похороненный заживо

— «Погребение» — наша семейная техника, — голос Хакури из воспоминаний звучал, словно из-под воды. — Ее основная особенность заключается в том, что… Что он еще говорил? Почему-то Тихиро забывает об этом ровно до момента, как на глазу у Сазанами Кьеры появляется черный след, а сам он складывает руку в незамысловатый жест, напоминающий попытку изобразить пальцами капкан. Он кладет руку на рукоять клинка и делает шаг вперед, уже готовясь нанести один удар, чтобы предупредить о глупости подобных действий, но по его позвоночнику словно проходит электрический ток ровно в ту секунду, как с лестницы доносятся детские голоса. Они зовут Сазанами Кьеру. Они называют его «папа». Тихиро мешкает, а Сазанами Кьера заканчивает печать. Земля под ногами неожиданно исчезает, и он чувствует, как падает назад, когда вокруг вырастают стены, словно у ящика… Все, что он слышит до того, как темнота поглощает его целиком — это крик Сибы, а затем — тишина. Настолько сейчас тихо, что звенит в ушах. «Небесная Бездна» все еще рядом, но Тихиро начинает ощупывать пространство вокруг и понимает, что тут ею не взмахнуть, слишком узкое пространство. Конечно, магическому клинку такое не помеха. Он легко может приказать «Куро» совершить удар и без замаха, и в этом не будет ничего сложного. Так твердит рациональная сторона, но она быстро меркнет перед ужасом перед темнотой, удушьем и замкнутым пространством. Руками он пытается нащупать хоть что-то, но чувствует под пальцами лишь шершавую текстуру дерева, и когда бьет по ней кулаком, то звук глухой, будто там снаружи не пустота, а что-то плотное. Земля? Будь спокоен, пытается сказать себе Тихиро, это просто магия. Тебе рассказывал про нее Хакури. Нет ничего страшного, это просто способность, ты не задохнешься, ты не умрешь, все будет в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке, в порядке… Кулак ударяется о дерево, и Тихиро продолжает барабанить по нему, не понимая, что должен делать. Хакури ведь что-то говорил. Что именно? О чем он тогда сказал? Почему не удается вспомнить? Сазанами ведь заведуют аукционом. Они привозят сюда товар в ящиках… В гробах, точно! И это точно такой же гроб, в котором его запирают по собственной неосторожности, потому что… Что? Что он услышал с улицы? Хакури же сказал — Сазанами Кьера это патриарх семьи и его отец, точно, это его родной отец… Неожиданно, следующий удар звучит иначе, будто за крышкой ящика — пустое пространство. Тихиро хватается за рукоять клинка и тихо призывает черную рыбку, и она пробивает деревянную доску, будто нож масло. Дальше пинком он сбивает крышку прочь и уже хочет сесть, чтобы выбраться прочь, но в этот момент понимает, что просто выпадает вниз, будто бы ящик все это время стоит вертикально. Невольно Тихиро падает на колени, но тут же резко вскидывает голову и волчьим взглядом озирается по сторонам. Тот же самый кабинет? Но где Сиба, где патриарх Сазанами? Невольно он оборачивается назад, но там ничего нет, даже ящика, и несколько секунд Тихиро находится в прострации, не понимая, что именно приключилось. Он облизывает внезапно пересохшие губы и торопливо покидает пустой кабинет, и в эту секунду ему кажется, будто цвета приглушаются. Пробежка по лестнице, и вот, он уже внизу, но Тихиро вдруг понимает, что вокруг нет никого, лишь пустота. Почему… Но они же с Сибой смотрели расписание обхода слугами дома, чтобы не наткнуться, отчего же… Ноги невольно несут его вперед, во двор, и, когда он выбегает туда, то замирает, как вкопанный, потому что наконец-то находит первых людей на пути. Несколько детей сидят у тела на земле, лежащего с раскинутыми руками и смотрящего в небо пустым взглядом. Грудь Сазанами Кьеры рассекает прямой ровный разрез от бедра до плеча, под ним огромная лужа крови, но дети рядом с его трупом будто не обращают внимания, продолжают трясти его за рубашку и звать, и с каждым новым всхлипом Тихиро начинает чувствовать, как его трясет все сильнее. Медленно, будто страшась чего-то, он опускает взгляд вниз и видит, как с лезвия клинка стекает кровь, а когда поднимает глаза вновь, то видит, как дети смотрят прямо на него. Он знает этот взгляд. Он видел его в зеркале так часто, что стало невыносимо. Даже слезы не могут скрыть за собой ярость. — Это ты!.. Ты убил отца!.. Убийца! Злодей! — Я не… Я… Но ты ведь видишь кровь на лезвии, шепчет подсознание. Тут никого больше нет. Это ты его убил. Чем ты отличаешься от «Хисяку»? — Я не… Я не как они, нет… Нет… Один ребенок заходится в истерике, плача уже в голос. Рука у Тихиро трясется так сильно, что он невольно разжимает ее, и «Небесная Бездна» падает на траву, а следом за ней и он сам, отшатываясь и заваливаясь назад. Нет… Нет… Боже, этого не должно было произойти, это просто случайность, он не… — Но разве Сазанами Кьера — не злодей? — он слышит голос подсознания, отчего-то напоминающий Сибу. — Ведь он сотрудничает с «Хисяку», он продает «Истинный Удар» по их указке. Он заслужил быть убитым. Но дети… Тут дети, как он может просто взять и лишить их отца? В этот раз подсознание отзывается