла заикается, когда ты хмуришься или раздражаешься?       Она сжала губы. Разве она не работала до смерти, чтобы её дети выжили и процветали?       — Мои дети меня не боятся.       Но даже несмотря на то, что она это отрицала, она понимала, что это правда.       Глаза Уэйда округлялись от страха, а Элла заикалась, когда их мать была уставшей или сердитой, и говорила с ними резко и коротко.       — Этот страх в них уже существует, и я не допущу, чтобы им было ещё страшнее здесь. И я определенно не допущу, чтобы этот страх поселился в Бонни. Я давно собирался поговорить с тобой об этом. Тебе придется исправиться, или я буду вынужден решить эту проблему по-другому.       — Хорошо, — сказала она сквозь стиснутые зубы.       — И пока я работаю с Уэйдом, ты будешь играть с Бонни и Эллой?       Играть?! Она боялась потратить драгоценное время на детские забавы, когда на карту была поставлена ​​сама их жизнь.       — Я и так играла с ними.       — Да, в поездке, где тебе больше нечем было заняться, ты развлекала их и себя вместе с ними. Они же дети, Скарлетт. Им больше всего нужна беззаботная игра, особенно в этой ситуации.       — Хорошо, тогда я продолжу их развлекать, как в купе — она закатила глаза.       — Приятно слышать. Кроме того, без других развлечений вечера будут длинными. Что касается детей, я, конечно, могу рассказывать всякие истории, но это только вопрос времени, когда мои иссякнут. Будет твоя очередь.       Рассказы Ретта никогда не иссякали. Она сузила взгляд.       — Моя?       — Да, теперь пришла твоя очередь поделиться своими историями.       — Какими ещё историями я могу их развлечь?       — Рассказами из твоей жизни, Скарлетт, — его терпеливый тон настойчиво, одной интонацией убеждал её в том, в чëм она никак не хотела убеждаться.       Наконец, смирившись, женщина фыркнула и отвернулась.       — Хорошо. Мои скучные истории просто усыпят их, я уверена.       — В том-то и дело, — весело ответил он, растягивая кончик фразы — что ты будешь...       — Я буду вежлива с детьми и постараюсь не пугать их.       Угрюмой нотки в её голосе невозможно было избежать.       — Итак, решено. Мы будем жить, как договорились, и скоро я уйду, чтобы…       — Ты уйдешь, когда станет достаточно тепло, снег подтает, чтобы можно было путешествовать, не раньше. Я не собираюсь ждать в этой хижине, гадая, не замерзаешь ли ты где-нибудь под деревом, пока нас с детьми заметает снегом.       Он пристально посмотрел на неё своим стальным тёмным взглядом.       — Как бы я ни ценил твою заботу, ты прекрасно знаешь, что я взрослый человек и самостоятельно могу оценить риски и выгоды от любого действия, которое я решу предпринять. Кроме того, я сделаю то, что сочту лучшим для всех нас, и ты не будет диктовать мне, что делать.       Он стоял и нависал над ней всего лишь секунду, его огромная тень жутковато дрожала в свете костра на стене.       — И ты также не будешь ещё больше пугать детей, рассказывая им о наших ужасных обстоятельствах. Со мной и наедине можно говорить как есть, но они должны верить, что всё это грандиозное приключение, и ты должна сделать всё, что в твоих силах, чтобы они ничего не поняли. Чертовски тяжело сыграть эту роль. Я серьезно, Скарлетт. Я никогда не пытался натягивать уздечку и бить шпорами, моя дорогая. Не заставляй меня начинать сейчас.       Лицо его было грозовым, но что-то промелькнуло в нëм, и она знала, она просто знала, что, несмотря на всё своё легкомыслие и беззаботность, он полностью осознавал, в каком опасном положении они находились, чувствовал ту же гнетущую тревогу, что и она, и это осознание одновременно облегчило её ношу и удвоило её страх.       