Один из нас

      День 6       Пасмурное прохладное утро сопровождает нас моросящим дождем. Снейп идет впереди меня быстрым уверенным шагом. Очевидно, он знает, куда идти, в отличие от меня. Поэтому я, втянув голову в воротник, слепо бреду за ним, изредка озираясь по сторонам.       Иногда я сбиваюсь с дороги, и мне приходится ускоряться и менять направление, чтобы угнаться за ним. В такие секунды я рассуждаю о том, что Снейп будто бы всю мою жизнь старался указать мне верный путь. Словно освещал его с помощью пресловутого Люмоса, а я упорно не желал смотреть. Отворачивался, закатывал глаза и отвергал любую помощь. Ведь для меня это всегда был просто Северус Снейп, друг семьи, учитель зельеварения. Раньше он никогда не был для меня авторитетом или вроде того, поскольку у меня был отец.       Отец.       Как сильно я хотел быть на него похожим…       Мы заходим за угол серого дома с белыми окнами, проходим по узкому переулку, а затем сворачиваем направо. Многие жители этого района знают, что здесь тупик. Просто небольшая ниша для мусорных баков, которые в это утро куда-то исчезли. Но для нас ниша служит проходом.       Снейп подходит к кирпичной кладке, бормочет неизвестное мне заклинание и стучит по одному кирпичу. По стене проносится легкая волна, и через секунду мы выходим с другой ее стороны. Я снова осматриваюсь, тогда как Снейп стремительным шагом направляется к большому камню посреди огромной поляны. Нас окружает густой лес, а стена, из которой мы вышли, была обычным куском от давно развалившегося кирпичного домика.       — Через две минуты, — командует мой бывший профессор зельеварения, когда мы подходим к валуну, — положи руку, — он указывает на старый заржавевший бинокль, что лежит на камне.       Киваю и послушно кладу ладонь на одну из зрительных труб. Северус делает тоже самое, а в 4:22 нас словно дергает крюком за пупок, подкидывает вверх, и мир две секунды вертится с бешеной скоростью.       Шумно выдыхаю и сгибаюсь пополам. Осознание довольно быстро приходит ко мне, когда я выпрямляюсь и рассматриваю дом через дорогу. Площадь Гриммо, 12 никогда не выглядела достаточно приветливо. Я был здесь однажды, когда Пожиратели искали Поттера в девяносто седьмом году. Яксли рассказал всем, что обнаружил убежище Избранного. Нас отправили обыскать дом.       Все, что я о нем запомнил, — это был мрачный особняк с призрачным стражем в виде Дамблдора. Интересно, он до сих пор там? Помню, как Роули стал заикаться от страха в тот момент, когда старик восстал из пыли.       Я уверен, что маглы, живущие здесь, — коренные англичане, просто потому, что любой другой не захотел бы жить на столь мрачной и унылой улице.       Октябрь своими красно-оранжевыми деревьями особенно сильно подчеркивал угрюмую серость домов, контрастируя с черными дверями и заборами с темной облупившейся краской. Ветер продувал улицу насквозь, гоняя несчастную листву по дворам.       — Серьезно? Дом Блэков?       — А что тебе не нравится, Драко? — язвительно спрашивает Снейп, осматривая улицу.       — Мне кажется, после войны здесь жил Поттер, — я обвожу дом недоверчивым взглядом.       — Поттер жил тут. Но потом отдал этот дом Ордену и сейчас появляется довольно редко. Идем, — Снейп пихает меня в плечо.       Интересно, сколько защитных заклинаний на него наложили, чтобы Пожиратели, знающие об этом месте, не разнесли его в щепки?       Мы переходим влажную от дождя асфальтовую дорогу. Северус прикрывает глаза, и уже в следующий миг нужный дом послушно выезжает из соседнего. Меня удивляет то, как балконы незаметно для маглов выдвигаются вперед, в окнах появляется свет, а передо мной вырастает крыльцо с каменными ступенями и дверь, выкрашенная в черный цвет. К слову, вид у нее был такой, словно покрытие лет сто никто не обновлял.       — Добро пожаловать, — Северус произнес это так, словно никакое добро меня за этой дверью не ждало.

