***
Ему было двадцать, и он был пиратским капитаном, который первым сошел на берег, подхватил ее тощее тело на руки, перенеся на лодку, а после, подняв на борт своего корабля, передал врачу. Он был рыжим, с веселой улыбкой. От него пахло алкоголем, а также крепким табаком, хотя он не курил. А вот его старпом — очень даже. Он был странным пиратом, так как почему-то он знал, куда нужно было смотреть и что искать на ее правой руке. Движение пальцев по запястью, на нем небольшой цветочный узор, под которым скрывалось ее тщательно зашифрованное имя, документ, принадлежность к высшей касте этого мира, и она уже не могла ему соврать. То, что она дракон, он понял сразу. То, что их связала судьба… они осознали там же, в каюте, отведенной под лазарет, когда на его левой руке проступило ее имя. А на ее левой руке не его. Чужое. Не то, которым он представился. Принадлежащее узнаваемой фамилии, проживающей на Мариджоа… Но ему нравилось быть «Шанксом». Он был им. А не кем-то другим. Говорят, дракону суждено быть с драконом. Потому что они особенные. Потому что… — Я высажу тебя на Сабаоди. Там ты сможешь вернуться домой. Милагрос тогда схватила его за рукав, сама не зная, почему пытаясь удержать, но после отпустила. Отпустила, не став даже говорить, что-то объяснять, требовать или капризничать. Просто кивнула, принимая щедрый дар. Он ведь мог ее оставить. Убить. И даже то, что они друг другу судьбой назначены, вероятно, роли не сыграло бы, если бы угрожало чему-то особенному для него. Например, его накама. Семье. Она не была его семьей. Не была накама. Тенрьюбито… ненавидели. И при первой же призрачной возможности пожелали бы убить. Ее соулмейт промолчал. Никому не сказал. Более того, познакомил со своей командой, которая отнеслась к ней вполне дружелюбно. Изголодавшаяся по общению, по людям, по новостям и вообще по жизни, она была рада просто тихо молчать в компании, сидя у костра и прихлебывая деревянной ложкой похлебку. Она просто была рада что жива… и ее не собираются ни насиловать, ни убивать. Только Бен Бекман ненароком кутает ее в свой плащ, замечая, как она подрагивает на легком, но прохладном ночном ветерке. Она кутается, кивает и прячется почти с головой, оставляя видимыми только макушку и тонкие, исхудавшие пальцы. Ей даже хочется остаться. На мгновение. Но она… она сходит на берег. А они уплывают прочь от Сабаоди, оставив ее одну. Шанкс был воспитан людьми, а не драконами. Взращен морями, а не небесами. Шанкс не был тенрьюбито. У него была семья, команда, накама, как они себя называли. Ему не нужен был Мариджоа, незачем ему ходить по Святой земле. Он не был тенрьюбито. А она была. Во всяком случае… она тогда в это верила. Еще считала так, забыв, что поступила с маленьким Джонни не как дракон. А как человек. С Сабаоди ее забрали на Мариджоа, стоило только доказать, что она именно та, кем является. Это было не сложно. Она наконец-то возвращалась домой. Где за время своего отсутствия… стала уже чужой. Другой. Настолько, что ей уже не было места на этой Святой земле. Потому что Милагрос утратила всю свою высокомерную святость, надышалась воздухом нижнего мира, наглоталась его соленой отравленной воды, обожглась под безжалостным солнцем и искупалась в крови тех, кто жил там, внизу. Она убивала и щадила. Она сидела в кругу у костра с веселыми песнями и она выла от одиночества с остывающим телом на руках в темную, безлунную, звездную ночь. Она столько прошла, и теперь то, что казалось важным, вдруг стало бессмысленным и не имело более никакой ценности. Воздух вне стекла слаще. Солнце теплее. Запахи… яркие. Вернувшись из нижнего мира, спустя лишь время она поняла. Поняла, поставив наглых родственников на место, поняла, отвоевав свое наследство, забрав свою независимость и право распоряжаться своей жизнью самостоятельно. Осознала, стоя победителем в зале суда, с гордо поднятой головой, без раздражающего скафандра. По меркам тенрьюбито, несовершеннолетняя. Ребенок, мать его, восемнадцати лет! Восемнадцати! А ведь в восемнадцать в нижнем мире покоряли целые моря… Драконом она быть не перестала. Просто научилась летать, а не ползать, волоча брюхо по земле, не в силах набраться храбрости, чтобы сигануть со скалы и расправить слабые крылья, отдаваясь полету. Всего-то надо прыгнуть с высоты в десять тысяч метров в синее-синее море. Величие не наверху… оно там, внизу. Не когда тот, кто выше по рождению, помыкает слабыми, а когда слабый становится сильным и поднимается с земли на небо. Упасть на землю легко. Подняться трудно. И она прыгает. Так как клочок земли, подпирающий небо, становится слишком тесным, слишком душным… Слишком не для нее.***
