обратная сторона луны

Эзотерика не его сильная сторона, ритуалам он тоже никогда не занимался. Цветы на могилу и разговор в тишину дело привычки, моветон за этим не следовать. Навещавшая грусть, сжимающая вина, если он слишком долго не был на могиле жены — тоже неприятная обыденность. Было ли это из-за нарушенного ритуала памяти, он сомневался. Подобное всегда казалось личным для Питера. Было ли это так и для Хоффмана, он не знал. Он протягивает руку. Тепло свечи безопасно касается ладони, ласкает пальцы. Новый опыт, за который в жизни он бы получил ожог, если хватило бы нужды и смелости держать руку дольше. Но это другое тепло — невозможно безопасное и неправильно нежное — до закрытых спокойствием глаз. Питер моргает, смотрит на опустевшую комнату, на въевшиеся в пол следы и маленькие ошмётки, что невозможно оттереть, чувствует запах химии. Большой палец проходит сквозь кроху пламени, касается парафина. То, что он видит, разъедающий запах, что вынуждает морщиться, и глупая история Адама — это не то, что он расследовал, не то, что он рассчитывал отыскать. Это может быть чем угодно, но это не должно быть извинением. Тепло в ладони нарастает, Питер сжимает пальцы, шикнув, свеча гаснет. Знакомый шаркающий звук отдаётся эхом в коридоре, он оборачивается. Питер отходит дальше в тень, где он был в их последнюю встречу, отступая от неизвестного, как прокаженный. Шаг касается пола, замедляясь на едва видной границе крови. Хоффман с безнадёжным выдохом выливает ведро на пол, намочив ботинки. Смешанная с неопровержимыми уликами пенистая вода втаптывается в подошву, но тот только садится на колени, засучив рукава, пропитывая и брюки. Питер сжимает ладони от накаляющего напряжения, смешанного с всевозможными вопросами о происходящем. Он ошарашенно смотрит, как чужие руки, без перчаток, подвигают ближе его останки. Хоффман впивается глазами в каждый фрагмент, которого касается, осторожно отделяет подобие органов и складывает их в ведро. Питер не задумывался раньше, но сейчас осознаёт, что, вероятно, у Крамера была такая простая вещь, как печь для кремации или заводская мясорубка, чтобы было удобно перемолоть даже самое большое тело в краткие сроки. Сколько на самом деле было тех, кто не прошел испытание? Движения Хоффмана останавливаются, когда взгляд падает на раздавленный в свече воск. Необоснованный страх вынуждает Питера застыть, он отступает к стене вплотную, откидывается затылком и поздно осознает, когда слышит собственный болезненный стон, когда шершавый бетонный холод касается ушиба, которого не должно быть. Когда глаза Хоффмана заглядывают в темноту, Питер видит в них тоже самое. От этого осознания тяжесть в теле растворяется дымкой в глазах. Одним толчком от стены он бросается вперёд. Хоффман дёргается от движения, слабо соображая, выдвигает руки вперёд в обороне, зажмуривает глаза. Питер проносится сквозь, проходит ещё несколько секунд, прежде чем он сам откроет глаза, прежде чем услышит шумный выдох. — Боже, твою мать… Хоффман не оборачивается на него, шатко выпрямляется. Питер мог бы сказать, что ему показалось, что теория Адама в этом случае была ошибочна, если бы не едва заметная дрожь в руках, что осторожно схватили ведро, напрочь позабыв о незаконченном деле. Хоффман нервно шепчет. — Исчезни. Исчезни. Исчезни- — Если бы я мог. Слова обрезаются ту же секунду, Хоффман почти оборачивается к нему, взгляд ползет по полу, не решаясь подняться выше, как если бы от Питера была тень. Одно короткое мгновение, один задержанный вдох и Хоффман сжимает ведро с мясными останками, опускает глаза на собственные промокшие брюки и удрученно мычит, будто не его виной весь этот бардак. Он пару раз проводит ботинками по сухой части пола, оставляя рваные влажные полосы, слышит собственное хлюпанье шагов и мычит еще больше. Питер ждал, когда ведро улетит в коридор и разбросает его куски, ждал, когда Хоффман сойдёт с ума окончательно, потому что грань казалась столь же близкой, насколько тот был способен не испачкаться в чужой крови. — Я не верю во все это, — тихо брошенное, но Питер поднимает взгляд от собственных мыслей на преграждавшую проход спину, на медленные, неуверенные движения, ему хочется сказать, что ему дали ещё один шанс, что он сделает всё, что нужно, чтобы превратить его жизнь в ад или зарешетить его окна, но в этот момент, кажется, что это не имеет никакого смысла, это не сделает хуже той тени, что с дрожью делает шаг. Хоффман выходит, словно почувствовав разочарованное и злое, жгущее спину, в коридоре слабым эхом отдаётся всё то же неприятное хлюпанье. Питер смотрит на оставленные чужие следы. Это кажется забавным, абсурдным. Питер невесело смеётся. Медленно убежавший от него Хоффман, непойманное чудовище, которое умеет по-человечески — по-детски — бояться. Правда было бы чего. Он смотрит на влажный, смешанный с мыльными пузырями след, и понимает, что хлюпающие шаги закончились быстрее, чем кончается коридор. Слабая вспышка в проходе блестит раз и два. Питер снова отходит за угол двери, в этот раз с уверенным спокойствием, почти разрешением. Шарканье по бетонному полу, бессмысленное и послушное ожидание. Волнение снова колотится под кожей, он осторожно поглаживает пальцы, пробует сосредоточится. Облегчение накрывает с головой, когда шаги звучат окончательно, уверенной походкой удаляясь далеко и, возможно, надолго. Привычная легкость и пустота согревают, Питер выглядывает из-за двери. У входа горит еще одна маленькая свеча.

