по ком звонит колокол

Сиба слабо помнит свое первое ранение. Было ли это во время войны? Или раньше? Такие вещи быстро забываются, когда ты регулярно рискуешь жизнью. Но вот когда Тихиро в первый раз ранят — он запоминает на всю жизнь. Так ему кажется. Может, все дело в том, что он теперь несет ответственность за мальчика. Может, потому что на себя Сибе наплевать, он и так живет слишком долго для человека с таким грязным прошлым, а Тихиро — ребенок, которого насильно лишают детства и просто бросают в яму с голодными зверьми без оружия. Может, потому что он последнее, что остается после Кунисигэ, и Сиба старается сохранить хотя бы одну его частичку нетронутой. Столько предположений, а определенности нет. Но Сибе плевать на причины злости, куда больше его беспокоит то, что именно он позволяет этому случиться. Чем-то это напоминает старинный ритуал кодоку, где в одном сосуде запирали ядовитых существ, а живым выходило самое опасное. Так и Сиба культивирует маленькое чудовище у себя под крылом. Чтобы научиться убивать, нужно познать цену своей жизни. Мальчики считают себя бессмертными до тех пор, пока им не пускают кровь, и тогда взгляд на жизнь совершенно меняется. На войне бессмертны лишь знаменосцы, так говорят, дескать, их окружает аура невинности, но и от них легко избавиться, если понимать, что они — не более, чем люди. Потому, когда Сиба размышляет о том, как сделает из Тихиро машину убийства, он с ужасом для себя приходит к выводу, что придется пойти на жертвы. Это очень сложно. Сиба все же тепло относится к мальчику и не желает ему зла. Но все это так необходимо… У него сердце кровью обливается, когда он подбирает подходящую жертву и стравливает ее с Тихиро. Идет второй месяц его шестнадцатилетия, из нескладного подростка Тихиро постепенно превращается в юношу. Он становится быстрее, его удары — сильнее, а сам он безжалостней. Он пластичен, легко поддается тренировке и элементарно отступает от принципов морали. Однако весь этот год он сражается только с мелкими сошками, потому что Сиба пока опасается выставлять его против кого-то опасного, и с магическим мечом он расправляется с ними без особых проблем. Но удача не будет преследовать его постоянно, нужен урок кровью. Страх смерти — самый лучший урок. Мальчишка, держащий меч лишь год, не ровня хорошему чародею. Даже если это клинок самого Рокухиро Кунисигэ. Это запланированный проигрыш, и оттого Сибе тяжелее на него смотреть. Молча, с возвышения из тени, он наблюдает за тем, как Тихиро пытаются загнать в угол, а тот бежит прочь, будто раненный зверь, оставляя позади капли крови. Он серьезно избит, один глаз у него заплывает, и, кажется, он немного подволакивает ногу. Но Тихиро не отступает, это хорошо: несмотря на трудности, он бьется до упора, даже подлавливает противников, чтобы их убить, но Сиба все равно видит, что он напуган, и действует не хладнокровно, скорее на эмоциях. Заметны ошибки, лишние движения, какие-то неверные действия, что оборачиваются новыми ранами. С каждым новым движением Тихиро морщится, потому что ему больно, но это — необходимая плата кровью за боевой опыт. Сибе так сильно хочется вмешаться, просто до чесотки, но он заставляет себя просто наблюдать со стороны, потому что это — урок. Он сбивается со счета, сколько сигарет выкуривает за прошедший час, и тошнит ли его из-за никотина или из-за зрелища. Словно взял и отправил ребенка на убой… Единственное, что его успокаивает — то, что Тихиро еще неплохо держится. Многие начинают паниковать, если пустить им кровь. Хотя… Наверное, все дело в ране, оставленной «Хисяку». Может она что-то с ним делает. Ломает стержень внутри. Сломанные кости, говорят, становятся крепче. Что-то такое им говорили на войне. Сиба думает — чушь. Тогда он презирает людей, что бросают детей в самое пекло, а теперь поступает сам точно так же, потому что иного выбора нет. Он сломает то последнее человечное, что остается в сыне Кунисигэ и сотворит из него идеальное оружие. Как