С верой в сердце

День 1 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Больше: ничуть не осознавал то, что с ним произошло. Либо же просто никак не мог это принять. В ушах раздается отдаленный треск пламени свечи, уже порядком надоевший, но все же ставший ему привычным — впрочем, только его парень и слышал последние несколько часов пребывания здесь. Воздух в помещении успел пропитаться противным запахом гари и раскаленного воска; они уже давно въелись в нос и, если раньше были терпимыми и даже успокаивали, то сейчас вызывали лишь непритворную тошноту и одышку. Кислорода действительно начинает не хватать. В голове стоит невнятный шум, затылок, по неизвестной причине, ужасно болит, а изображение перед глазами буквально плывет — хотя все равно смотреть было особо не на что, ведь помещение освещает лишь одна одинокая свеча в дальнем углу, от взгляда на которую и то болят глаза. Сколько времени уже прошло? Почему он здесь? Да и «здесь» — это где? Почему-то жутко хотелось спать, хотя Фута только что проснулся. Звон в ушах все равно не дает сложить все тревожные мысли в одну и привести парня к какому-то умозаключению, потому ему остается лишь смиренно ждать и слепо надеяться на то, что это просто плохой сон. Что нет этого бетонного, на ощупь почти ледяного, пола, нет этого ужасного запаха, что чуть ли не впитывается в легкие и заставляет медленно задыхаться, нет этой отвратительной головной боли. Это же просто сон? Просто сон? День 2 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Больше: почти не осознавал то, что с ним произошло. Либо же просто никак не мог это принять. Голова продолжала неприятно ныть, но уже не так сильно; свечу тоже погасили. Ближе к ночи, — хотя, казалось бы, время суток здесь определить довольно проблемно, — его несчастную душу решил посетить хоть кто-то живой. Высокий мужчина, весь завернутый в платки и длинное черное платье, с виду довольно крепкого телосложения, лишь на мгновение зашел к парню в комнату, только для того, чтобы оставить перед чужим носом тарелку с едой и поглазеть на него с полминуты. Фута очень пытался разглядеть черты его лица, но зрение все еще предательски подводило, а изо рта так и не вырвалось ни звука — то ли от нехватки воздуха, то ли от сильной тошноты из-за голода. Так или иначе, мужчина лишь молча удалился из комнаты, шумно заперев за собой дверь — вновь оставив в одиночестве. В темноте было очень сложно поесть — помехой стало и то, что руки все еще слабы, а внимание сильно расфокусировано. Но Футу немного обрадовало то, что в тарелке оказалась лишь обычная еда, причем, явно не отходы — будто только что приготовили. Парень не мог никак вспомнить, сколько суток он нормально не питался — впрочем, это не было особо важно; как факт, есть хотелось ужасно. Питье не предполагалось. Хотя Футе было вполне достаточно того, что его банально не оставили помирать с голоду. День 3 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Но вполне осознавал то, что с ним произошло. Просто никак не мог это принять. Состояние намного улучшилось. По крайней мере отошла ужасная тошнота, и в ушах больше не шумело. Тот же мужчина посетил его вчера еще два раза, принося необходимую еду и, к великому счастью, долгожданное питье. Парень уже понял, что с ним случилось. Понял и то, что это далеко не сон, а самая настоящая реальность — хоть и настолько ужасающая. Смириться с этим никак не хотелось, но очень хотелось найти хоть какой-то способ сбежать: Фута походил по комнате, подергал ручку двери, зачем-то перетрогал все стены и, к сожалению, нехотя сдался. Он бы, может, начал кричать и звать на помощь, но пока что это было слишком рискованно, да и банально страшно — кто знает, кем был тот мужчина? Да и Фута понятия не имеет, есть ли здесь кто-то еще. Что, если его за лишний шум решат убить? Ну, мало ли. Остается лишь ждать. Дверь все равно никак не поддается, да и у парня слишком мало сил, чтобы сопротивляться и поднимать тревогу. Все же стоит немного потерпеть, перед тем как начать действовать. Все это пугает. Но