Dr. Krennic or How I Learned to Stop Worrying and Love the Death Star

He's making a list And checking it twice Gonna find out Who's naughty and nice Santa Claus is coming to town Он составляет список И проверяет его дважды Он собирается выяснить, кто непослушный, а кто милый Санта Клаус приходит в город Santa Claus is coming to town (Frank Sinatra)

Предновогодняя суета действовала лейтенанту Эсме Ро на нервы. Вот уже последние несколько лет, своими джингл-беллсами расстраивая устоявшийся ритм рабочих будней. Какое счастье, что в военных структурах этот зимний недуг поражал людей не так сильно, как-то безумие, что охватывало из года в год гражданских лиц. В офисе Гранд Моффа Таркина не было места резным снежинкам, гирляндам, хлопушкам, разве что в холле в последнюю неделю была установлена зелёная красавица ёлка — единственная уступка наступающему празднику. Единственная его примета, разве что директор Кренник отдавал в этом вопросе предпочтение венкам, вызывающим ассоциации с траурными, что посылают на похороны. Директор из года в год лелеял мечту послать такой венок Таркину. Хотя бы на Новый год, если уж с настоящим траурным пока не получается. Маленького междусобойчика в чьём-нибудь кабинете — такого в офисе Таркина тоже никогда не случалось. Непривычно скучно после раздолья в кабинетах ИСБ по такому случаю. Но что поделать, Гранд Мофф — человек серьёзный и всё такое, интересное, в рабочие часы и на рабочих местах не приемлет. Эсме, впрочем, не сильно расстраивалась фактом отсутствия мероприятия «выпей с коллегами», слишком серьёзными (в тон губернатору), аж позеленевши-посеревшими от своей правильности, явно проигрывающими в этом отношении бравым залихватским гулякам в белом. Возможно, её просто не пригласили на закрытую, частную вечеринку, как новенькую и ещё не успевшую достаточно плотно и доверительно вписаться в коллектив, но и это её не беспокоило. Последний рабочий день закончился, и даже Гранд Мофф Таркин задержался меньше обычного, напоследок выдав Эсме поручение — отнести документы в офис директора Кренника. Она не думала, что застанет Орсона на месте, но вот он там был, сияющий, лучезарный Кренник, собирающийся на бал в Императорском дворце. В момент её прихода, Кренник застегивал платиновые запонки. Эсме блаженно вздохнула, любуясь директором (задумчивый, сосредоточенный), склонившим голову и занятым этим нелегким делом, продевая в прорези запонки. Ладони директора свободны от плена чёрных перчаток; полированные пластинки ногтей. Голубые глаза. Весеннее небо, солнце. Растаявший снег. Резко наступила весна посреди зимы. Ну, если бы смена времен года была бы характерна для Корусканта… — Помоги мне с этим, — нотки хрипотцы в прокуренном насквозь голосе. Всё, что угодно для директора Кренника. Для бога в белом плаще. Пусть только это и такая малость, как помочь застегнуть китель. Документы отправляются на кресло, которое попадается раньше стола — вопиющая небрежность, Таркин, да что там Таркин, Ромоди такого непрофессионализма, мягко выражаясь, не простил бы никогда. Если бы узнал. Директор был снисходителен в этом плане. По крайней мере в том, что касалось одного конкретного лейтенанта, к тому же всегда потом исправляющую подобные маленькие огрехи, закончив с более неотложными делами. И женские пальцы застегивают крючки, хотя конечно хотелось бы наоборот, хотелось раздеть директора, а не помогать ему одеваться. Часто ей везло и такое вот близкое расположение — его и её — тел в пространстве провоцировало на ту или иную степень интимности. Поцелуй — всегда его инициатива, если дело происходит в офисе, вот так, как сейчас. Мужские руки на бедрах женщины, привлекают к себе, прижимают крепко-крепко. Но увы, не сегодня. Сегодня на все эти приятные глупости времени нет. — Мне действительно нужно идти, — говорит директор и всё, что он себе позволяет — это коснуться её щеки тыльной стороной своей