Дом, в котором нет тебя

      Йегеристы верят, что человеческая судьба предрешена с самого начала. Ей нельзя противиться, ее нельзя повернуть в спять, и что бы ты не делал, что бы не пытался сотворить, исход будет всегда одинаковым. Смерть. Для всех она была далекой, угнетающей и пугающий одним только словом. Смерть была концом для одного и болью для других. Но она была неизбежна, наступала на пятки, подкрадывалась тихо и холодно и в один короткий момент, забирала себе все. Да, смерть неизбежна. Но что же касается убийства? Это тоже предрешено судьбой или же…       — Микаса! Микаса!       Голос бил тихим эхом в голову, провалиться бы под воду, заткнуть уши и не слышать, не слышать, не слышать…       — Микаса…       В груди больно защекотало, а горячая капля обожгла бархатную кожу лица.       …Лёгкий бриз гулял меж плотно заросших деревьев, еле проскальзывал сквозь сухие дубовые ветки, и холодно касался розовых щек. Кроны деревьев чуть наклонялись, ветерок сдувал пыль с еле живой черепицы, и только далекий щебет птиц развеевал эту тишину. Микасу расслабляло это место, очаровывало, но все равно, что-то в голове нервно щелкало, и дрожь пробиралась тихонечко, касаясь спины.       — Микаса? Все в порядке?       Тонкие пальцы сжали скамью под собой, она подняла взгляд и увидела его. Яблочно-зеленые глаза встревожено уставились на нее. Эрен воткнул топор в деревянный хлипкий порог, присел рядом и сплел их пальцы.       — Кажется, ты немного задремала. Кажется…       Эрен касается её лица и тело машинально пронзает током. Он здесь. По-настоящему. Микаса вздрогнула, отозвалась мурашками по коже. Он медленно растер мокрую дорожку на её щеке, поднялся и тихо вошел в дом.

***

      Чайник уже свистит на плите, когда Эрен возвращается в дом с охапкой дров в руках. Волосы у Микасы отрасли до лопаток, черные и шелковистые, аккуратно убранные в хвост, щёки раскраснелись, формы её тела округлились, да и от былой мужественности не осталось и следа. Красивая и утонченная, она могла бы свести с ума любого. От таких мыслей в груди у Эрена тут же ноет. Поэтому он здесь. Поэтому она тоже рядом.       Микаса ловко переворачивает румяный блинчик в сковороде, оборачивается, начинает раздумывать, куда ему бросить дрова, замечает на себе его пристальный взгляд, губы тянутся в застенчивой улыбке. Она шарит торопливым взглядом по комнате, решительно указывает на запылившийся угол возле печи, пряча смущение под упавшими волосами. Дрова со стуком опускаются на пол, Микаса слышит приближающиеся к ней шаги. Эрен подкрался почти незаметно. Невесомо целует в шею, утыкаясь носом, вдыхая её собственный, сладкий запах, обнимает за талию, прижимая к себе крепко-крепко, что Микаса тает, растекается, как шоколадная начинка завернутая в горячий блин. Ей всегда будет мало таких моментов с ним: мимолетных и искренних, от того и хочется раствориться в его объятиях.       — Так вкусно пахнет, — мямлит сквозь поцелуй, Эрен.       — Почти готово.       — Ммм… И блины пахнут тоже отпадно. Она смеется заливисто, звонко. Слышал ли он когда-нибудь ее смех до этого? Ей кажется это сном, разве такое может быть взаправду? Жизнь, которой ей всегда хотелось, вот же она. У них есть дом, забота и нежность. Они есть друг у друга. Обычная жизнь не кажется ей скучной и ей бы никогда не хотелось ничего другого.       Микаса украдкой смотрит на Эрена, возится вилкой в тарелке, размазывая по ней шоколадный сироп. Уголки губ довольно тянутся верх, сама не понимая почему, она делает попытку скрыть это, запихивая большой кусок блина себе в рот.       Наверное так выглядит счастье. Её персональное. Маленькое, тихое, уютное. Когда просто хочется улыбаться, не думать ни о чем. И кому-то, что-то доказывать— быть примерной ученицей или лучшим солдатом. Не нужно ничего из этого. Совершенно не нужно.       — Поедим и пойдем в сад, у меня есть для тебя кое-что.       Широкая улыбка выдает её с головой. Эрен замечает её сверкающий взгляд, полный рот еды и измазанные в шоколаде зубы. Смотрит секунду, другую и закатывается смехом. Комнату заливает утреннем солнечным светом. Все это не походит на правду, но в животе у Микасы щекотно скручивает и мурашки бегут по коже, так отчетливо, что иначе быть и не может.       В саду тепло, солнце светит так же ярко как и пол часа назад. Эрен тянет торчащий угол коробки, спрятанный под хлипким крыльцом, чихает от поднявшейся пыли, и аккуратно передает коробку Микасе. Она визжит, от восторга, выпучивает глаза от удивления. Из коробки на нее с испугом уставились два маленьких черных глаза.       — Сколько ты его тут прятал?       — Он сам туда забрался утром и не хотел выходить. Был уверен ты будешь в восторге.