~

Пойти навстречу страхам, туда, не зная куда и все такое, поэтому Питер побродил по катакомбам, обошел проклятое подношение Хоффмана столько раз, что свеча почти потухла сама, и тропинкой из кровавых следов вышел на лестницу, за которой его не ждало ничего. Это приводит его в освещённую тёплым светом квартиру, откуда-то издаётся слабое постукивание. Питер рассматривает тонкие полосы на стене, будто, проходя мимо, Хоффман не удержался, чтобы не провести пальцами. Царапины также могли быть оставлены жертвами, что безнадёжно цеплялись за жизнь, если бы седативное не взяло их надолго. Он шёл за ними, пока не услышал голоса за углом, в предполагаемой гостиной. Коллега Адама уселся на диване по-королевски, если бы не выступающие на сжатом кулаке вены, что держали трость с готовностью олимпийского метателя, будь целью золота лоб Хоффмана. Тот, в свою очередь, сидел на расстоянии, смотрел прямо, дергая носком ноги в случайном такте. Он сидел в пропитанной потом рубашке и кровавых брюках, что успели накапать под ним небольшую лужу. Он выглядел так, будто на низком старте готов был либо выгнать Лоуренса прямо сейчас, либо сломать трость, которой тот шутливо постукивал в такт ноги Хоффмана. — Тебе не надоело этим заниматься? — Лоуренс кивает в сторону зажигалки, что покоилась в руках Хоффмана, то открываясь, то закрываясь, вызывая тихий, но раздражающий скрежет. — А как насчёт зачастивших прогулок в мой подвал? Я на это не подписывался. — Понимаю, что тебе это не нравится и всё такое, — Лоуренс вздыхает, — но мне следует ещё раз уточнить- — Ответ все тот же, ничего нового там не появилось, ничего странного там не происходило. Не понимаю, что ты хочешь услышать. Лоуренс медленно кивает, наконец встаёт с места, оглядывает напоследок квартиру, задерживая взгляд на чужих грязных ногтях, и поправляет пальто скорее чтобы занять руки, чем по необходимости. Питер смотрит на него с подозрением, не поймав чужой взгляд, когда тот прошел мимо. — Тогда тебе повезло, Марк. Это не то, с чем хочется столкнуться. Хоффман трет лицо и делает вдох, но ничего не говорит. Дверь вежливо закрывается и Хоффман неторопливо подходит, чтобы щелкнуть все замки. Облегченный выдох и Питер осознает, что, вероятно, следующий подобный визит будет не скоро и это подобно празднику для того, кто, хрустнув шеей и размяв спину, идет дальше по коридору. Куда-то, что наконец смоет с него этот день и остатки свернувшейся под ногтями крови. Питер смотрит вслед, выходит из импровизированного укрытия и навскидку протягивает руку в закрытую дверь. У Лоуренса должны быть ответы, и если Хоффман не способен ни на что, кроме раздражения рядом с ним, то Питер спросит сам. У забора знакомая фигура кивает ему. Либо все призраки рано или поздно возвращаются домой, где они умерли, либо- — Ты преследуешь Гордона или лучшие времена уже наступили? Дым окутывает лицо Тэппа, он лениво смахивает его ладонью. — А ты как думаешь, агент? Питер прослеживается взглядом, как Лоуренс садится в машину. Ноги не двигаются, он бросает неуверенный взгляд на Тэппа. — Слушай, а мы же, — он кивает в сторону, — мы же можем ездить на машинах, да? — Ну, здесь прав не требуется. Мотор Лоуренса издал шум. — Тэпп, это срочно. Тот жмёт плечами. — Попробуй. Прикинув взглядом расстояние и ближайшую точку соприкосновения, прежде чем Лоуренс выедет за угол на дорогу, а затем в неизвестность, Питер сгибает колени, вдохнув. Он срывается с места как олимпийский чемпион, удачно расчитав время, длинный шаг, давление на стопу, рывок в заднюю дверь. Он пролетает насквозь, мазнув лицом по земле с тяжёлым стоном. Тэпп подходит к нему с озорной улыбкой. — Значит я ошибся, — он протягивает руку, — извиняюсь. Страм кусает губы, болезненно перевернувшись, опускает голову назад, слабо стуча затылком. Уже темнело или боль под глазами сокращала мир до единой чёрной точки. Он слабо шепчет, принимая чужую ладонь. — Какой же ты урод.

