Renegade

       Стрелки закончили отсчет очередного дня, состоящего из суматохи и ностальгии о неком предновогоднем чуде, что сопровождало всех присутствующих несколькими годами ранее. Когда не требовалось морочить голову мыслями о будущем, проживать первую любовь с бабочками в животе и последующее горькое расставание, принимать серьёзные решения, будь то выбор профессии или спасение мира. Переживать за свою жизнь изо дня в день или винить себя в том, что окружающим приходится жить в страхе нового дня, воедино с уже ординарным появлением акумы, которую ты не в силах исцелить, и это, увы, не твой выбор.        Второй акуманизированный, и последнее появление ЛедиБаг в лице героя Парижа, ведь на руках всемирно известного защитника не имеет права быть кровь невинных граждан.        Впрочем, Маринетт Дюпен-Чен приняла для себя решение покинуть должность, едва красная пила в горошек нанесла невозвратимый ущерб толпе женщин, а рой божьих коровок не вернул с того света пострадавшие души. Однако смириться с общественной ненавистью граждан оказалось куда легче, нежели скомкать личность ЛедиБаг и продолжить жить уже обыкновенной жизнью Маринетт.        В этот новый год совсем не шёл снег. Над небом возросли густые тучи, подобно сигаретному дыму, что непроглядно окутал потолок, и едва лишь кусающий мороз напоминал о том, что пару минут назад закончился декабрь. Мерцающие огни города не придавали воздуху парящего волшебства, а запах стоящей ёлки не навевал шлейф воспоминаний. Это был резкий запах сырости вперемешку с перегаром выпивших знакомых.        Окружающий мир превратился в серую массу, состоящую из глупых проблем, непримечательных диалогов и пустых личностей с гнусными представлениями друг о друге. Длинный стол посередине комнаты, освещенной мятно-зеленым свечением свисающих с карниза гирлянд, был уставлен бутылками со спиртным, несколькими коробками из-под пицц и кучей пепельниц с незатушенными бычками. Потоки дыма, струящиеся из окурков, развевались в воздухе, не успевая коснуться потолка, но застревая в лёгких с последующим желанием вкусить горькость сгорающего табака вновь.        Однако среди толпы шумных знакомых Маринетт услышала едва сдерживаемое безмолвие, казалось, единственного человека, которого не считала пустым. Его взгляд был так схож с мятным сиянием гирлянд, что прервать зрительный контакт становилось труднее с каждой секундой. Перед лицом маячили суетливые силуэты, но даже сквозь их плоть Маринетт продолжала испытывать ожоги, оставленные парой знакомых глаз. Жаль, не с кошачьим зрачком.        Адриан Агрест. Одно лишь его присутствие заставляло каждую мышцу тела натянуться подобно струнам в руках гитариста, инстинкты забить в колокола неоправданной тревоги, а предрассудок тотчас возненавидеть его имя, ведь оно являлось необъяснимым синонимом к цинизму и привкусу мяты во рту. Спектр эмоций сбивался, словно стрелки компаса под влиянием мощного магнита, однако всё выше перечисленное не опровергало присущей Агресту фальшивости и лицемерия, оттого и предубеждения самовольно заиграло в крови вперемешку с нарастающим возбуждением.        Столь схож с Котом Нуаром, что хотелось накинуть его руки на талию, прижаться всем телом и заглянуть в родные изумрудные глаза. Забраться с ним на крышу и попросить называть мороженое тающими полушариями, в летнюю пору читать «Маленького принца» и цитировать понравившиеся строки меж диалогов, а затем получить красную розу в символ истинной любви. Столь схож с Котом Нуаром, что хотелось тотчас покинуть дом, едва сдерживая рвотный ком при виде мимолётной ухмылки уголков его губ. Маринетт опустила глаза в пол, крепко сжимая челюсть, словно усталость и боль одолели её изувеченное тело.       Won't let my mind go there.       Я не позволю своему разуму уйти туда.        Иссиня-черные локоны скрыли профиль девичьего лица, прежде чем Адриан уловил исказившиеся в ухмылке губы. Небесный взгляд с недавних пор превратился в изысканный лёд, навевающий шлейф мурашек по всему телу. Столь измученная и сильная. Столь напоминающая его пропавшую леди, что желалось разглядеть в синеве пламя безумного огня, почувствовать силу её тела и сообразительность хитрого ума. Прижать, успокоить, поддержать, не отпустить. Столь напоминающая его пропавшую леди, что сердце разрезала тоска по второй его главной потере. Первой была сама Маринетт. Её хрупкие ноги приподнялись со стула, а рука потянулась за бутылкой крепкого спиртного.       