Свети

В этом темном пыльном и ледяном, как преисподняя, зале было окно. Всего одно, маленькое. Кажется, не окно даже, а какая-то щель высоко под потолком. Днем туда проникал свет. Лился сплошным теплым потоком, собирался в небольшую лужицу на полу. Джонатан смотрел на него, не в силах поднять голову, протянуть руку, приблизиться хоть чуть-чуть к этому свету. Кажется, он что-то говорил. Кажется, кого-то звал. Свет все еще горел маленькой лужицей на полу, а Джонатан кусал сухие растрескавшиеся губы и все никак не мог до него дотянуться. Потом свет угас. Повеяло холодом и затхлостью. А следом пришли они… Три юркие гибкие тени, похожие на змей. Они были такими же холодными, злыми и ненасытными. Кружили, одурманивая своими движениями, очень похожими на чудовищный танец – настоящую пляску смерти. Шипели что-то по-своему, иногда называя Джонатана по имени. Выговаривали они его тоже на свой манер: −Ионатан… Ионатан… Джонатан все равно не мог поднять голову. Только следил глазами, насколько хватало возможности. Ему было очень холодно и очень страшно. Сперва. Теперь уже почти все равно. Все равно, когда одна из этих дьяволиц почти нежно обнимала его лицо холодными узкими ладонями, отводила ото лба спутанные кудри и заглядывала в глаза своими равнодушными змеиными глазами. Бестии вились вокруг него, прижимались ближе, тянули за руки, за плечи, за волосы, заставляя подняться на колени. Чья-то рука с острыми когтями перехватила безвольно мотнувшуюся голову. Когти мимоходом вспороли кожу на шее. Щекотно потекла кровь. Твари зашипели, как целый клубок змей. Одна быстро лизнула от ключицы до уха, собирая кровь. Есть эти чертовки умудрялись аккуратно, не давая пролиться впустую ни единой капле крови, а у Джонатана в ушах набатом звучал голос князя: −Теперь ты всегда будешь лишь обедом! И дьявольский страшный смех. Да, страх постепенно уходил. Все чувства потихоньку уходили. Оставалось пока только усталое любопытство – сколько еще он выдержит? Сколько времени его тело еще будет им интересно? Чужие проворные руки огладили обнаженную грудь, мимоходом располосовав остатки рубашки и окончательно превращая ее в тряпку. Джонатан только устало отвел глаза. Все равно это жалкое рванье не давало ни тепла, ни защиты. Чьи-то холодные, как у мертвеца, твердые губы прошлись от пояса штанов до основания шеи. Эти прикосновения ничем не напоминали поцелуи. Бестии звонко хихикали, больно тянули за волосы, царапали и щипали, как будто пытались добиться хоть какого-то ответа. Джонатан молчал. Наигравшись, они всегда переходили к обеду. Одна неизменно присасывалась к шее. Две другие удовольствовались запястьями. Джонатан не различал, кто есть кто. И кто как его ест. Это было больно. Мучительно больно. Почему они, в конце концов, не выпьют его залпом, как бокал виски? Неужели им весело растягивать удовольствие? Но бесконечная ночь все-таки проходила, и эти гадюки уползали в свое логово, сыто улыбаясь и обмениваясь быстрыми поцелуями. А изможденный Джонатан ронял голову на ледяной пол и погружался в забытье. В этом лихорадочном бреду всплывало временами тревожное личико с огромными полными слез голубыми глазами. −Ми-на… − шептал Джонатан, едва шевеля губами. – Ми-на… Мина склонялась над ним – такая родная и знакомая. Такая нежная и любимая. Уголки ее рта дрожали, а по щекам текли слезы. Живые горячие слезы, падающие Джонатану на лицо. Под опущенными веками вспыхнуло алым, и щеки словно коснулась родная горячая ладонь. Джонатан застонал и с трудом приоткрыл глаза. Чтобы тут же зажмуриться от больно резанувшего солнечного света. В этот раз увлекшиеся бестии бросили его не на своем обычном месте, а чуть в стороне – как раз там, куда светило днем солнце. Джонатан лежал, запрокинув голову и приоткрыв рот, словно хотел напоследок напиться этого света. Чудовищным усилием заставил себя поднять руку и коснуться собственной щеки в бесплодной попытке накрыть ладонью ускользающий призрак совсем другой руки. Ее руки… −Мина… Родное имя вырвалось то ли всхлипом, то ли стоном. Горло сжало спазмом, безжалостным, как ледяные пальцы его мучительниц. В уголках глаз вскипели слезы, но, кажется, так и не пролились. Джонатан слишком устал, чтобы плакать. А смерти все не было, и сейчас, когда солнце согревало ледяные запавшие щеки, казалось, что ее нет вовсе. Ничего кругом нет. Есть только Мина и этот свет. Мина и есть свет… Мина, ты только свети. Пожалуйста, свети. Пока ты светишь, у них нет власти, они не придут, пока ты есть. Только не уходи, Мина. С тобой даже смерти нет. Пока ты светишь, даже здесь, в этом аду, смерти нет. Смерти… −Нет… − обессилено выдохнул Джонатан, почувствовав знакомое ледяное дуновение. − Нет, пожалуйста... Свет постепенно истаивал, и змеиные тени вокруг оживали, хихикая и забавляясь. Примерялись, как бы поточнее нанести последний удар. Поиграв перед этим в последнюю – самую страшную – игру. −Джонатан… Собственное имя донеслось, как сквозь туман. Железные пальцы привычно стиснули плечо, вплелись в волосы, оттягивая голову и открывая шею с пульсирующими от боли ранами. −Джонатан… Острые зубы скользнули от запястья к локтю, любовно выбирая еще не тронутое место. Под опущенными веками было темно. Как в склепе. −Джонатан! Джонатан через силу открыл глаза, вглядываясь в темноту зала и силясь расслышать далекий голос. Бестии тоже вскинулись, оскалили клыки и зашипели на кого-то. На того, кто в этом замке, уже почти ставшем могилой, звал Джонатана Харкера по-английски.