Милагрос двадцать, когда она вырывается из-под опеки членов семейной ветви и сбегает вниз. Она не бросается без оглядки очертя голову и с голой жопой в приключения, совсем нет. Она начинает бизнес. Приплывает в Ватер 7, спонсирует этот город, выкупает доки, верфи. Оформляет как легальный бизнес для тех, кто соблюдает закон, так и скрытый среди группировки демонтажников для тех, кто вне закона. Какая разница, если ей платят деньги, которые она… которые она тратит на корабль и команду. На путешествия, на то, чтобы научиться навигации и рисованию карт на практике, а не в теории. Чтобы… жить в свое удовольствие. И иногда — лишь изредка — с помощью своих денег помогать нуждающимся. В основном детям. Но и то, добро порою наказуемо, а потому приступы щедрости у нее нечастые. Она меняет имя, пойдя на компромисс с родней, которые почти от нее отреклись, и ей становится легче дышать, как бы странно это ни звучало. Теперь ее не узнать, не приписать к кому-либо, даже к тому же Донкихоту Дофламинго. Родственники, конечно, недовольны, но… Ее спасает лишь то, что ее поведение и сумасшествие списывают на прошлое. Она сумасшедшая Милагрос Донкихот, о которой рассказывают там, наверху, своим детям байки, страшные сказки и другие небылицы. Безумная Милагрос. Почти как Донкихот Хоминг… В двадцать два она встречает его, своего соулмейта, в своих доках Ватер 7. Он стоит без руки, на которой было ее имя, и над чем-то весело смеется, обсуждая с плотниками ремонт. Не прикрытые соломенной шляпой волосы вспыхивают пожаром, шрамы на лице его совсем не портят. Он стал старше, стал… мужественнее. Мудрее, наверное. Она просто смотрит, чтобы развернуться и уйти прочь. Ей нужно было покинуть остров, но сначала она даст распоряжение, чтобы Шанкса обслужили по высшему разряду. Да, в конце концов, его имя уже давно перекрыла татуировка. Но это не значит, что она ему не должна хотя бы за спасение жизни. А она должна, наверное, до конца своих дней. Потому даже татуировка — ужас ее родни, что не понимает ее любви к рисункам на теле, — некая форма благодарности. Чтобы никто и никогда не узнал, что человек с этим именем жив. Ведь он пропал еще ребенком, совсем малышом. Его не ищут… но сейчас при его власти и влиянии могли бы начать интересоваться. Она уверена, что лишний интерес ему ни к чему. Он решил остаться Шанксом. Он живет как Шанкс. И кто она такая, чтобы запретить ему быть свободным? На Мариджоа он жить не сможет. Сдохнет. Или сбежит, как она. А если им суждено встретиться здесь, внизу… то их сведет синее море. Судьба. Ну а пока… она, пожалуй, посетит Сан Фалдо.***
— Почему прячешься? Он находит ее в одном из баров на Сабаоди, когда ей двадцать пять. Не то чтобы она пряталась… избегала. — А разве ты хочешь меня видеть? — Милагрос отставляет стакан с алкоголем в сторону и протягивает ладонь пирату. — Лагро, к вашим услугам. Рыжеволосый Шанкс хмыкает, но вместо рукопожатия перехватывает ее ладонь и касается губами, кольнув щетиной. — Шанкс. И я никогда не был против встречи с тобой. Они оба не называют своих настоящих имен. И ей кажется, что это правильно. Более чем правильно, так как ни титулов, ни прошлого — ничего не остается между ними. Он Йонко. Она законопослушный бизнесмен. Они оба сидят в баре на Сабаоди и просто пьют за старое знакомство, никак не вспоминая его. Все более чем нормально. Даже почти не разговаривают. Просто сидят и пьют. Ничего, к чему можно было бы придраться. Только мурашки бегают по коже от того, что они сидят слишком близко и могут читать эмоции друг друга, пропускать их через себя. Странное ощущение — не неприятное, скорее наоборот, но… Лагро хочет отсесть подальше, чтобы не чувствовать его присутствие под кожей, но он перехватывает ее руку, останавливая. — Со временем связь становится крепче, — рассеянно говорит он, перебирая ее пальцы в своей руке. — Сколько не бегай, а рано или