иначе? Сиба крепче сжимает зубы, когда Тихиро вылетает на главаря шайки. Бой однозначно не в его пользу, тут не надо даже гадать, и Тихиро тоже это прекрасно понимает, а потому разумно предпочитает побег обреченному сражению — и пытается дать деру. Но он все же ранен, напуган, да и с ногой у него проблемы, а противник в полном здравии. Когда враг замахивается катаной, Сиба невольно подается вперед, а стоит тому ударить клинком вниз, рассекая спину, отчего Тихиро падает на пол, он делает прыжок. Этот момент — как лезвие рассекает плоть на спине, секундное замешательство во взгляде Тихиро, его крепко сжатые зубы — навсегда отпечатывается у него на сетчатке. Требуется три действия. Сиба бьет противника коленом в подбородок, потом берет его в захват за шею, а следом ломает ее с громким влажным хрустом. Вот так все и заканчивается. Он отшвыривает труп в сторону и потом переводит взгляд на Тихиро: тот сидит на полу на коленях и вытирает текущую изо рта кровь. Вид у него несчастный и виноватый, будто бы ему жутко стыдно за собственную слабость, отчего Сибе самому становится неловко. Он еще совсем маленький, только-только взрослеет, а его уже бросают на растерзание тиграм. И кто!.. Сам Сиба! Но он не успевает ничего сказать, потому что Тихиро его опережает: — Простите. Слишком зазнался. Надо было действовать осторожнее. Еще и извиняется… — Да о чем ты… Сильно больно? На секунду Тихиро медлит, будто не уверен, что нужно ответить, но потом поднимает взгляд на Сибу, болезненно морщится и кивает. Главное, что он в сознании, с остальным они как-нибудь справятся. Осторожно он осматривает спину, прорезанную куртку, медленно пропитывающуюся кровью, потом трясет головой. Надо бы поскорее с этим всем разобраться. — Встать сможешь? — Наверное… Кое-как на ногах Тихиро, впрочем, устоять может. Он слегка покачивается из стороны в сторону, грозясь завалиться обратно, и Сиба подхватывает его под руку, поддерживая за плечо. Надо бы поспешить. На вид рана не серьезная, но болючая и сильно кровящая, а это уже само по себе неприятно. Кое-как они вместе идут к выходу, и Сиба его не торопит, хотя есть желание схватить его на руки и потащить. Но нельзя. Это — тоже урок, в этот раз на стойкость, терпение. И Тихиро проходит его отменно для своего возраста, ведь даже не плачет, ни единой жалобы не произносит. Правда, все продолжает извиняться, будто в этом поставленном представлении и правда есть его вина. — Простите… — Нет. Ты хорошо постарался. Противник был силен, а ты сумел так долго продержаться. Ты молодец. Идем домой, Тихиро. Что ж, по крайней мере хотя бы это не вранье. Обрабатывать раны Сиба умеет самостоятельно, хотя сейчас, признаться, поехал бы к медику, чтобы тот залатал все как следует. К сожалению, в этом городе у него знакомых нет, а делать что-то нужно, потому приходится вспомнить все тренировки первой помощи, которым их учили в «Камунаби». Аптечка — его верный спутник, но он никогда не думает, что придется вспоминать все на ходу, и не ради себя — а для Тихиро. Возможно, стоило быть немного осторожнее в выборе места, но у Сибы слегка ограничены ресурсы. Азами крайне недоволен выбранной тактикой и лишь изредка дает заказы, о которых сам узнает из архивов «Камунаби», вот и приходится Сибе ходить по местным крупным рыбешкам, вымаливая у них разную информацию. Столько влиятельных старушек он за всю молодость не встречал. Он возвращается на кухню, где его послушно ждет Тихиро без рубашки. Он с плохо скрываемым любопытством наблюдает за тем, как Сиба раскладывает все инструменты на столе, затем садится на табурет прямо позади него. — Ну-ка развернись ко мне спиной. И не шевелись. Сейчас будет щипать. По Тихиро анатомию можно изучать, настолько он поджарый. Но спина чистая, и кроме этой единственный раны больше ничего нет — белая кожа, идеальная, без каких-либо следов. Он невольно дергается, когда Сиба начинает процедуру, стирает кровь, но терпит все без единого звука, лишь иногда вздрагивает и