ничего не поделать. День 4 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Но полностью осознавал то, что с ним произошло. Пришлось принять все как есть. Сегодня неизвестный мужчина в длинном платье посетил его снова. Но, что удивительно, вместо того, чтобы оставить еду и молча уйти, он неожиданно заговорил. Парень слишком неумело притворился спящим? Хотя, может, это было и к лучшему. Секта. Фута прекрасно знал значение этого слова, но никогда не сталкивался с таким вживую. Все же мужчина этот оказался самым обычным священником, — к некому счастью, никаким не маньяком и не людоедом, какие в голову только и приходили, — хотя ситуацию это особо не смягчило. Фута все еще взаперти. И все еще спит на ледяном полу. Мужчина был довольно вежлив — по крайней мере потому, что половину всего, что тот наговорил, парень просто не понял. Довольно спокойным тоном поведал «страдальцу» о своей вере, что-то скучное и монотонное о крепких узах с Всевышним, еще что-то там про просветление ума и очищение души — пока Фута неохотно вслушивался в весь этот серый монолог, честно, чуть снова не уснул. Все еще оставалось вопросом, зачем нужны были все эти религиозные рассказы, если единственным смыслом диалога оказалось «указать парню, где его место». Фута никогда не был верующим. Его из принципа не заботило, есть Бог или нет — так или иначе, Божьей помощи в своей жизни он никогда не ощущал. И он правда не знал: смеяться ему или плакать, раз его решили втянуть в весь этот религиозный бред, так еще и насильно. Какой им толк от обычного паренька, у которого даже денег нет, чтобы их вымогать, как это обычно делают в сектах? Тем не менее, все еще было страшно. Как минимум потому, что ему не оставили и шанса на побег. День 5 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Зато точно осознавал то, что с ним произошло. Уже принял все это. В этот день он впервые посетил утреннюю и вечернюю молитвы. О нем даже позаботились: дали нормальную одежду, еще и в душ сводили. Если раньше для Футы это были обычные повседневные процедуры, то теперь они казались каким-то подарком судьбы — спустя несколько дней жизни на полу так точно. Сегодня он впервые услышал церковный хор, от которого, честно, уши резало и ужасно хотелось спать, даже прочитал какую-то молитву перед неизвестной ему статуей. Он все еще не воспринимал весь этот бред всерьез, но, так или иначе, выбора у парня не было. Здесь были и другие люди его возраста. По собственному желанию они или тоже по принуждению — Фута не знал; разговаривать во время проведения молитвы, так или иначе, было строго запрещено. Переселять его в нормальную комнату никто не спешил. Лишь постелили на полу для некого удобства потрепанное одеяло, что явно давно провоняло запахом гари и воска — других запахов он поблизости и не наблюдал. Вообще-то и это было плюсом: теперь ему хотя бы будет легче уснуть. Хотя Фута и не понимал особо, насколько он хочет снова просыпаться. День 8 Фута все еще совсем не помнил, как оказался здесь. Осознавал лишь то, что с ним произошло. Давно принял все это. Молитвы и церковный хор уже успели стать ежедневной рутиной. Даже без часов под рукой парень научился отсчитывать и понимать время, когда нужно подниматься на молитву. Он все еще не отказывался от мыслей о побеге: всегда внимательно осматривался по сторонам, когда его вели из личной комнаты в большой зал. К сожалению, пока что эти слепые поиски были безуспешны — даже если он и замечал неизвестные ранее выходы, везде было много людей, а священник в черном платье, что всегда проводил Футу, пристально следил за каждым его шагом. Парень прекрасно понимал, что если он и найдет путь побега, его быстро догонят и схватят. И это было очень печально. День 12 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Лишь давно осознавал то, что с ним произошло, и прекрасно принимал это. Теперь парня заставляли учить молитвы наизусть. У Футы всегда были проблемы с запоминанием стихов в школе, а здесь, хоть и прослеживались какие-то отдаленные отголоски рифмы меж строк, был настолько