ладони. Мимолётная, короткая ласка, которой, однако Эсме хватает, чтобы растаять… — Директор, вы жестоки сегодня как никогда, — выдыхает она, расправляясь с последним крючком. С надеждой смотрит на Кренника, зная, что эта надежда легка, невесома и призрачна. Директору пора идти. И это не то «пора», когда можно задержаться на полчаса. — Прости, малышка, — неожиданно он всё же прижимает её к себе. Авансом, обещанием на будущее. Прогоняет соблазнительно-дурную мысль взять Эсме с собой на бал. Она делает притворно-обиженную попытку вырваться из его рук, заставляя сжать себя сильнее. — Обещаю, наверстаем на днях. Она снова льнёт к нему и позволяет себе неслыханную дерзость: поцеловать первой. Он не настолько жесток, чтобы отказать ей в такой малости, как поцелуй. Короткий, слишком нежный и невесомый, чтобы спровоцировать на большее. — Обещаю, моя Изумруд, — снова повторяет он, называя её по имени. Тот вариант, в котором есть раскатистое Р, столь эротично звучащее в исполнении директора. Выпускает её. — Как я выгляжу? — спрашивает директор, уже при полном параде, в плаще. Готовый покорять, завоёвывать и разбивать сердца, заводя полезные для своей карьеры знакомства. — Идеально, директор, — он любит свою должность, самодовольный и амбициозный. Орсон — это для спальни. И он уходит, оставляя её в ожидании того, когда обещание будет исполнено. *** Праздник в тесном семейном кругу (настоящие родственники, а не дядюшка Ю и компания) пережит. Дешевое шампанское, нелепые подарки, литры майонеза и на удивление вкусный десерт. Речь Палпатина, которую традиционно никто потом не вспомнит. Концерт-солянка из бездарностей, исполняющих в этом сезоне роль популярных у широких масс певцов/виц. Пережитое первое число. И, наконец, второе. Первый рабочий день в новом году. В офисе — тишина. Почти никого нет. Охрана — не в счёт. Зато есть Гранд Мофф Таркин собственной персоной, у которого дел полным-полно и тратить целую неделю на отдых — непозволительная роскошь. Если бы не приглашение Императора, губернатор работал бы и первого числа, без перерывов на всякие праздничные глупости. Слишком много надо сделать, а времени всегда не хватает. Оно утекает сквозь пальцы, особенно в такие дни, хотя, казалось бы, наоборот, они дают дополнительную возможность поработать. Эсме приносит ему документы, оставшиеся ещё с прошлого года, требующие внимание Великого человека. А тот и вовсе кажется их не замечает, не характерно для обычного, будничного себя откладывает на потом, вглядываясь в пейзаж за окном. Город живет своей праздничной жизнью, самозабвенно упиваясь своим могуществом, величием и показной роскошью. Наконец, губернатор обращает своё внимания на стоящую по стойке смирно девушку. Не быстро и не медленно проходя взглядом по ней, делая какие-то выводы, не делясь ими с ней, что вполне естественно. Обычно он её не замечает, да она и не остаётся в его кабинете дольше необходимого, выполнив возложенную на неё задачу, она уходит исполнять свои должностные обязанности за своей рабочей станцией, а тут вот статуей стоит на месте, ждёт, что же будет дальше. Скорее всего — ровным счётом ничего. А затем в тишине, нарушаемой лишь мерным шуршанием системы вентиляции, он задаёт ей вопрос, заставая врасплох, тоном скучающим, как бы между прочим, от нечего делать: — Вы спите с Кренником? — Что, простите? — она не верит свои ушам. Нет, определённо, что-то не так у неё со слухом или это не в меру живое воображение разыгралось не на шутку. — Не начинайте, — голос ещё мягок, обманчиво. А затем уже гораздо резче он добавляет: — Вы прекрасно меня слышали. И невысказанной вслух тенью предупреждение: не заставляйте меня повторять дважды. — Да, сэр, — коротко отвечает она, врать бесполезно, да и бессмысленно. Ромоди не задавал ей подобных вопросов, не желая играть в эту игру «я же вас предупреждал», предпочитая просто не замечать некоторых вещей. Счастье в неведении. И потом, возвращаясь