***

      Голос за закрытой дверью потребовал пароль. Северус произнес его, и дверь открылась.       — Снейп, — вздыхает худощавый белобрысый волшебник моего возраста, испуганно осматривая меня беглым взглядом, — остальные еще не прибыли, — он впускает нас в узкий темный коридор.       В нос сразу бьет запах старой бумаги, пыли и лечебных зелий. Как будто мы попали в библиотеку Хогвартса и лазарет одновременно.       — Ничего страшного, — Северус снимает с себя шарф и небрежно перекидывает его через локоть, — мы пока поднимемся с мистером Малфоем наверх.       — Да, хорошо, — тихо лепечет волшебник, которого явно страшит образ Снейпа.       Бросив на него быстрый взгляд, я следую за своим проводником. Мне не хочется лишний раз задерживаться рядом с бывшими гриффиндорцами, если они вообще бывают бывшими. А этот парень именно из них, я уверен. Вообще раньше я думал, что в Ордене практически все из Гриффиндора. Потом я вырос, стал Пожирателем смерти и узнал, что, оказывается, там все… кроме меня.       Дом внутри выглядел так же, как и снаружи: серый, мрачный, холодный, отовсюду слышится шуршание, шепот, а иногда и ворчание зачарованных картин. Казалось, будто в стенах живут призраки семьи Блэк и каждый считает своим долгом перемывать тебе кости, пока ты идешь по узкому пыльному коридору.       — Долго Поттер прожил здесь до войны? — тихо спрашиваю я.       Мне интересно, как он жил в таких условиях. Или святой очкарик привык к такому? Он же, вроде бы, жил долгое время у маглов, и кто-то в Слизерине поговаривал, что он спал в кладовке для швабр. Кажется, так говорила Паркинсон.       — Пару лет, — сухо отвечает Снейп, ступая на скрипучую лестницу.       — Я слышал он женился на девчонке Уизли. Их ребенок рос здесь? — мои глаза натыкаются на паутину в углах высоких стен, и я живо представляю младенца в этом отвратительном месте.       — Их ребенок погиб, — звучит мне в ответ.       Черт. У Поттера был ребенок… и он умер. Война делает нас всех слишком похожими друг на друга.       — За то, что ты, Драко, не в силах выполнить простейшее задание, — шипит Волдеморт, — за то, что ты не был верен мне до конца, как и твои жалкие родители, я лишу тебя твоей семьи и наследника, — он мерзко растягивает губы в подобии улыбки.       — Нет, нет, нет, — неверяще шепчу я, вертя головой, — прошу, не надо. Она ни в чем не виновата, — я уставился на Асторию, привязанную к стулу с высокой спинкой, — умоляю, — склоняю голову перед Темным лордом, — умоляю, убейте меня, но оставьте ее в живых.       — Ты будешь смотреть на это, — говорит Волдеморт, явно наслаждаясь своими действиями и моими страданиями, — и сожалеть, что не был верен своему Повелителю. Только я могу решать, жить вам или умереть. И ты в этом убедишься.       — Нет! Прошу вас! — протягиваю руки вперед в надежде остановить его, доказать свою преданность, но меня скручивает резкая боль. Адское пламя под моей кожей выжигает кости, и я сгибаюсь пополам.       — Заткнись и смотри, — снова улыбается Волдеморт.       На меня накладывают обездвиживающее заклинание, даже моргать не получается. Я так хочу закрыть глаза, но у меня не выходит. Слезы текут по щекам, руки трясутся, а желудок скручивается.       Астория смотрит на меня испуганным взглядом, в котором можно увидеть, что ее надежда давно умерла. В какой-то момент ее глаза резко распахиваются, и она безмолвно воет, скованная заклинанием немоты.       Режущее заклинание быстро полосует ее по шее. Один миг, и нет больше моей жены и нашего нерожденного ребенка.       Наконец, тускло освещенный коридор с коричневыми стенами и, казалось бы, бесконечная лестница кончаются. Мы останавливаемся у двери на четвертом этаже. Табличка на ней гласит, что комнате присвоен номер двенадцать.       — Твоя комната, — произносит Снейп, приглашая меня войти.       Поворачиваю круглую медную ручку и толкаю дверь. Она со скрипом отворяется, и я вхожу.       Внутри спальня выглядит лучше, чем я представлял: стены очищены от пыли, и обои, в отличие от тех, что были внизу, имеют заметный рисунок в серо-синих тонах. Справа камин, слева двуспальная кровать с высоким изголовьем из темного дерева. За кроватью маленький комод, в углу стол, справа от стола внушительных размеров шкаф из того же дерева, что и кровать. Высокое окно завешено синими шторами, сквозь которые с трудом пробивается тонкая полоса света.       — Неплохо, — поднимаю голову, осматривая люстру с десятком свечей.       — Я позову тебя, когда прибудут Аластор Грюм и Кингсли Бруствер, — сообщает Снейп и закрывает за собой дверь.       Наконец-то я остаюсь один и могу вздохнуть. Впереди меня ждет одна лишь неизвестность, ну и, конечно же, косые взгляды членов Ордена. Ведь, о, Мерлин, теперь Пожиратель смерти зачислен в их ряды. Не знаю, как они переживут это. Интересно, будут ли здесь знакомые лица? Надеюсь, что это будет Когтевран. Да, пусть их число превышает количество остальных жильцов этого дома, ибо я не выдержу гриффиндорцев с их отбитой верой в добро.       В этой войне добро не победит. Нет. После того, что я видел, я могу сказать одно: в этот раз нужно что-то сильное и очень, очень темное.       День 7       Открыв глаза, я понимаю, что сейчас если не ночь, то очень раннее утро. Сон мой был коротким и тревожным. Снился отец. Четвертый курс, чемпионат по квиддичу, лучшие места и нападение Пожирателей смерти.       Тогда я думал, что это круто. То, что они делали, вызывало у меня восхищение и трепет. А потом я услышал, что они ищут грязнокровок. Почему-то в тот момент я сразу вспомнил одну единственную грязнокровку, которую травил уже несколько лет. Я представил, что кто-то из них начнет издеваться над моей сокурсницей, и мне стало не по себе. Ведь, пусть она и грязнокровка, это не какой-то неизвестный и чужой мне человек. Конечно, я никогда не испытывал к Грейнджер теплых чувств, но я также никогда не желал ей смерти и не мечтал использовать на ней Круциатус. Поэтому тогда я решил притвориться, что тоже ищу Поттера, и каким-нибудь образом предупредить ее. Я не знаю. Никогда не понимал, зачем это сделал.       Вообще, все мои действия до и после войны сложно поддаются объяснениям. Астория говорила, что у меня просто есть сердце и оно такое большое, что могло бы вместить весь Хогвартс.       — Ты думаешь, что ты плохой человек, — она проводит пальцем по моей щеке и спускается вниз по шее, — а я думаю, что ты человек, который боится поступить хорошо.       — Звучит грубо, — морщусь я в ответ.       — Ты боишься последствий своих действий. Думаешь, что они захотят отомстить…       — А они захотят, — киваю.       — Ты невероятно сильный, — продолжает она, не обращая внимания на мои замечания. — Просто иногда ты это забываешь. Ты справишься со всем, что встанет у тебя на пути. Главное, позволь свету проникнуть в твою мрачную жизнь, и тогда ты увидишь, что все не так уж и страшно.       Эта девушка была удивительной. Она смогла разглядеть во мне то, что я и сам в себе никогда не видел. Она хотела, чтобы я сбежал и перестал быть Пожирателем смерти.       Но я был слишком трусливым и слабым, чтобы сделать что-то по-настоящему стоящее. А для смены сторон действительно нужно было быть сильным и отважным. Но, к сожалению, таких на Слизерине нет.       Кричер встречает меня на кухне низким поклоном. Он так и стоит, пока я не прошу его выпрямиться. В шкафу я нахожу упаковку печенья, завариваю кофе и решаю подняться к себе, чтобы не встретить никого за завтраком.       