Keep your eyes on mine.       Следи за мной.        Изумрудные глаза медленно плыли по открытой коже женских рук, замечая длинные рубцы на внутренней стороне ладони, оставленные во время ритуала. Адриан знал: она изрезала незажившие раны, желая связаться с ним. С дьяволом разрушения по имени Кот Нуар. Девичьи губы, искусанные и припухшие, обвили горлышко бутылки, жадно вливая спиртное. Заинтересованность и сосредоточенность не позволяли его взгляду оторваться от побелевших линий на светлой коже. Привкус отвращения заиграл на кончике языка отнюдь не из-за привкуса едкого алкоголя. Истинной причиной являлись сожалеющие зеленые глаза, словно потускневшие в собственной злости и ненависти. Однако куда противнее оказалось разглядеть в мужском лице абсолютную осведомленность. Ведь он столь похож...        — Нуар? — шепотом, словно самой себе, задала вопрос Маринетт, отчётливо осознавая, что не желает знать ответ.        And if you want I'll tell you lies.        И если ты захочешь, я солгу тебе.        Его лицо скрасила родная ухмылка, а воображение самовольно нарисовало вдоль глаз чёрную маску, заострённую на кончике носа, и уложенные вправо волосы, ни человеческий зрачок, ни обыкновенная одежда не сумели скрыть знакомую чёрную фигуру напарника, столь долго и упорно искавшего свою леди среди прохожих дам, что глупо упустил её из виду.        Tell you I'm yours for life.        Скажи, что я твоя на всю жизнь.        Но его взгляд продолжал искренне сожалеть, ведь он попросту не видит в ней свою Миледи. Столь сильную героиню, оставшуюся в его мыслях недосягаемым идеалом, что данная мысль ранит сильнее всех полученных шрамов, заставляя лёгкие сжаться от недостатка кислорода, перекрытого комом в горле. Боль души навевала ироничный смех — смотреть на собственный восхваленный идеал столь жалостливыми глазами, какими стыдно одарить бездомных собак.        And no one ever knows.        И никто никогда не узнает.        Прикусывая нижнюю губу с натянутой улыбкой, Маринетт прикрыла мокрые глаза, выискивая в глубине души силы поглотить вырывающийся вопль несправедливости. Ведь она и есть ЛедиБаг, тот вечный идеал в его глазах и безжалостная убийца в собственных, однако единственное, что в ней осталось от героини в красном, — это долг оберегать тайну личности, данную самой себе.        She's on my mind when I'm on yours.        Она в моих мыслях, когда я в твоих.        В мужской груди образовался айсберг, вызванный острыми глыбами её леденящего взгляда. Кот Нуар помнил о подаренной ею нежности и любви, ласке и страсти, что попросту не сумел смириться с застывшей болью её страдающей души. Адриан Агрест не единожды вступал в схватку со стервозностью некогда называемой принцессой, что более никогда не почувствует исходящее тепло от её бархатной кожи. Кот Нуар обязан признать — он проиграл Маринетт Дюпен-Чен. Она в сотни раз лучше его, но отнюдь данный факт не опровергает его чувств к пропавшей миледи.        И этот факт Маринетт также принимает, гордо покидая дом.        I'm not here for games.        Я здесь не для игр.        — Маринетт, постой! — крикнул Адриан, торопливо направляясь вслед девушке. Очертание девичьей фигуры замерло в полумраке и, словно не желая вновь терять человека, попросту не успев остановить, он сжимая девичью ладонь. — Я сож...        — Вот только не смей меня жалеть! — говорит Маринетт и резким рывком выдирая руку, опрокидывает из рук чужой стакан на собственную белую рубашку, негромко выругавшись: — Блять.        Оглядывая просвечивающуюся ткань, вперемешку с извинениями проходящего парня, от тайны личности ЛедиБаг остаётся едва лишь название, ведь перевязанное ранение вследствие выстрела полицейского отчётливо заметно изумрудным глазам. Мужская ладонь ложится поверх мокрой ткани, прожигая кожу манящим теплом. Столь напоминающая пропавшую леди...        — Миледи? — шёпотом спрашивает он, боясь быть ослепленным собственной глупостью. В её груди застыл страх увидеть в вечно восхищенных глазах более глубокое сожаление, но тепло расплывается в груди, едва Маринетт замечает в лице гордое удивление. — Почему... — единственный вопрос, столь терзающий его. — Ведь мы оба убийцы... Почему ты взяла на себя всю вину?        Cause you don't know me, you just know my name       Потому что ты не знаешь меня, ты просто знаешь мое имя.