съеживается. Сиба же старается обрабатывать порез аккуратно, но ведь это тоже урок. За болью всегда приходит боль, и никак иначе. Да уж, думается ему, хреновый из меня хранитель. Может, для Тихиро было бы лучше, если бы он отдал ребенка под надзор кому-то, кто обеспечил бы ему нормальную жизнь. А Сиба-то иначе жить и не умеет — лишь в крови. Накладывать швы он тоже учился, но Азами обеспечивает его средствами, чтобы этого можно было избежать. Полезная все же штука — чародейство, как ни крути, без нее бы пришлось сейчас туго. А может, наоборот, было бы проще, ведь не было бы войны, не было бы мечей, и Кунисигэ был бы еще жив. На бинты, которые из государственных хранилищ ворует ему Азами, нанесен зачарованный рисунок, который ускоряет заживление в несколько раз. Сиба делает все четко по инструкции, и Тихиро все молча терпит. Не ребенок — золото, правда. Затем — рана на ноге. Затем лицо, остальные мелкие ссадины и синяки… И Тихиро молчит. Ни единого звука не издает, хотя ему наверняка больно. Ох, он уже давно сломан, и не только руками Сибы… Он лишь собирает оставшиеся целыми фрагменты души и ломает их вновь и вновь, пока не останется лишь труха. После процедуры Сиба опускается на колени перед Тихиро и смотрит ему в глаза. Тот устало глядит в ответ. — Если страшно — давай прекратим. — Почему Вы думаете, что мне страшно? — удивляется тот. Сиба с кривой улыбкой качает головой. — А разве нет? Когда Тихиро медлит с ответом, неловко запинаясь, он вздыхает. — Потому что я знаю, Тихиро. Как бывает ссыкотно, когда такое происходит. Но когда я переживал подобное, я был старше, а еще у меня не было выбора. За нами была страна, а впереди — неизвестность. У тебя же есть я, есть Азами. Мы найдем клинки сами, если ты хочешь. Нет ничего плохого в том, чтобы сложить оружие и жить мирной жизнью. Тебе всего шестнадцать, нельзя же себя губить. Тихиро неуверенно на него смотрит. — Вы предлагаете вот так остановиться на полпути? — Полпути… Начале! Почему нет? У тебя есть выбор. Поверь, возможность просто все взять и бросить — величайшая ценность. Ну давай же, думает он. Да, это был урок, но откажись же! Испугайся, сбеги, Сиба будет так счастлив! Лучше пусть он потратит целый год впустую, но не загубит жизнь Тихиро, чем доломает его полностью! Он так хочет услышать отказ, так сильно… Но Сиба знает, что услышит в ответ. В конце концов, когда долго обманываешь себя, начинаешь различать точно таких же лгунов. Он сам, Азами… И вот теперь Тихиро. Некоторое время тот молча смотрит в пол, затем качает головой. Ну вот и все. Вот и исчезла последняя попытка завершить все это мирно. Сибе одновременно так жаль, а с другой — наплевать, ведь он ждал этого ответа. Он берет Тихиро за руку и крепко сжимает его ладонь в своей, после чего неохотно произносит: — Дальше будет только хуже. «Хисяку» сильны, и мы встретим гораздо более страшных противников. Поверь, сегодняшние раны — пустяк на фоне того, что может ждать тебя впереди. И ты все еще готов? — У меня нет выбора. — У тебя, Тихиро, он есть, — хмурится Сиба. — Если я не пожертвую собой, то погибнут другие. Как и… папа, — на последнем слове Тихиро вдруг спотыкается, будто намеренно забывает это слово, но потом упрямо поджимает губы. — Можно я кое в чем признаюсь, Сиба-сан? — Конечно. — Я не делаю это для других. Я делаю это для себя… Знаю, это нехорошо, но… Это правда плохо так думать? Отец учил меня не этому. Плохо ли так думать? Когда Сиба уходит из «Камунаби», ему плевать на других. Он делает это чисто из прихоти, и чувствует себя счастливым. Нет ничего плохого в том, чтобы быть эгоистом, чаще всего это и есть самые счастливые люди — ведь они готовы на все исключительно ради себя. Если Тихиро окончательно отвернется от морали и принципов, заложенных Кунисигэ, то остаются лишь два пути. В одном он доходит до конца своей мести, запирает клинки в подвале и живет дальше мирно, не заботясь о принесенных жертвах, ведь так он спасает еще больше людей. Во втором варианте «Камунаби» начинают охоту на Тихиро, ведь тот становится новой угрозой, и не просто для закона — для всех. Чаще всего такие люди заканчивают тем, что становятся легендами подпольного мира, страшилками для молодых агентов «Камунаби». Это, конечно, плохой образ мыслей, Сиба знает. Но безопасный. Эгоистам проще выживать. А Тихиро… он никак не эгоист. Так просто обменять свою жизнь на месть? Он может что угодно говорить, но Сиба знает, что Тихиро — хороший ребенок, и, если потребуется, он рискнет жизнью ради других. А сейчас — так, момент слабости. Потому Сиба усмехается и заглядывает ему в глаза. — Тогда почему ты говоришь о жертвах, если делаешь это для себя? Тихиро просто моргает, не находясь с ответом. — Не умеешь ты быть плохим человеком. Так что не беспокойся об этом даже, из тебя все хорошее даже клином не выбить. Идеалы Кунисигэ ты точно не предашь. А если пошатнешься — то я буду рядом, чтобы подставить плечо. Сиба сжимает его пальцы крепче, когда чувствует, как Тихиро стискивает его руку в ответ. По лицу и не сказать, что он думает, лишь во взгляде что-то отчетливо меняется. В последнее время Сиба начинает различать даже самые незначительные перемены в эмоциях Тихиро, несмотря на его якобы бесстрастное лицо. Вранье это все. Он довольно эмоциональный, просто надо уметь понимать в каких моментах. — Идем спать. Адреналин спадает, и засыпает Тихиро быстро, совершенно выбитый из сил; Сиба сидит с ним ночью рядом, опасаясь, что что-то может случиться. Что, спрашивается? Он делает все возможное в той ситуации, но все равно отчего-то жутко волнуется, никак не находя себе места. Нет, все же, Азами прав. Сиба поступает глупо и неправильно. Он должен был найти другой путь, но он учит Тихиро так, как познавал мир жестокости сам. Сам он выжил лишь благодаря этим жестоким знаниям… Поможет ли это все Тихиро? Может, он просто быстрее его убьет. Опустив лицо в ладони, Сиба безмолвно стонет. Как же сильно он проебывается во всем, начиная от того, что не успевает спасти Кунисигэ, и заканчивая тем, что попросту бросает Тихиро на произвол, обучая всему столь жестокими методами. Если бы только кто-то свыше послал ему знак о том, как сделать все верно… Но богов не существует, а если и да, то Сиба давно в них не верит. Иначе почему они позволяют случиться столь ужасающему событию? Где справедливость? Он сквозь пальцы смотрит на Тихиро. Тот спит на животе, и во сне выглядит безмятежно, впервые за долгое время. Хотя бы сегодня ему снится что-то хорошее. Он так часто не спит по ночам, думает, что Сиба этого не слышит, но обо всем прекрасно знает, только вот понятия не имеет, что уже делать. Разговоры не помогают, все уже пройдено — и все бесполезно. Вот и остается только идти дальше. Поправляя одеяло, Сиба наконец поднимается и отправляется на ставший почти родным продавленный диван. Может, сегодня он сумеет немного поспать, хотя что-то он сомневается. На утро в квартире тихо, и некоторое время Сиба лежит молча, желая провалиться обратно в сон. Но у него столько дел, столько чертовых дел, некогда отдыхать. С трудом, игнорируя болящее от стресса тела, он поднимается и плетется в комнату, к Тихиро. На самом пороге спальни он вдруг замирает всего на секунду, страшась незнамо чего, но в итоге не видит ничего необычного: Тихиро все еще спит, только в этот раз лицо его приобретает чуть болезненное выражение. Его сон чуток; почти сразу он открывает глаза и мутным взглядом осматривает Сибу, после чего хриплым от сна голосом бормочет: — Простите. Сегодня без завтрака. — Ты реально думаешь, я бы заставил тебя кошеварить после такого? — Да? Сиба делает чрезмерно грустное лицо. — Н-да, и вот такого ты обо мне мнения? Как же так, Тихиро? — Это была шутка. — Я скорее поверю в то, что снег летом пойдет, чем в то, что ты сам решил пошутить. В ответ Тихиро лишь фыркает и утыкается носом в подушку. Он может быть милым и даже улыбаться, если захочет, но этого не случалось так давно… Точно не после смерти Кунисигэ. Может, вчерашний