к этому моменту она никак не могла понять, почему не ответила что-нибудь в роде «при всём уважении, губернатор, но это вас не касается». С запоздалым, на пол секунды, сэр, в конце. Показать зубки начальству — это было как раз в её стиле. Но, видимо, не сегодня. — Ошибаетесь, очень даже касается, лейтенант, — отвечал на это в её грёзах губернатор, а она лишь непонимающе хлопала длинными ресницами. Он касался пальцами её подбородка, а затем целовал. Зачем задал этот вопрос Таркин — было загадкой. Нет, среди нелестных эпитетов за авторством Кренника в адрес Гранд Моффа встречалось словосочетание «старый извращенец», «больной ублюдок» и всё в этом же духе, но Эсме полагала, что это больше способ пройтись уничижительно по своему заклятому врагу и выпустить пар, а не нечто конкретное, подтверждённое теми или иными фактами… А вот смотри же, как всё получается. — И вы довольны? — пронзительный взгляд светлых глаз губернатора выдержать не просто, но она старается. Тем более, что ей давно хотелось, чтобы он посмотрел на неё. Пусть хотя бы для начала и с любопытством. — Вполне, — выдыхает она, не совсем понимая, что происходит. Что за настроение такое у господина губернатора, что он задаёт ей такие вопросы. Личные. Его вдруг перестал интересовать пейзаж за окном, даже документы, сиротливо лежащие на широкой столешнице, не интересны! А вот она, по всей видимости, как раз так и привлекает его внимание полностью. Где же вы были раньше, господин губернатор? — Полагаю, директор соответствует своей репутации, — замечает Таркин, тонкие губы трогает усмешка. О какой именно части репутации Кренника он говорит в большей степени сейчас (легкомысленного коллекционера, перебирающего любовниц, легко меняющего одну на другую, ту на третью и так до бесконечности или о той, в которой не без основания говорилось о мастерстве директора в постельных утехах) уточнения не последовало. Что ответить на это, Эсме не нашлась. Было более чем странно вспоминать о Креннике сейчас, наедине с губернатором. Так близко, как никогда раньше. Невольно закралась мысль, а уж не пьян ли господин губернатор, так не похож на обычного себя: строгого, серьёзного. Шальные искры в голубых глазах, притягательно красивых. На задворках сознания возник образ полковника Юларена, грозящий ей пальцем, всем своим видом как бы говоря: Эсме, не смей! «Я стараюсь, полковник, стараюсь! Но он первый начал…» — Настолько, что даже вы, не смотря на свои блестящие рекомендации не смогли перед ним устоять, — губернатор облизал свои губы. Хищно, плотоядно. Эсме оставалось только догадываться в каких именно выражениях и степени красочности были даны эти, с позволения сказать, рекомендации. «Вот, держите, девочку: талантливую, понятливую и исполнительную». Во имя Империи! — Директор… — она пожала плечами. Выдохнула, собралась с мыслями, точнее, попрощалась с остатками здравого смысла. И продолжила, рискуя, но как известно, кто не рискует, тот не пьёт шампанского. — А что прикажите делать, если полковник запретил мне приставать к вам, губернатор, сэр. Ну, вот она произнесла это вслух. Таркин подошёл к ней, опасный, с помрачневшим взглядом. Захотелось зажмуриться и исчезнуть. Но нельзя, невозможно. — Полковника здесь нет, — просто и без лишних церемоний мужчина притянул её к себе. — В самом деле, — соглашается она, коротко вздрогнув от неожиданности, приятной, зачарованная его голосом, его взглядом, его телом, так близко, вплотную прижавшего её к себе. Поддаваясь наваждению, она прильнула к нему, обнимая за плечи, словно в хмелю, хотя праздничный алкоголь и успел уже выветриться. Нереальная сладость поцелуя сводит с ума ещё больше, а ведь это только начало. Только предвестник всего остального. Сладкая дымка. Ладони скользят вниз по её спине, по-хозяйски уверенно, так хорошо и приятно. Даже если это всего лишь и её грёзы наяву, пусть так, она согласна. Но всё происходит взаправду. Аромат