***

      Микаса возится в саду, перепачкавшись в земле, яростно выдергивает сорняки. Третий год как отцветают дикие, алые розы, что она посадила. Слышится щебет птиц из кормушки, что соорудили вместе, лай их собаки вдалеке. Из открытого кухонного окна доносится запах варенного картофеля. Кадетские времена врезаются в память, ей вспоминается Саша и Жан, и даже капитан Леви. А потом, словно совесть пронзает её, тысячью мелких иголок. Совестно колят, за её собственное счастье. Заслужила ли она такое, бросив всех на войне с марлийцами? Микаса замечает Эрена тащащихся с подросшим за год щенком, из леса, держащего в руке кролика к ужину, и все сразу становится на свои места.

***

      — Эрен… мне так страшно, — почти беззвучно шепчет в его плечо.       — Я тоже боюсь, Микаса, — без тени сомнения признается он.       — Почему?       — Потому что, я стал слишком слабым. — Эрен поворачивается к ней, прижимает к своей груди, — Здесь, с тобой, я стал слишком слабым, Микаса. Но… я совсем не жалею об этом.       Сердце пропускает удар, когда она слышит эти слова. Для нее это было признанием. Чистым, откровением. Она целует его, словно пытаясь сказать о чем-то, в ответ, но этого кажется недостаточно, тогда она шепчет в губы, сквозь поцелуй, что любит. Любит его здесь и сейчас… И всегда его любила.       — Правда любишь? — переспрашивает Эрен, блуждая трепетным взглядом по ее лицу и когда она коротко кивает, накрывает ее своим телом.       За эти несколько лет, чувства обострились, сердце будто увеличилось в размерах и дышать получалось почти всегда дробно. Как же ему хотелось остановить этот момент, раствориться, распасться на атомы, забыть обо всем, только бы остаться здесь. Навсегда…