~

— Ты слышал про гонконгские триады? До того, как я начал заниматься Крамером, тут была похожая банда. — Не говори, что здесь ещё и это замешано. — Нет, увы, но я бы предпочёл разбираться с ними, чем с этим дерьмом. Знаешь, у меня даже был выбор когда-то, — он поворачивает за угол по улице, не глядя, — когда-то был копом под прикрытием, пару раз повидались, еле унес ноги. — Как тебя занесло в отдел убийств? — Питер принимает протянутую сигарету просто держа между губами, пока Тэпп достаёт зажигалку. — Это выглядит как какое-то проклятие, — щелчок, — в отделе не хватало опытного цветного парня, — он по-привычке прикрывает рукой зажигалку, щелчок, — чтобы бросить его на распятие полумертвому засранцу, которому стало скучно, — щелчок — и сигарета наконец-то зажигается. — Говоришь так, будто тебя кто-то заставлял гоняться за ним. Если не ошибаюсь, ты вообще не был в списке смертников, сам сел на хвост, — в глаза бросается машина доктора, припаркованная рядом с кустами на парковке клиники. — Может и так, но тебе ли судить? Питер жмёт плечами, рассматривая здание. У него не было времени посетить его, хотя он точно делал заметку в блокноте. Они молча бросают окурки, Тэпп топчет её ботинком, Питер пробует донести до ближайшей урны. Окурок растворяется в воздухе, не долетев. — Так, а что в итоге с той бандой? — он бросает напоследок, одним шагом ступая на лестницу, — их поймали? Тэпп жмёт плечами. — Вроде бы.