разговор убедил его побыть немного более откровенным, Сиба не знает. Даже спустя год ему кажется, что Тихиро все еще не до конца ему открывается, и эти небольшие искренние моменты — как маленькие шаги на пути к открытию тайника. Вряд ли причина кроется в недоверии. Просто теперь Тихиро боится кого-либо к себе подпускать. Один раз потеряешь — больше не захочешь, а с учетом, что они хорошо знакомы, и что Сибе приходится заменить ему отца… Слишком ощущаются параллели, слишком свежи еще раны. — Встанешь? Или у тебя сегодня роскошное утро, и мне стоит принести завтрак в постель? Сиба просто шутит, но Тихиро тут же кривится. — Не надо. Он садится… пытается сесть, и Сиба затаивает дыхание. Расценить, как еще одну тренировку? Или плюнуть на все и попросить не перенапрягаться? Но все так хорошо идет, Тихиро — такой хороший ученик, усердный и терпеливый… Зачем ты мучаешь ребенка, тебе не хватило увиденных ужасов во время войны?! Потом научишь! Потому Сиба тут же тянется к Тихиро и опускает ему руки на плечи. — Не торопись. Отдохни, я принесу сюда что-нибудь. Сегодня можешь не вставать. — Все равно придется… — пыхтит тот, с огромным усилием садясь прямо. Пот катится у него по лицу, как после обильной тренировки. — Хочу принять душ. Весь потный, да и кровь… Ужас. — Тебе бы полежать, если честно. — Ненавижу грязь. Сиба лишь вздыхает, пожимая плечами. Ну в самом деле, если его не хотят слушать, то что он может сделать? Потому он молча поднимается на ноги, понимая, что сегодня работенки у него еще прибавится. Одно дело — самому, уже взрослому молодому парню, зализывать собственные раны, и совсем другое — смотреть на то, как доверенный тебе отчаянный ребенок пытается что-либо сделать, пока все тело ноет от каждого нового движения. Вот и приходится бывшему палачу «Камунаби», который всю жизнь не знал ничего, кроме крови, учиться быть родителем. Хотя, такой-то из него родитель! Губит мальчика теми методами, что сам знает. Он сидит на краю крошечной ванной, наполненной горячей водой до краев, и осторожно ведет влажной тряпкой сверху вниз, по чужому позвоночнику, стирая пот и грязь, и так, пока не доходит до вчерашней раны. Зачарованные бинты делают свое дело, и сегодня ранение не выглядит так страшно, но это все еще рана, и она все еще болит. Приходиться аккуратно обтереть ее края. И вновь — ни звука в ответ. Ах, что ты делаешь с ребенком, Сиба. Было бы милосердней найти ему новую спокойную семью. Когда-нибудь Тихиро бы передумал, месть — хорошее, но глупое слово. А в итоге все, что они делают вместе — культивируют эту самодеструктивную мысль на полную. Ничего удивительного, что они постоянно ругаются с Азами. Тот — псина на цепи правительства, а Сиба — бывший их палач, который делает из сына их друга чудовище. Оба хороши, нечего тут сказать. — Простите, что Вам приходится этим заниматься. Когда Тихиро произносит это, он даже не поднимает головы. Сиба лишь цокает языком. — Давай ценить время, когда я еще могу позволить потереть тебе спинку, пока это не стало неловко! Хотя, признаюсь, тут бы и взрослому пригодилась помощь. Раны на спине — такая засада… Ну, теперь ты в курсе! Он намеренно фальшиво громко смеется, но Тихиро просто пожимает плечами в ответ. — Раны на спине — признак трусости. — Это что еще за бред? — Как иначе противник нанесет ранение, если ты не повернешься к нему спиной при побеге? От такого заявления Сиба выпадает в осадок. — Ну, например, если он в крысу подберется к тебе и попытается ударить? Или если у него есть сообщник… Я понимаю, о чем ты, но это не всегда так работает. В той ситуации ты выбрал верный путь: враг был силен, и ты решил отступить. Ты просто не представляешь, как сильно многим не хватает такого благоразумия. Не то, что ты сам им обладаешь, думает он про себя. — Хочешь прекратить? — Нет, — тут же отвечает Тихиро, и, судя по голосу, начинает злиться. — Прекратите спрашивать. Я уже говорил, что не отступлю. — Я не перестану, Тихиро. — Почему?! — Иногда