За книгой следуют слёзы

      Погода сегодня до неприличия хороша, словно издевается.              Тёплая расписная чашка греет руку. Чай совершенно обычный в ней, разве что приятно успокаивающими травами пахнет. Восседая за столом, он всё смотрит и смотрит, глядит неотрывно, словно тем самым надеется образ этот дивный удержать, словно всё это мимолётный сон, хрупкие грёзы, которым скоро придёт конец. Лиза, не раз заверив, что помощь ей не требуется, медленно, очень-очень медленно проводит перестановку книг, которых накопилось немало. Но делает она это не из-за какой-то необходимости, от которой нельзя отказаться, а просто чтобы делом себя занять. Да и не взялась бы она за дело, отнимающее много сил, ибо... А зачем?              — Где-то здесь книга есть, в которой записываются забытые сны, — Лиза заводит разговор первая, хотя и в молчании им хорошо. — Часто там бессвязных событий непонятная череда, но порой встречается и нечто целостное. Эта книга не подчиняется мне, зато любит, когда ей уделяют внимание.              — Много всего я слышал, но впервые узнаю о том, чтобы какая-то книга довольствовалась вниманием к себе любимой... — Много всего он слышал из случайных бесед, из сплетен о нём, но вести из её уст им нежно любимы, ведь именно она их поведала, именно она ему доверила их.              — Всяко бывает, — жмёт плечами Лиза. — Уж очень меня заинтересовало однажды забытое, вот я и поработала немного, чтобы порой находить и диву даваться. Из них, из этих снов, тоже можно сложить историю, если задействовать фантазию, умелые руки и рождённый трудом да временем навык.              Бай Чжу перебивать не смеет, слушает и любуется. Созерцает драгоценную тайну, что позволяет себя за руку держать, читает ему вслух любимые главы книг, расчёсывает его изумрудные локоны, о которых он совсем не думал в пути, так как не об этом нужно было в ту минуту заботиться, и в косу их заплетает неспешно.              — Но, увы, придирчивая публика сочтёт подобные произведения глупостью, а писателя заклеймит дураком и лишённым ума человеком.              — Понятное всё ж ближе, чем что-то, что не говорится напрямую.              — Не спорю, — Лиза смахивает лёгким движением руки с одной из книжек пыль. — Но часто дураками люди себе подобных зовут незаслуженно, а настоящим дуракам охотно верят.              Верят так же, как поверили тому, что можно во всём, во всех существующих и мыслимых грехах винить ведьм. И ведь правитель знал, что делал, когда навязывал народу эту губительную догму, потому что это удобно. Удобно повесить всё на колдовство, когда на самом деле организм просто напросто не справился с хворью серьёзной из-за непоколебимого упрямства самого больного.              Бай Чжу перестаёт улыбаться и опускает глаза. В остывающем чае отражается его лик, который больше никогда не испортит время.              — Ну, чего ты приуныл? — вопрошает она, будто речь идёт не о несправедливости и откровенной, но грамотно спланированной глупости. — Знаешь, библиотекари нередко становятся ангелами, учитывая дополнительные очи на распрекрасных крыльях и знания запретных вещей. Кто знает, может меня пронесёт и они увидят во мне благословение...              — Лиза.              И она замолкает, заметив в глазах лекаря слёзы злые. Злые на ситуацию, ни в коем случае не на неё. Она вздыхает и позволяет ему подняться на ноги, пока медленную тишину сотрясает грохот упавшего стула, быстрыми шагами приблизиться к ней и в объятия крепкие заключить, прижать к себе, как в последний раз, едва ли не одержимо вдохнуть аромат каких-то чудодейственных зелий и провести рукою по свободно струящимся по спине волосам. И она обнимает его в ответ почти неощутимо, если сравнивать с его отчаянной хваткой.              — Мы обязательно ещё увидимся, — обещает она, снова улыбаясь. — Ведьмы, знаешь ли, не так просты и уже давно научились, что называется, целыми из объятий пламени выходить. А люди пред ими же придуманным проклятием, которое я могла бы на них наложить в отместку за вторжение на мою территорию, страшатся, а потому подобраться ближе не решаются и действуют так, как умеют и могут.              Лекарь, бессмертие познавший однажды, не роняет слов, только слёзы тихо-тихо. Пожираемый заживо осознанием собственной бесполезности, осознанием того, что не сумеет ей помочь , спрятать от грязных касаний, уберечь, остановить заразное безумие, он боится. Боится, что больше никогда не почувствует тепла, которое ощущал лишь подле неё, что боле никогда не будет слышен её глас, говорящий дразнящие и очаровательные речи. Но он не смеет обременять её обещанием, не смеет просить её обещать вернуться, пусть и понимает, что без неё ему будет вечность намного тяжелее даваться.              — Всё не так просто, Господин Бай, — повторила Лиза.              — Настолько, что Вы обращаетесь ко мне столь официально? — слова дрожат от страха и ещё не отступившего плача. Бай Чжу отстраняется, но только немного. А потом он приближается снова, и время утопает в трепетном моменте, теряя своё значение.              День сегодня хороший. Ни единого облачка.              Может и впрямь всё будет хорошо?