~

Плутание по коридорам было недолгим. Переговоры среди сотрудников пару раз упомянули Гордона то ли в жалостливом подтексте, то ли в героическом. Питер прошёлся за стойкой регистратуры, со смутным извинением заглядывал в мониторы в поисках упоминания заветного кабинета. Взгляды нескольких посетителей говорили ему о том, что он здесь не один. Больничные призраки не выделялись общительностью, Питер снова не мог отличить сколько в здании было живых, потому что некоторые проходящие мимо игнорировали его, а затем растворялись в ближайших стенах. Зрелище было печальнее, чем когда он видел это на улице. Он отошёл от стойки регистрации с кусающим сожалением и пошёл по коридору, заглядывая в каждый кабинет. Сгорбленный силуэт за одной из дверей привлёк внимание. Услышав влажное сморкание, Питер осторожно подошёл ближе. Девушка сидела на краю кровати, не сводя взгляда с пациента на ней. Питер присмотрелся в спящее лицо, затем перевёл взгляд на девушку. Это был один и тот же человек, и это было не его дело. Впоследствии Питер проклял себя за каждое произнесённое слово. — Простите, вы знаете, где кабинет Лоуренса Гордона? Девушка вздрогнула, обернувшись на него с распахнутым, заплаканным взглядом. Питер заметил бледную кожу и яркую, смешанную с опухшей краснотой синеву под глазами. Когда девушка неуверенно кивнула и указала куда-то в сторону, на внутренней стороне локтей выделялась россыпь из язв и следов от уколов. — Да, — она говорила тихо, — на втором этаже, в конце коридора. У него красивая дверь, — Питер кивнул в ответ, поджав губы. — Спасибо. В ответ девушка вымученно улыбнулась. Питер бросил последний взгляд на умиротворенное тело на кровати и поспешил к двери. — Здесь ведь не опасно? Он обернулся у порога, поймав растерянный взгляд, и вздохнул. — Думаю, мне ещё предстоит это выяснить, — он замялся, — но, главное, не отходите далеко от, — он кивнул на тело на кровати, — от себя. Получив испуганный взгляд в ответ, он хочет сжать ручку двери, скользя сквозь неё, затем берёт себя в руки. — Вы знаете что произошло? Предположу, что это передозировка, но я не знаю, остаются ли здесь… Люди от подобных смертей, мне ещё много чего неясно, но- — Я не принимала наркотики. Питер поднимает на неё неуверенный взгляд. — Точнее, — она замолкает, подбирая слова, — точнее, я уже проходила реабилитацию и с тех пор в завязке уже год, клянусь вам. Клянусь! — Ладно, хорошо, — он успокаивающе поднимает ладони, — тогда что это за следы? Девушка рассматривает свои руки, будто видит впервые, затем поднимает глаза. — Сэр, у меня был жёсткий контроль, даже если бы я хотела сорваться, — она поджимает губы в нервной улыбке, — то мне бы пришлось помочь. Питер кивает, опуская ладони, осторожно подходит ближе к кровати. Просто тело, укрытое белым одеялом, будто пациент спит. На карточке смазанным шрифтом напечатано имя — Зои Миллер. — Почему вы оказались здесь? — Я… Я была в порядке после Рехаба, но когда родители забрали меня и Крис познакомил меня с лепреконами, они привели меня сюда. — Лепреконы? — Да. Питер смотрит на тело, которое почему-то еще не обнаружили и не отвезли в морг, и видит блеск пластика на руке, что свисает из-под одеяла, подойдя ближе, он узнаёт медицинский идентифицирующий браслет. Один из тех, что носят в психиатрическом учреждении. — Зои, вы когда-нибудь были в другой больнице? Он смотрит на теперь взволнованную девушку — это точно не в его полномочиях, но кое-что всё же в его. — Вы помните как выглядели лепреконы? Зои закивала, шагая из стороны в сторону, обняв себя, но выглядела она восторженно. — Они были маленькие и весёлые, они сказали, что… — она посмотрела на Питера виноватым взглядом, — что дадут то, что мне нужно, — последние слова зажевываются, когда она поджимает губы. — Хорошо, — Питер вздыхает и потирает глаза, — Эти ребята, вы видели их ранее? У вас бывали подобные видения? — Нет, что вы, — она весело щурится, будто Питер сморозил глупость, — никогда. Мы ведь в реальности, сэр. Тут не бывает лепреконов. Питер убирает руку от лица, шокированно фокусируясь на девушке. Зои мечтательно оглядывает комнату и цепляется взглядом за часы у входа. — Сэр, простите! Время для молитвы, — она складывает перед ним руки с извиняющимся взглядом, торопливо оглядывает кровать и тумбочку рядом, будто забыла что-то, будто может захватить что-то с собой, затем ругается. — Зои, какая молитва? Девушка ещё раз складывает перед ним руки и кланяется, как в азиатском приветствии. — Пожалуйста, найдите лепреконов, сэр, — она слабо улыбается, — я ведь даже не заплатила им. Она убегает сквозь дверь и Питер остаётся один в замешательстве. Он хмурится и ещё раз оглядывает тело рядом. Девушка на кровати с перебинтованной головой, мирно закрытыми глазами. Если бы он не видел сцены ранее, то посчитал бы, что это просто спящий человек. Неизвестно, как долго она здесь лежит, неизвестна и причина смерти. Питер не уверен какой облик принимает призрак после кончины, если бы это было ближе к моменту смерти, он бы ходил с обрубком вместо руки. Рядом с кроватью непримечательная кнопка вызова медсестры. Он смотрит на неё секунду, прежде чем потянуться рукой.