лавайэля… Тонкие пальцы губернатора с лёгкостью, хотя и нарочито медленно, расправляются с застежками кителя, постепенно, неизбежно избавляя Эсме от одежды, целую обнажающуюся кожу, ласково, нежно, никуда не спеша. В какой-то момент она оказывается полностью обнажённой, полностью во власти и милости мужчины. Таркин, что называется, застегнут на все пуговицы. Разве что воротник расстегнёт, да ремня не оказывается на месте благодаря стараниям Эсме. —Нетерпеливая, — замечает он, но не останавливает её, когда она опускается перед ним на колени. Вопреки этому себе определению, начинает целовать его пальцы, длинные, красивые, то и дело пробуждающие в ней эротические мысли, всякий раз, когда она их видит. Не так, чтобы часто, но сейчас можно всё. Сейчас пришло время исполнить эти свои желания. В том числе и самые заветные. Самые-самые горячие свои сны воплотить в реальность. Те, в которых она расстегивает молнию брюк губернатора, добираясь до запретной в обычных обстоятельствах территории. Исследует, жадно, нетерпеливо, наращивая темп и глубину, задыхаясь и по временам даже давясь, не рассчитав силы и страсти… но глотнув воздуха, снова принимаясь за дело, чувствуя пальцы губернатора в своих волосах, контролирующие процесс. Чувствуя солёный вкус спермы, с удовольствием проглатывая упомянутую субстанцию; ни капли мимо, ибо брюки нельзя испачкать ни в коем случае. Песенка, утверждающая, что «здесь нет негодяев в креслах из кожи», оказывается не права. Ещё как есть! Ещё какие «негодяи»! А кабинеты настолько большие и функциональные, что в них можно жить, кроме всего прочего имеется даже душ, который Эсме и принимает. Да не одна, а в компании с Таркиным, наконец, добираясь до заветного тела. После её очередь беззаботно млеть, отдаваясь на милость его нескромным ласкам. Снаружи и внутри. Полнясь ощущением безграничного счастья и блаженства, когда он доводит её до сладкой точки невозврата своими губами, кончиком вёрткого, ловкого язычка, пальцами, нажимающими на такие точки, прикосновение к которым сводит с ума от животной радости, а она-то и не знала, что можно прикоснуться так и там… Это неописуемо сладкое ощущение, когда она снова и снова чувствует его внутри, резко и сильно, заставляя испытывать невероятно прекрасное блаженство от ритмичных движений. От ощущения того, что она принадлежит ему — Величайшему Моффу Империи, широко раздвинув ножки, принимая Уилхаффа Таркина в себя. Голодный зверь, когтями раздирающий свою добычу на кусочки. А добыча блаженно стонет, ей нравится быть разорванной им. *** Чашечка крепкого кафа. Чёрного, без молока, с одной ложкой сахара. Мундиры снова надеты. Рабочий стол снова разделяет их вечностью, будто и не было ничего вот буквально несколько минут назад. — Ничего не было, лейтенант, — произносит губернатор. Таркин обычный. — Вы меня поняли? — Так точно, господин губернатор, сэр, — отчеканила Эсме, бодро щелкнув каблуками в порыве нахлынувшего энтузиазма соответствовать образу образцового военного, уж простите за тавтологию. Над загадкой о причинах подобного «ничего» она решила, что подумает как-нибудь на досуге. Хотя. Наверное, не стоит. И она рискнула, в последний раз на сегодня: — Разрешите вопрос, сэр? — Разрешаю, — в голосе повеяло опять вот этой вот хитрецой, собственно, и приведшей к тому, чего не было. — Мне бы хотелось узнать, если это, конечно, возможно, о причинах того, чего не было только что? Губернатор, сэр. — Назовём это подарком на Новый год, лейтенант. — Он усмехнулся, коротко, очаровательно и совсем-совсем не страшно. И добавил, разбивая вдребезги все будущие надежды на повторение: — Но запомните: лишь в качестве исключения и только в этот раз. А теперь можете быть свободны, лейтенант. И она ушла. Счастливая, от того, что это было. Несчастная от того, что подобное больше никогда не повторится. Исключение. Лишь только подтверждающее правило. Гранд Мофф Таркин неприступен.