***

      Когда время подходит к концу, и чувства одолевают с головой, Микаса хочет обнять Эрена, вжаться в его кожу, дышать его запахом, быть рядом до тех пор, пока его сердце медленно и болезненно не прекратить стучать под ребрами. Но она растягивает губы в улыбке, подзывая играющего на лужайке пса, задумчиво кивает и залпом допивает вино. Поднимается, не глядя по сторонам, медленно бредёт к дому. Входная дверь с грохотом хлопает и Эрен чувствует всю ее боль. Хочет успокоить, пообещать, что все будет хорошо, но может ли он сказать ей это? Знает ли наперед, что все действительно будет хорошо?       Нет.       Его тянет за ней каждой клеточкой, но он остается сидеть, приросший к месту. Только в груди ноет, ноет отчаянно. Нить между ними натянулась почти до предела и чтоб разорваться, ей осталось каких-то пару часов.       Четыре года теперь кажутся каким то мимолетным сном, а сегодняшняя ночь наступает слишком быстро. Такая холодная, пронизывающая и слишком темная.       Эрен чувствует кончину, бесшумно выбирается из кровати, подхватывает льняное покрывало и набросив на плечи выходит во двор, в темноту сада, залитым лишь на треть лунным светом. Он вглядывается сквозь кроны деревьев, задаваясь вопросами: закончилась ли война на острове? Остались ли живы бывшие товарищи, капитан, Йегеристы? Встретили ли уже свою кончину Райнер и Энни? И как, как теперь будет жить Микаса? Слишком много вопросов оставшихся безответными. Сила прародителя неподвластна теперь увидеть будущее так близко к кончине. Силы почти иссякли, не хватили бы даже на одно единственное превращение. И хочется сбежать отсюда далеко, лечь под заросшими густыми корнями, как в детстве, заснуть и ждать Мик… нет, медленно, тихо умирать. Не видеть ее слез, не издавать тот последний, болезненный вздох в ее объятиях. Но он слышит тихий скрип старого порога и до кончиков волос любимый шепот, еле различимый сквозь свист ветра. Микаса окрикивает его дрожащим голосом, подходит, обнимает со спины, уткнувшись носом меж острых лопаток, сама дрожит как ребенок, крепко сжимая в кулаках сорочку на его груди.       — Жаль, что я не могу остаться с тобой, Микаса. — Он поворачивается к ней, целует слишком трепетно, нежно: губы, нос, щеки… Вглядывается слишком пристально, целует еще раз, пытаясь задержать мгновение, запомнить, оставить след ее губ на своих до последнего краткого вздоха.       Микаса обнимает его в ответ, чувствует как ритм сердца сменяется медленным, и горячие слезы застывают в уголках ее глаз.       Рушится дом, лепестки алых роз взмыли по ветру, пропал сад, стих лай собаки… Вместе с угасающим Эреном, пропадало и все остальное, что было дорого им обоим.       — Я оказывается слишком сильно люблю тебя, Микаса… как жаль, что никогда не говорил тебе этого раньше... — Микаса заплакала, не смогла больше сдерживаться. Сердце запекло так сильно, что хотелось закричать от боли.       Он создал ей этот мир, сотканный из иллюзий их желаний, из крупиц любви, из остатков человечности, что горела в них ярким пламенем. Он создал ей эту мимолетную иллюзию в четыре года, потому что любил ее и желал ее любви больше, чем кто либо. Жадно, беспристрастно, чтоб была только его и для него.       — Четыре года с тобой, были лучшими в моей никчемной жизни… но ты должна отпустить меня, Микаса…       — Микаса! Голос. Опять этот голос…       — Микаса, соберись мать твою!       Капитан встряхивает ее за плечо. Она вздрагивает, делает резкий глубокий вдох, словно выныривая из воды, все вокруг приходит в движение, меняется, приобретает иную форму, нет ни теплого, уютного дома, ни Эрена… Только слезы, собравшиеся в уголках глаз, остались колким напоминанием её мимолетного счастья.       Да, смерть неизбежна. И она подкралась так тихо и холодно, что сердце Микасы в один миг превратилось в огромную глыбу льда, сжалось в груди и словно больше никогда не могло разжаться. Она знала отчетливо, что её сейчас ждет, сама приняла решение. Знала, но не представляла, какого это будет наяву.       Капитан отдает команду, она спрыгивает со спины Фалько, летит, выстреливая из упм, оборачиваясь мельком замечает как Леви тяжело поднимаясь, направляется к Зику.       …А потом, все как в тумане: взрыв, тянущий её за собой трос, режущий звон метала, последний коротки взгляд и пустота… Абсолютная, неизменная, необратимая… В глазах застывает животный ужас, Все вокруг с грохотом рушится, исчезает, растворяется. Кошмар наяву превращается в остатки густого пара. У них теперь есть право жить. Но Эрена с ней больше нет…       Микаса целует его безжизненные губы, пытаясь как и тогда задержать мгновенье, шепчет, что-то сквозь слезы. И только лишь там, в крупицах её горьких воспоминаний, у неё останется ветхий дом, в котором его больше нет…