Выходя из кухни, я вижу, как по лестнице спускается девушка. Я замираю, чтобы не шуршать пачкой от печенья, и смотрю на нее, пытаясь в этой темноте разглядеть лицо. Ростом она примерно 5 футов 4 дюйма, на ней длинная темная юбка, блузка с объемными рукавами, а ее длинные волосы заплетены в косу. Ведьма такая худая, будто еще вчера танцевала в балете. У нее тонкие пальцы и узкая талия, перетянутая широким ремнем.       Я почему-то сразу думаю про Падму Патил. Она была красивой, стройной, и у нее всегда были длинные волосы.       Вдруг мы оба слышим какой-то грохот, шторы на ближайшей картине раздвигаются, и я слышу пронзительный визг отвратительной старухи с портрета. Девушка бежит в сторону шума, а я в это время затыкаю старуху с помощью невербального заклинания и спешу наверх.       Когда мне остается пара ступеней до второго этажа, я слышу ее голос:       — Доброе утро.       Мое сердце болезненно бьется о ребра и начинает колотиться с бешеной скоростью, будто со мной поздоровался сам лорд Волдеморт. Нет, конечно, я не испугался женского голоса. Но, черт возьми, Гермиона Грейнджер?       — Малфой, — тень скрывает ее лицо, но я легко узнаю голос.       Она стоит на лестничной площадке лицом к окну, явно не ожидавшая меня здесь увидеть. Я на секунду теряю дар речи, а потом прочищаю горло.       — Грейнджер, что это ты бродишь тут одна? — бросаю в нее насмешливый взгляд, заодно даю себе возможность разглядеть ее получше.       — Иди куда шел, — отвечает она как-то чересчур печально и отворачивается.       Я покинул Большой зал, решив, что с меня хватит Святочного бала и всей этой шумихи. Огневиски, который Гойл умудрился пронести мимо учителей, немного дал в голову, и я ретировался, чтобы случайно не опозориться перед преподавательским составом. Отец бы мне этого не простил.       Забравшись под самый верх, я наткнулся на грязнокровку по пути на Астрономическую башню — излюбленное место многих старшекурсников. Сюда не разрешалось ходить в свободное от занятий астрономии время, поэтому особо смелые забирались на башню по ночам.       — Что, Уизли не оценил твой наряд? — шагаю за ней.       — Отстань, Малфой, — рявкает она, поворачивая ко мне голову.       Мы почти поднялись на самый верх. Лунный свет падает на часть ее лица, открывая мне размазанный макияж. Она плакала.       — Так я угадал?       — Почему тебе нужно быть таким уродом? — яростно шипит она, ускоряя шаг.       Ее голубое платье мерцает при лунном свете, а шлейф легких цветочных духов застревает в моем носу. Когда я впервые увидел ее на балу, то не мог поверить своим глазам. Наконец-то Грейнджер стала похожа на настоящую девушку. На красивую девушку. Это стало для меня открытием. Оказывается, под ее лохматыми кудрями и невзрачной магловской одеждой все это время скрывалась стройная и красивая ведьма. Мне не следовало так думать, но вдали от всех я позволил себе признать, что она хороша.       — А мне всегда говорили обратное, — усмехаюсь я, разводя руки в стороны.       — Зачем ты идешь за мной? — она быстро оборачивается, бросая в меня хмурый взгляд.       — Я иду не за тобой, а на Астрономическую башню.       Мы, наконец, входим на балкон и останавливаемся примерно в трех метрах друг от друга. Она глубоко дышит и смотрит на яркие звезды, а я пытаюсь смотреть куда угодно, только не на нее. Я не знаю, сколько прошло времени, но чувствую, как меня начинает трясти от холода. Ветер тут сильный, мороз пробирает до самых костей. Я шепчу заклинание и ощущаю тепло, окутывающее мое тело.       Грейнджер все так же стоит и смотрит прямо перед собой, выдыхая облачка пара.       — Тебе не следует здесь стоять.       — Ты предупредил меня…       Мы говорим это одновременно. Грейнджер замолкает, глядя мне в лицо.       — Не следует здесь стоять? — переспрашивает она, складывая руки на груди.       — Холодно, — объясняю я, пожимая плечами.       — Я знаю о согревающих чарах, Малфой, — огрызается она. — Не думай, что ты один такой умный.       — Я как раз так и не думаю. А что там было о «предупредил»?       — Неважно, — она берет в охапку край длинной юбки и собирается уйти.       Я зачем-то иду за ней, да еще и хватаю за руку. Она чуть не оступается на лестнице, когда резко оборачивается и смотрит мне в глаза.       — Что ты делаешь? — хмурится, окидывая меня взглядом.       — Говори.       — Что говорить? Ты что… — она распахивает глаза, втягивая воздух носом, — от тебя несет алкоголем, — ее брови быстро сходятся на переносице.       — Сегодня же Святочный бал, — продолжаю сжимать ее предплечье и смотрю на линию челюсти, шею, ключицы...       — Боже, — вздыхает она и выдергивает руку, — ты с ума сошел. А если тебя кто-то увидит? Ах да, твой папочка, наверное, решит и это недоразумение.       — А кто решит недоразумение на твоей голове? — я высокомерно обвожу взглядом ее прическу.       Она округляет глаза, слегка приоткрывая рот. На самом деле, ей идет эта прическа. Даже то, что ветер растрепал мелкие прядки, не делает ее хуже. Но я не знаю, чем ее уколоть, ведь даже привычное «грязнокровка» не пришло на ум, так что я решил, что волосы были ее главной заботой на сегодняшний вечер. И, кажется, я попал в яблочко.       — Уизли поэтому сбежал к Патил? — продолжаю насмехаться я.       — Знаешь, я хотела сказать спасибо за то, что ты предупредил меня на чемпионате, но теперь я передумала. Ты не заслуживаешь благодарности, — Грейнджер делает шаг ко мне и тычет тонким пальцем мне в грудь, — иди к черту, Малфой, со своими тупыми насмешками, — она вытаскивает какие-то металлические заколки из волос и бросает их мне в лицо.       Ее кудри рассыпаются по плечам, аромат духов становится ярче. Она резко отворачивается и опять собирается уйти, но я не могу удержать свою руку. Да и всего себя, видимо, тоже. Схватив Грейнджер чуть выше локтя, я поворачиваю ее, тяну на себя и впечатываюсь в ее губы, когда она оказывается слишком близко.       Мир так и плывет у меня перед глазами, и я решаю, что вот-вот потеряю сознание. Насколько это опозорило бы меня?       Ее губы мягкие и горячие. К своему удивлению, я отмечаю, что это не омерзительно. Целовать ее… неожиданно приятно. Я обхватываю ее лицо, проникая одной рукой в пышные волосы, и притягиваю к себе сильнее. Когда она пытается что-то сказать, у нее получается только требовательно промычать. Грейнджер сжимает губы и бьет меня ладонью по плечу, но через несколько секунд все равно расслабляется в моих руках.       На следующий день после Святочного бала мы сделали вид, что ничего не было. Я вспомнил об этом поцелуе лишь раз, когда моя бешеная тетка пытала Грейнджер в гостиной моего дома. Если бы я мог, то, скорее всего, остановил бы Беллатрису, но в моей ситуации это было невозможно. Помощь грязнокровке приравнялась бы к измене. Меня или моих родителей убили бы. Я выбрал себя, а она, к счастью, все равно выжила.       Интересно, вспоминала ли она об этом поцелуе когда-нибудь?       Впрочем, это уже неважно. Да и никогда не было чем-то важным. Один поцелуй на четвертом курсе, при том, что я был почти пьян. Мда. Не считаю это чем-то, заслуживающим внимание.       Я останавливаюсь у лестницы на третьем этаже. Точнее, меня останавливает занятная картина: девочка лет трех сидит посреди коридора и рисует мелками на деревянном полу. У нее каштановые волнистые волосы, которые контрастируют с белой сорочкой, а когда она поднимает на меня глаза, я вижу, что они ярко-голубые.       