страшно перешагнуть через свои громкие обещания, и только дурацкие вопросы и могут помочь вылезти из ситуации, в которую мы сами себя загоняем… — Сиба опускает тряпку и смотрит на то, как Тихиро запрокидывает голову назад, пристально на него глядя. — Знаешь, есть такая вещь, я называю ее «клетка успеха». Когда все ждут от тебя определенного результата и не хуже, и когда ты стараешься делать лучше, то планка повышается, и становится все сложнее поддерживать образ… Люди уважают тебя, но ты перестаешь быть собой, пытаясь казать кем-то другим. Так и с нашей ситуацией. Прошел всего год. Я буду спрашивать еще долгое время, до тех пор, пока мы не наткнемся на след «Хисяку», потому что я знаю, каково это. Потому что это стержень Сибы ломается еще во время войны, ему уже все равно, а у Тихиро пока есть шанс ускользнуть из западни смерти и крови. Смешно, наверное, но и сам Кунисигэ загоняет себя в эту ловушку, потому и прячется от всего мира. Потому «Камунаби» понятия не имеют о седьмом зачарованном клинке или его сыне. Дальше повисает тишина. Лишь спустя пару минут Сиба замечает, что Тихиро будто вздрагивает, а когда осторожно заглядывает вперед, тот поспешно прячет лицо в ладони. Непроизвольно рука слишком сильно сжимает тряпку. — Ты плачешь? Голос Тихиро звучит слегка гнусаво из-за того, что он продолжает держать руку у лица. — Нет. Вода в глаза попала. Ну конечно, фыркает про себя Сиба, но все равно делает вид, что верит этой нелепой истории. В такой ситуации плакать — более чем нормально, плохо было бы, не будь слез. Вот тогда можно было бы начать беспокоиться. Но в шестнадцать лет, в первый год своего становления бойцом… Может, Сиба слишком медлит? За год можно было научиться гораздо большему, он знает — видел на войне. Но ему так не хочется ломать стержень сразу. Есть люди, что срывают пластырь резко, но в этой ситуации… Он отжимает тряпку и смотрит на красный след на спине. Скоро этот рубец превратится в белесый шрам, и таких у Тихиро будет множество. У него и сейчас есть мелкие рубцы на руках и ногах, но то все безобидное, самые страшные следы ждут его впереди, помимо того, что на виске отмечает самый страшный день в его жизни. Если бы только это можно было исправить. Существуй чародейство, благодаря которому все раны Тихиро переносились бы на Сибу, он бы согласился без промедления. — Иногда полезно выплакаться, — замечает он, проводя тряпкой по костлявому плечу Тихиро. — Выплеснуть эмоции лучше, чем давать им вариться в себе. В какой-то момент можно просто не вытерпеть. Ты не переживай за слабость, я тоже много хныкал. Не веришь, можешь спросить у Азами. Он был свидетелем. — Вы так откровенны сегодня… — Не хочу, чтобы ты чувствовал себя худо из-за мелких ранений. Подумаешь!.. — Но я проиграл. — Ты не проиграл. Ты отвлек противника и дал возможность подключиться в бой мне. А с остальными расправился сам, без проблем. Тихиро, ну не расстраивайся. Мы же для этого и тренируемся. За год ты добился чертовски хороших результатов. — Вы правда так считаете? — Почему ты думаешь иначе? — добродушно фыркает Сиба. — Когда мы только начинали, Вы часто ругались. — Ну, мне же надо было тебя надрессировать. Кнут и пряник, все это дерьмо. Ты уж прости, Тихиро. Иногда проскальзывает… Военные привычки сложно из себя выбить. Кунисигэ вот сумел, а я все никак не могу. Но я на тебя никогда не злился. Ты и правда большой молодец. Мы с тобой… Сибе так хочется сказать, что вдвоем они опустятся еще ниже, в самый ад. Ведь это правда, дальше будет только хуже. Но сегодня он решает соврать. — … еще многое преодолеем. Мы учимся всю нашу жизнь. Старую собаку новым трюкам не обучишь, так говорят, но ведь вранье. Не то, что у кого-либо из них есть другой выбор. Сиба согласится потому, что не сможет бросить мальчика одного, а Тихиро — просто потому, что он добровольно лишит себя выбора. Лишь бы дожить до конца. Так он думает, смотря на свежую рану у себя под пальцами. А сумеют ли?.. Совершенно другой вопрос.