кривой и непонятный язык, что хотелось с гневу растоптать все эти толстенные книги и напрочь сжечь их. Но что поделать, если его буквально принуждают? Остается лишь молча сидеть в дальнем углу комнаты и смиренно запоминать все эти странные слова по слогам, дабы не отхватить лишний раз за свое безделие. Ну, мало ли. У парня были еда, вода, хотя бы средние жилищные условия, но не было необходимой свободы. Он все еще оставался взаперти, и никто не собирался отпускать Футу из виду хотя бы на пару минут — священники наверняка не раз сталкивались с попытками побега и уже были готовы к таким выходкам. Были ли у парня шансы? Очень вряд ли. Но очень хотелось верить в то, что еще не все потеряно. День 17 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Просто осознавал то, что с ним произошло, и с тоской принимал все это. Спустя долгое время, его все-таки переселили в нормальную комнату — точнее, от слова «нормальная» в ней только банальное наличие кровати. Стены здесь были во многих местах потрескавшиеся, матрас, судя по виду, очень старый, а ножки кровати выглядели так, будто вот-вот сложатся пополам. Футе потребовалось немало времени, чтобы просто «довериться» и спокойно полежать на чем-то запачканных простынях — хотя от одного лишь их запаха хотелось снова лечь на пол. Должен ли парень радоваться этому? Вся его жизнь в один момент стала однообразной рутиной, в которой он только и делает, что ходит от комнаты до зала, от зала до комнаты, и изредко посещает душ с туалетом. И ведь ничего с этим не поделаешь: никто слушать Футу просто-напросто не станет. Да и какой выбор может быть у человека, которого притащили сюда насильно? День 21 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Теперь этот вопрос сильно волновал. Он ведь действительно не может ничего вспомнить из своей жизни до того, как попал сюда — лишь бесполезные отрывки и отдаленные мысли, вырваные кусками из размытых воспоминаний. Неужели его настолько сильно ударили тогда по голове, что выбили все остатки памяти? Ужасное предположение, но одно из самых вероятных на данный момент. Точнее, других предположений не было и вовсе. Немало интересовал и другой вопрос: почему именно он? Фута никак не высказывался о религии — сохранял нейтральное равнодушие, ведь его это никогда не касалось. В чем проблема подобрать кого-то более религиозного или отчаянного, кто мог бы с головой проникнуться учением и проползти к ногам Божьим? Парень не относит себя ни к первому, ни ко второму варианту — это явно не его случаи. А может и его. Не помнит же почти ничего. День 26 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Просто осознавал и принимал все как есть. Со временем жизнь здесь стала привычнее. Футе показалось, что священники даже начали относиться к нему немного добрее — всегда хвалили за послушание и хорошо рассказанные молитвы, хотя, казалось бы, парень не считал себя зависимым от похвалы. Помогало адаптироваться и общество других верующих, что дружелюбно общались с ним и подбадривали странными религиозными мотивами — может быть, так было и лучше. Рассказывать о том, что его удерживают здесь насильно, Фута не спешил. Уже не столько из страха наказания, сколько из страха увеличить подозрения на возможную попытку побега. А ему это надо? Явно нет. Уж лучше молчать по своей воле, чем по принуждению. Хотя здесь двоякий случай. Когда же все это закончится? День 32 Фута совсем не помнил, как оказался здесь. Но думать об этом и не хотелось. Парень все-таки решился на побег. Он прекрасно понимал и осознавал, насколько это рискованное и импульсивное решение, но просто не мог больше терпеть весь этот ужас: Футе казалось, что он уже начинал сходить с ума. От жизни взаперти, от всех этих запахов свечей, от речей священников и сотен выученных молитв, да даже от собственных мыслей... Если все это продолжится, то он точно свихнется. Путь побега лежал через запасной коридор, в конце которого была неизвестная ему дверь: оттуда никто никогда не выходил, а значит, есть вероятность, что это и есть тот самый выход. В