злым детским смехом, будто это Шаль. — Ну и что? У многих злодеев есть любимые, но это не делает их менее плохими людьми. А сколько семей осталось без отцов и сыновей, когда ты искал путь к Сазанами? Это неправда! Такие люди не заводят семьи, они обычно… — Но ведь у Сазанами Кьеры есть семья. Несколько сыновей. Одного ты знаешь даже лично, — следующий смешок похож на голос Хакури. — Неужели наличие родных настолько очищает его в твоих глазах? Тогда зачем ему угрожать? Ведь, значит, он неплохой человек. Но он сотрудничает с «Хисяку»! Продает клинок отца! — Тогда он заслуживает смерти, — строго отвечает подсознание, уподобляясь Азами. Да, но… Дети ведь ни в чем не виноваты, как он может их лишить отца? Тихиро ведь знает, насколько это страшное чувство, он помнит тот страшный день, и он преследует его в кошмарах все это время, каждую ночь! До него доносится смешок, напоминающий Хинао: — Почему ты сомневаешься? Если не хочешь оставлять сироток, то оставь его в живых. Но он злодей. — Но ведь у него семья, разве нет? — голос Хиюки шипит на ухо, будто змея, что когда-то даровала человечеству яблоко познания, он полон того пламенного гнева, с которым она обвиняет Тихиро в злодеяниях. — Решайся, Рокухиро. Либо ты остаешься с чистой совестью перед детьми, но позволяешь рождаться другим таким же, как и ты, ведь злодеяния «Хисяку» не остановятся, либо же ты лишишь нескольких детей отца, и порядок в мире станет ближе. Но как я могу выбрать между такими вариантами? Все равно останутся дети, потерявшие своих родителей. Каждый исход ужасен. — Тогда убей детей тоже, — смешок Содзе вынуждает Тихиро покрыться холодной испариной. — Ну же, чего тебе стоит? Ведь ничего иного и не остается. — Пара смертей ради счастья миллионов, — его собственный голос доносится над ухом, холодный и твердый, будто сталь. — О чем тут можно думать? Невольно рукой Тихиро тянется к клинку, и он сглатывает. Точно. Это… просто небольшая жертва на пути. Ничего страшного не произойдет. Но это неправильно! Как можно вообще думать об убийстве детей?! Но они же придут за ним, чтобы отомстить, могут помешать вернуть клинки. Он убил уже стольких, что стоит ему ступить на тот свет и отправиться в путешествие в бардо, то его ждет лишь один конец — самый горячий ад из всех возможных. Эта маленькая жертва… хуже не сделает. Пальцы сильно дрожат, когда он берет в руки меч, и Тихиро поднимает голову… Лишь для того, чтобы у него вновь перехватило дыхание, ведь там, впереди, вместо Сазанами Кьеры и его детей он видит слишком хорошо знакомый дом, охваченный пламенем, перед которым сидит он сам над трупом отца. Дыхание перехватывает, и он замирает, не способный сделать ни шага, вообще двинуться, даже вдохнуть. — Давай же. Убей его. Иначе потом он придет за тобой. Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет… Тихиро отшатывается в сторону, зажмуривается так крепко, что начинают болеть глаза, но когда распахивает, то первым делом чувствует запах чая, а потом видит уже знакомый кабинет, неожиданно кренящийся в сторону. Чья-то рука моментально подхватывает его под руку, и следом цветочный аромат сменяется запахом озона, как всегда происходит при телепортации. Взгляд наконец-то фокусируется, и Тихиро видит Сибу, сидящего над ним. Кажется, они где-то в чаще рядом с особняком, потому что над головой видна зелень и слышно пение птиц. Примерно в эту же секунду Тихиро понимает, что его сильно колотит, а Сиба поддерживает его под плечи. У него разбит до крови висок. — Там… Дети были… — хрипит он, и Сиба трясет головой, поджимая губы. — Прости уж. Не стоило тебя вмешивать… Как-то совсем из головы вылетело, да и кто бы подумал, что вмешаются… — он и правда выглядит виноватым. — Как ты, Тихиро? Сначала он хочет покачать головой и сказать, что все в порядке, но потом все же вымученно произносит: — Плохо. Прости. — Не извиняйся. Такие вещи сильнее нас. Сиба помогает ему встать, но ноги все равно дрожат. Однако, погони нет. Что же там такое произошло, пока Тихиро был в иллюзии? Черт, и надо же попасться во второй раз! — Идем отсюда. Я кое-что узнал, и пусть это не особо полезно, но лучше, чем ничего… — Думаешь, это правильно? Когда взгляд Сибы впивается в Тихиро, тот чувствует, как у него опять дрожит рука. С трудом он убирает клинок обратно в ножны, едва попадая лезвием в узкую щель. Некоторое время никакого ответа нет, и Тихиро лишь горестно про себя хмыкает. Ну конечно. — На этот вопрос верного ответа нет. Все неправильно. Но, может, нам еще удастся что-то сделать. Может, в какой-то момент мечта твоего нового странного приятеля осуществится. Не будет аукциона, и не нужно будет больше беспокоиться о Сазанами. Вряд ли, конечно, пока существуют Сазанами, то есть и аукцион, и лишь конкретное изменение курса семьи может что-либо сделать. Но Сиба говорит в общих чертах, и Тихиро понимает, к чему он клонит. Нет смысла рассуждать об этом дальше, признаться, пока что ничего не случилось… Это все заботы следующих дней. Остается надеется, что у Хакури все получится. Иначе… Нет, Тихиро даже не хочет об этом думать.