~

Заветная деревянная дверь отличалась солидностью. Заглядывая внутрь, Питер прищурился от разящего уюта кабинета. Растение с огромными листьями рядом со столом выглядело неуместно и навязчиво, библиотечная книга намекала, что хозяин кабинета проводит достаточно много времени, чтобы блистать количеством медицинских томов и других обложек, которые Питер не мог прочитать с расстояния. Кабинет выглядел больше как место для психолога, но с учётом таблички за дверью и тяжёлыми мешками под глазами самого доктора — в работе с онкологией кабинет может быть единственным местом, где он сможет чувствовать себя комфортным и живым. А кто-то из его пациентов, возможно, в последний раз. Питер вздыхает, подходит ближе к столу, разглядывая писанину Гордона по бумаге. Рядом разложены отчёты о диагнозах пациентов и некоторые рентгеновские снимки. Он почти хочет проявить либо сочувствие, либо уважение, но выбирает беспокойство, когда, сосредоточившись, стучит по столу. Рука Лоуренса останавливается, он прислушивается, метнув взгляд в угол стола. Он моргает со вздохом вернувшись к письму. Когда стук снова отвлекает его, Лоуренс цыкает. Ручка проходит по бумаге, повторяя ритм. Питер кивает. Старый урод набирал себе подручных со специфичным резюме, но это навык доктора — приятный сюрприз. Питер задумывается, был ли тот в армии или на войне. Лоуренс вчитывается в написанное с хмурым, задумчивым взглядом. В нём читается раздражение, но не страх. С учётом произошедшего в подвале, что могло быть не впервые, с учётом молчаливого, покладистого содействия тому, что он даже не способен увидеть. Это успокаивало больше, чем удивляло. Жизнь смеётся не только над ним. Питер знает, что получит ответ ещё до того, как Лоуренс снимает очки и откидывается в кресле с облегчением. — Надеюсь, что ты, умник, не Логан. Снова ритмичный стук. «Кто?» Доктор повторяет звук чернилами на бумаге, вчитывается, кивает. — Это хорошо, мне достаточно проблем. Немного людей на моей памяти знают Азбуку Морзе, — он говорит прежде, чем стук продолжится, — дай угадаю… Рассел Уайт? Питер тупо смотрит на него, ухмылка ползёт по лицу. Он не знает на сто процентов, но человек напротив точно не участвовал во всём дерьме, что Питер успел увидеть. Это грязная работа –живописная, наполненная смыслом, но всё ещё грязная. Покопайся Питер подольше, не торопи его собственная глупость, он нашёл бы следы и самые яркие отпечатки. Он бы нашёл что угодно. Но с этим ублюдком напротив, он уверен, у него не было бы и того времени, что он успел проходить в этом проклятом городе. У него не было бы и шанса. Перед ним не Хоффман и Питер не уверен, что именно чувствует по этому поводу. Он не был готов к этому. Игра закончилась, не начавшись. Он в шутку хочет отбить «специальный агент», но это будет долго, бессмысленно и вызовет ещё больше вопросов, если не захлопнет рот доктору вовсе. Питер пробует зацепиться хоть за что-то, рассеянно скользя взглядом по отчётам. — Значит, попал, — он слабо улыбается, — Кем бы ты ни был и зачем бы не пришёл, ты не по адресу, — папки поочерёдно переворачиваются. Он опережает вопрос, договаривая. — Рассел Уайт жив. Кое-кто привёл не того парня, — в голосе прорезается небрежность, — клянусь, это худшая работа на земле. Лоуренс постукивает в ответ вразнобой скорее от прикрывающей глаза скуки, вкупе с усталостью. Он водит глазами по папкам, по написанному под ладонью отчёту, что испачкал бок ладони, оставив отпечаток — и устало вздыхает. Питер смотрит на запись с усмешкой — медицинские термины и заметки смешались с расшифровкой его стуков. Для удобства и во избежание улик доктору придётся писать всё заново. Поделом. Лоуренс думает также, когда трет глаза под очками, смаргивает и тянется под стол, скрипя полкой. — А теперь, будь добр, — он указывает на дверь и бросает перед собой беруши, — мне нужен выходной. Питер отталкивается от стола, махнув взглядом по книжной полке. Обложкой, что он не смог прочесть, с длинным названием и почти стертым шрифтом, оказался том по спиритизму. Это необычайно глупо и это не то, что должно стоять на полке у врача, даже у того, кто работает на полставки на другой стороне закона и морали. Но что-то заставляет Питера улыбнуться этой крохотной смущающей находке. Он снова зашёл куда не нужно и снова воспользовался положением. По неизвестной и неоправданной причине ему почти стыдно. — Попробуй поговорить с Марком, — Питер оглядывается на него, — если я правильно понял, кто ты. Питер прикрывает глаза, скользит пальцами по книжной полке, оставляя полосы собранной пыли. Рано или поздно ему бы пришлось с этим столкнуться. — Грязная работа всё еще на нём, соответственно, последствия тоже. Он говорит устало, но уверено. Питер слышит в его голосе, кроме усталости, что-то личное, что-то сокровенное. Он возвращается к деревянной двери неуверенным шагом. Пальцы стучат по ней прежде, чем он уйдёт. Лоуренс отвечает улыбкой. — Пожалуйста.