поздно все равно встретимся. — Я знаю. — Ты мне снишься. — Ты мне тоже. Сны… сны — это мучительное проявление связи. Блуждание в темноте, где единственный маяк — путеводная нить в никуда. Изредка можно увидеть отблеск света, образ человека, с которым связан. Но если связь не закреплена, то этот образ, словно мираж, тает, оставляя в пугающей темноте, где невозможно дышать, и единственный выход — через липкий, удушающий кошмар. Рассветы радуют, но они полны усталости и призрачного удушья от развеявшихся снов. Она уже, честно говоря, заебалась просыпаться в мокрой от пота постели с ощущением падения, и как итог — сиплого хрипа, сопровождающегося раскиданными подушками. Или вообще падением с койки. Или даже с гамака. У соулмейтов два пути. Не встречаться никогда. Или не разлучаться ни за что на свете. Но судьба с ними сыграла злую шутку. И вот, столкнув очень давно, аж десять лет назад, разойтись в разные стороны не дает. Они не могут не встречаться. Море сталкивает, как бы ни хотелось, чтобы оно их развело. Но и связать друг друга узами — тоже не их вариант. Слишком много свободы, слишком много попутного ветра в паруса. Разные интересы, пусть и похожие. Разные жизни, хоть и есть что-то общее. Они могли бы быть вместе на одном корабле, но слишком затянули с этим самым «вместе». Вины нет. Ни у него, ни у нее. Жизнь пишет правила, против которых ты, как против ветра, не всегда можешь пойти. И не обмануть его, этот ветер, как ни лавируй и ни правь курс. Бывает и такое. Он любит продажных женщин и алкоголь. У нее бывают мужчины, и ее жизнь — череда путешествий. Связать друг друга — это искать компромисс. Никто не хочет лишаться свободы вечного одиночки. Один корабль для них слишком тесен. Но и жить в ночных кошмарах становится невыносимо. Впрочем, вся их жизнь — сплошной риск. Ей даже кажется, что им бы и этот мир стал мал и тесен, если бы они не были довольны своими жизнями. А она довольна. Но все равно со всей этой ситуацией нужно что-то решать. — Я бы… — Четырнадцатый номер, — перебивает она. — Я сняла четырнадцатый номер в гостинице напротив. Шанкс замирает, внимательно заглядывая ей в глаза. — Так просто? — недоверчиво хмыкает. — А что после? Лагро усмехается и нависает над ним. — Вот после и узнаем. Первый поцелуй выходит каким-то… неважным. Но последующие значительно лучше.***
Они встречаются то в водах одного моря, то другого. На разных островах, в разных ситуациях. В дорогих и дешевых гостиницах, на кораблях, на берегу, на стоянке в гавани. Их мотает то в одну сторону, то в другую, а море то сводит, то разводит. Никто не должен знать. Но даже если и узнают… какая разница? — Как прошла сделка? — в капитанской каюте Ред Форса темно, поэтому глаза не сразу привыкают. Но это и не обязательно. Она прекрасно знает его. Голос, прикосновения, шаги, запах, дурацкие привычки. Лагро забирается пальцами под чужую рубашку, дернув пояс, ощущая чужие руки на своей талии. — Ты действительно сейчас хочешь это выяснить? — возмущенно шипит она, дергая за широкий ремень. — Ну а как же… — Просто заткнись. Мы не виделись три месяца, ты издеваешься? — Нет, — Шанкс выдыхает ей в губы и придерживает рукой за шею. — Просто при удачной сделке ты останешься здесь надолго. Лагро тихо фыркает и притягивает его к себе ближе. Странно, но… почему-то и с ее мужчинами, и с его шлюхами покончено в тот момент, когда они впервые переспали. И черт бы все побрал, это действительно тяжело, когда соулмейта нет рядом. И эмоционально, и физически. И никакой ден-ден муши тут не помощник. Приходится все же искать компромисс. И встречаться в самых неожиданных местах и ситуациях. Она лежит в кровати, уткнувшись лбом в чужое теплое плечо, и лениво, сквозь дрему думает над словами давно мертвой матери. Она была и права… и не права. Ведь, если подумать, все самое ценное она нашла после бури. Пусть и потеряла немало. Сжав в руке подвеску, которая когда-то давно принадлежала Джонни, она засыпает. Она всегда говорила, что затишье бывает перед бурей. А после нее… после нее лишь кажется, что становится слишком тихо. Но на самом деле не так. После бури начинается самое интересное. Время собирать сокровища. Даже если они были в крови, соленое море их умоет. И они заблестят, как новые. И станут еще ценнее.