конце концов, не попробуешь — не узнаешь. Сердце в груди билось в бешеном ритме, по вискам стекали холодные капли пота, но Фута продолжал уверенно бежать в сторону той двери, панически игнорируя отдаленные крики священников и других церковных служителей, давно заметивших его очевидную попытку побега — они все равно не успеют его догнать. Парень с самого начала знал, на что шел, и это было обдуманное решение. Останавливаться на полпути было просто нельзя: затуманенным от усталости взгляда он видел, как по мере приближения к концу коридора та самая дверь становится все больше, а потому значительно увеличивалась мотивация сражаться до победного. На этом моменте его страдания закончатся. Он, наконец, сможет выбраться на свободу и сбежать из этого проклятого места прочь. Никто и ничто больше не сможет удерживать Футу здесь насильно, ведь эта дверь сейчас прямо перед его носом. Парень судорожно дергает за ручку. ... Дверь оказывается наглухо закрытой. Сердце в груди пропускает несколько ударов, а до ушей доносятся быстро приближающиеся шаги... День 52 Фута просто не помнил, как оказался здесь. Шанса на побег не было. Сколько бы он ни пытался, ему не покинуть это место по собственному желанию. Парню осталось лишь смириться с тем, что до самого гроба он будет лишь ежедневно читать монотонные молитвы и слушать церковный хор. Священник строго сказал, что это место — и есть его дом. Никакого другого дома у Футы просто нет. Даже если он убежит, жить ему будет негде. Здесь у него есть вода, еда, жилищные условия, друзья и «родители», да даже смысл жизни, коим в этом месте считалась, очевидно, вера во Всевышнего. Ничего больше у Футы нет. И никто ему, кроме самого Бога, не поможет. День 72 ... Фута перестал надеяться на побег. Лишь машинально вставал рано утром, шел на молитву, ел завтрак... Делал все, как положено по расписанию дня. Пропала та слепая надежда на спасение, что позволяла ему так долго не отчаиваться и держать себя в руках. Верить в себя. Теперь он может верить лишь в Бога. Только Всевышний может помочь ему избавиться от боли и обрести покой в этом мире — никто иной не способен направить Футу на истинный путь. Нет здесь больше ничего, на что парень мог бы опереться. Если не Бог, то кто? Служители церкви? Другие верующие? Все они надеятся лишь на Всевышнего, такие же опусташенные изнутри. Все они в равных условиях, и никто никому не поможет. Есть ли смысл продолжать существовать? День 94 ... Смысл существования есть: жизнь — это драгоценный подарок Божий, а самоубийство — опасный грех. Если Фута хочет заслужить помощь Всевышнего, то должен отпустить все свои грешные побуждения и очистить разум — только так у него будет шанс на прощение. Если человек искренно верит в Бога, его жизнь станет лучше. Нет смысла смотреть в прошлое. Сейчас у Футы есть все, чтобы достичь духовного просветления и познать настоящее счастье. Он продолжит смиренно исполнять все требования священника и отмаливать свои грехи, зная, что его старания будут оценены. День 107 ... Фута чувствует свою связь с Богом. Всевышний опустил свой взгляд на него. Парень слышит Божий голос, когда исполняет молитву, видит, как Бог смотрит на него через портреты Святых на иконах, чувствует Божьи касания до своих плеч и говорит с ним во снах. Это и есть то счастье, которое должен познать человек? Фута с нетерпением ждет каждый рассвет и каждый закат, лишь бы вновь ощутить присутствие Всевышнего и услышать его красные речи, почувствовать его «отцовские» объятия и полностью очиститься от грешных частиц прошлого себя. Прошлого Футы больше нет. Его грех стерт с лица земли. День 133 Фута вспомнил, как оказался здесь. Все его прошлые убеждения ложны. Он — дитя Божье, он был рожден ради веры во Всевышнего. Парень родился и вырос в стенах этого монастыря, вся его жизнь дана, чтобы лишь заполучить признание Божье. Ничто в этом мире не должно иметь для него вес, кроме внимания Всевышнего. Фута навсегда останется здесь. Здесь он и встретит свою смерть — лучшую из тех, которую может дать ему Святой отец.