Ей хотелось плакать, взять и разрыдаться от всего пережитого и грядущего стресса, ивот именно теперь у Ретта хватило смелости угрожать ей. Затем Скарлетт испытала момент длительной паники, когда на неё полностью обрушились слова Ретта и ситуация. Это было нечто большее, чем просто недостаток еды и отсутствие верных слуг. Им придётся тесно контактировать друг с другом, и все время напролëт. Никакого теперь бизнеса, общественных мероприятий или занятий после дневной суеты, которыми они могли бы заниматься отдельно, ничего, за что можно спрятаться, как за забор; только она и Ретт, весь день и всю ночь… не говоря уже о том, что в конце концов в течение долгих недель он, несомненно, вернется к своему обычному поведению.       Её сердце упало, когда она представила грядущие дни, наполненные грубыми и ехидными комментариями Ретта, которые разозлят её и испортят весь её день. Скарлетт вспомнила, какого быть во власти этого злого разума и жалящего змеиного языка; никому от этого не станет лучше. И некуда будет спрятаться и не к кому будет бежать, не будет возможности стрелять и отступать.       Можно смело забывать о голоде и зимней стуже — ведь они убьют друг друга прежде, чем ударит метель или кончится еда! Её мысли сосредоточились на трёх маленьких существах, дремлющих внутри хижины. А что будет с теми, кто останется после этой бойни?       Она расправила плечи и встретилась с ним взглядом.       — Хорошо. Я могу сыграть эту роль, про которую ты говоришь. Но тебе тоже придётся изменить своë поведение — ради… ради блага детей.       — И как именно?       Скарлетт подняла подбородок.       — Ты не можешь быть со мной грубым, как обычно.       — Что ты имеешь в виду?       — Ты понимаешь, что. То, какой ты был дома. Я хочу, чтобы ты вёл себя так, как в последние несколько недель, пока мы были в отпуске. Приятно.       Она, ну, скучала по нему, по тому старому Ретту, которого она знала, который дразнил её без настоящей злобы, который воодушевлял её своим присутствием, легко и часто смеялся, держал её в постоянном движении и помогал чувствовать себя более живой, чем когда-либо до него. Теперь она готова была это признать.       Мысль об этом придала ей смелости.       — И как прежде, мы только поженились. Вот так, весело, а не будто ты меня презираешь.       — Ты прекрасно знаешь, почему я изменился. И я не презираю тебя, Скарлетт.       — Это просто слова.       — Да, и тебе следует прислушаться к тому, что я говорю, даже если это не в твоём характере.       Он внимательно посмотрел на неё краем глаза.       — А ты? Ты презираешь меня?       Она пожала плечами.       — Не всегда. Не тогда, когда ты ведёшь себя прилично.       — Полагаю, тогда мне придётся вести себя самым приличным образом, пока ты выполняешь свою часть условий.       Она выдохнула, сама того не осознавая, что сдерживала дыхание всë это время.       — Если бы ты вообще обратил внимание, — сказала она, опустив глаза, — ты бы заметил, что я сама веду себя гадко только тогда, когда ты меня первым провоцируешь.       — Вопрос точки зрения, - ответил он через мгновение, но, к её удивлению, не стал спорить.       Она быстро кивнула.       — У нас теперь есть соглашение, и оно обговорено. Хотя я всё ещё знаю, что ты попытаешься уйти раньше, чем нужно. Если ты будешь оставаться в доме со всеми нами в течение длительного времени, ты на стену полезешь от скуки.       Он снова сел и вытянул свои длинные элегантные ноги.       — А как насчёт тебя? У тебя тоже будет трясучка, так сильно ты захочешь позаботиться о своём маленьком джентльмене и о делах на лесопилках.       О, он не мог прожить и дня, не упомянув об этом, не так ли? И сразу после того, как он согласился вести себя прилично!       — Как и в случае с виски, у меня получится лучше, чем у тебя. Я абсолютно уверена.       Ей удавалось сохранять спокойный и ровный тон, хотя и с некоторым трудом.       — И что делает тебя настолько уверенной, что так оно и будет?       — Я женщина. Я всю жизнь застревала в тех или иных неприятностях.       И с этими словами она вскинула голову, повернулась и ушла, захлопнув за собой дверь.