Она не убегает, не пугается, а просто изучающе смотрит на меня несколько секунд, после чего продолжает рисовать. Я не могу пошевелиться еще некоторое время. Я просто озадаченно пялюсь на нее, сжав в одной руке пачку печенья, а в другой кружку с уже остывшем кофе.       Откуда на Гриммо ребенок? Где ее родители?       Когда Астория сказала мне о своей беременности, я не мог поверить. Я был очень рад и одновременно в полнейшем ужасе. Я хотел ребенка. На тот момент это стало для меня шансом на нормальную жизнь. Я надеялся, что мы сможем уехать и воспитать нашего ребенка вдали от войны. Но Волдеморт, конечно же, не позволил мне никуда уехать. Хуже всего было то, что Астория стала жить в моем доме. Она часто сидела в нашей комнате и боялась спускаться вниз. А иногда я сам просил ее этого не делать. Она не должна была видеть то, что приходилось видеть мне.       — Привет, — тихо здороваюсь, опускаясь на корточки, — что ты тут делаешь?       Девочка вскидывает на меня такой взгляд, что я моментально чувствую себя дураком.       — Рисую.       Взмахом палочки приказываю чашке кофе и печенью зависнуть в воздухе.       — Еще очень рано, тебе не спалось?       — Я хотела порисовать, а в комнате мне не разрешают, — она показывает на ближайшую дверь под номером шесть.       — И ты решила сделать это, пока все спят? — усмехаюсь, встречаясь с ней взглядом.       — Да, — она лукаво улыбается, прищуривая глаза, — а ты тот дядя, которого никто не любит?       Казалось бы, простой вопрос… но он подобен удару хлыста.       Еще никогда я не чувствовал такого одиночества, как в этот момент. «Никто не любит». Хм. А ведь сейчас я не смогу вспомнить хоть кого-то, кто был бы рад меня видеть. Да и вообще говорил со мной, как с другом. Я и правда никому не нужен в этом мире. Все, что от меня осталось, — это деньги, которые я отдал Ордену в обмен на защиту.       — Наверное, — пожимаю плечами, ничем не выдавая мрачных мыслей. — Я Драко, а ты?       — Малфой? — она склоняет голову набок, и в ее глазах вспыхивает огонек.       — Так ты обо мне слышала? — удивляюсь я.       — Здесь из-за тебя ругались, — она опускает глаза и отряхивает длинную сорочку, — я Рози, — она поднимает на меня взгляд и так серьезно смотрит мне в глаза, что мне становится не по себе.       Не могу понять, кого она мне напоминает. Эта девочка не по годам смышленая, а ее мимика совершенно не подходит маленькому ребенку. Прямой серьезный взгляд, движения бровей и то, как она кривит губы, — все это кажется мне знакомым. Так странно.       — Очень приятно, Рози, — я улыбаюсь ей. — А где твоя мама?       — Работает, — она начинает собирать мелки с пола.       — А папа?       — Он пока не может прийти, — тихо бормочет Рози, не поднимая глаз. — Мама сказала, что из-за войны папа не может пока вернуться домой, но однажды мы с ним увидимся. Когда я уже вырасту.       Я ощущаю стаю неприятных мурашек на своих руках. Предполагаю, что отец девочки, скорее всего, погиб на войне. Ее мать довольно своеобразно объяснила дочери, что он мертв.       — А ты в какой комнате? — спрашивает Рози, закончив собирать мелки.       — В двенадцатой, прямо над твоей, — я указываю пальцем на потолок.       — Знаешь, — она убирает волнистую прядь за ухо и смотрит на меня самым задумчивым взглядом, который есть в арсенале трехлетнего ребенка, — у меня тоже мало друзей. Хочешь, я буду с тобой дружить?       Я тихо смеюсь, опуская голову.       — Хочу.       — Тогда увидимся позже, — она лучезарно улыбается и машет мне рукой, скрываясь за дверью спальни.