Часть 1
20 февраля 2024 г. в 21:00
Батист – нежный, гладкий, полупрозрачный. У Крисании и раньше были батистовые рубашки, и шелковые, и с кружевами, и вообще, какие душе угодно, но никогда раньше ей не приходилось раздеваться перед мужчиной.
В такой рубашке и раздеваться не надо – всё видно.
Поэтому поверх рубашки плащ, конечно. Был.
– Ты меня любишь? – спрашивает Крисания.
Выдыхает куда-то Рейстлину в плечо, в ткань черной мантии.
Очень не вовремя: между попытками устроиться удобней на столешнице (стол под весом двух тел качается и скрипит), поцеловать крепче и стащить плащ с мужских плеч.
Если бы кто-то (из лагеря армии, из подружек, из семьи, из жрецов храма) видел её, Крисания знает, как бы её назвали.
А как могут назвать женщину, разделившую ложе с мужчиной, который не стал её мужем?
То есть, не ложе – тут Крисании хочется хихикнуть. Не только от этого слова, от того, что Рейстлин царапает её щеку щетиной и щекочет горячим дыханием шею.
Как могут назвать женщину, которая разделяет с мужчиной… походное кресло? Или стол – это очень неудобно, к слову. Или любое другое подходящее место, которое могут выбрать мужчина и женщина, желающие друг друга.
Но сейчас её занимает не лингвистический вопрос.
– Я красивая?
Она в непристойном виде. С раздвинутыми коленями. С растрепавшимися волосами. Тяжело дышащая, возбужденная, истекающая соками. Отдающаяся ему и принимающая его раз за разом, движение за движением.
Кроме звука их тяжелого дыхания – только скрип стола и потрескивание свечей.
А плащ – ворох белой ткани на полу, у её ног. Крисания выступила из него, словно из морской пены, оставшись окутанной только светом свечей и почти прозрачной тканью.
Не-прис-той-ном.
Крисания проговаривает его про себя по слогам и находит в нем некую странную прелесть. Как в пальцах Рейстлина, до боли сжавших её грудь: это и больно, и приятно. Есть что-то невозможно привлекательное в самой мысли о том, чтобы показаться Рейстлину такой – непристойной, полуобнаженной.
Рейстлин молчит и хрипло, рвано дышит. Взгляд у него тяжелый и голодный. Будто он хочет… съесть её или убить.
Или вдавить собой в стол и… нет, остальное он уже делает.
Делает быстро и причиняя боль. Торопливо, точно Крисанию у него сейчас отберу, оставив страсть без удовлетворения.
В его взгляде вожделение. В него хочется быть закутанной, как в батист рубашки. Как в жреческое платье. Или окунуться с головой, точно в воду.
– Рейстлин?
Крисания догадывается, что о ней думают стоящие у палатки стражи. Поэтому она никогда не стонет и не кричит. Только откидывается тяжело на стол, позволяя гладить себя, стискивать и целовать.
Сейчас ей всё равно.
Даже то, что слова «да», она от Рейстлина не слышит.