16 марта

О, как ужасно — любить того, кого коснуться смеет Смерть! О чём ты думал, когда был маленьким дитя, Шумя, играясь, словно в чистом небе птица, Большими крыльями взмахнув полушутя, Ты, будучи дитём, скакал, кричал, резвился? Ты полюбил душою доброю угрюмую Вселенную, Не зная, что получишь от неё судьбу лишь бренную. Один из ангелов, что мы привыкли Жизнью звать, Вселенной подарил тебя, век целый жить отмерив. Шутница в чёрном, с именем во трауре, страдать Назначила тебе всю юность и в руки свои вверив. И ты не смог собрать себя из боли, веры и молитв, Спустя полсотни тщетных, старательных попыток. И на счету твоём, король, так мало неудачных битв, И лишь одна — со звуком кладбищенских калиток. О чём же грезила душа твоя в полудень, ангел, чистая, Когда ты летом проходил под кронами свежих олив? Когда ты рукою в бинтах трогал у розы стебель тернистый? Когда милое лицо в повязках и ранах, к лучам склонив, Стоял ты, улыбаясь устами, привыкшими лишь к боли, Жизнерадостно и искренне, почти не чувствовав, природе. О чём ты горевал, сидя в окутанном лишь мглою ночною саду, Вдыхая с едкой болью холодный и резкий воздух, кривясь от боли? О чём ты размышлял, когда смотрел невидящими очами на небо, Что родило тучу звёзд и созвездий, так много, как песчинок в пруду? Просил ли ты у Бога прощения, не сумев сдержать своих слёз в неволе? Или думал, что душа не заслужит спасения, а грех — слишком цепок? Каков был последний твой образ, когда глаза твои ослепли навек? Нашёл ли утешение в том, что однажды исчезнет с тобою весь мир? Сама тишина будет властна над нами, а чёрные воды бушующих рек Смоют само воспоминание о наших жизнях длинною в горение мирр. Жизнь — эта игра, правил не сообщит, но покарает за нарушение, Смерть нам не обыграть, даже сквозь тяжёлые, ржавые цепи смирения. Чем успокаивался, когда от тела твоего оставалось всё меньше и меньше? Тот храм, что молитвой твоею пропах, навеки опустел, с тобою умерши. Весною расцветало вокруг всё, но только не ты, но только не тогда. Твой вечный враг поверг тебя, залюбил, задушил, не сберёг, покалечил. Отнимая тебя мучительно долго, он растворял твоё тело в пустое никуда. Ты погиб, но не отчаялся, агонией своей имя лишь своё в летах увековечил. Ты жаждал прожить сотню лет, получив спустя двадцать четыре «В память...» В холодном, безжизненном, словно тело твоё в могильных цветах, храме. Сожгли, не сберегли, те ангельские крошки, что от тебя остались, прости! Обещаем, мы будем за тебя ещё века, скорбно согнувшись, свой крест нести. Знал ли ты, что уйдёшь, но забыт не будешь спустя почти тысячелетие? Или ты ушёл в небытие, не верив в то, что будем скорбеть о той трагедии Мы ещё веками? Раскапывать крупицы и верить, что найдём подсказку о тебе. Ты ярко светишь нам во мраке. Ты — тот, кто свет нашёл даже в своей судьбе.