Воссоединение на свадьбе

Не помню, кто это сказал, но жизнь — это всегда результат нашего выбора.* Жизнь — сложная разнородная материя, сотканная из тысяч мелчайших ярких лоскутков — отдельных моментов, незначительных эпизодов. И в каждом из этих эпизодов мы обязаны выбирать. Принимать решение в пользу одной опции, тем самым навсегда прощаясь с другой согласно неизменным законам альтернативной стоимости**. Иногда этот выбор сделать просто: к примеру, пойти ли в выходной в кино или в парк. Это незамысловатое решение обусловлено всего лишь настроением на данный момент и не несёт никакой ответственности за будущее. В прочем, даже такое минимальное решение невидимо для нас корректирует дальнейший жизненный путь, понемногу задавая соответственную траекторию. А что уж говорить о действительно сложных ситуациях, тоже нередко встречающихся на извилистой тропинке жизни. В такие мгновения на нас ложится свинцовая тяжесть ответственности за сделанный выбор, каким бы он не был. Ответственности за последствия перед окружающими, своей судьбой и самим собой. 》》》 Павел Галанов уже добрую четверть часа стоял посреди обделенного надоедливым присутствием прочих обитателей отеля подсобного помещения «Элеона». Вечный балагур и до неприличия безответственный, нынче он молчал, не замечая угнетающей тишины, и собирался принять, пожалуй, самое ответственное решение в жизни. Глубоко погруженный в размышления, он не замечал времени и почти не двигался, лишь продолжая монотонно и бессознательно крутить в руках один и тот же предмет, будто тот заключал в себе всю тяжесть его размышлений. Предмет весьма традиционный и символичный, как правило (у нормальных людей) ассоциирующийся с беззаботным весельем, сумасшедшим соревнованием между буйными подружками невесты, влюбленными улыбками и безоблачной сказкой о роскошной церемонии. Букет невесты. И не просто какой-то там особы в белом, а именно… Его невесты. Той, с чьего лёгкого посыла он и направился в столь отдаленный уголок уже не собственного здания, за этим изящным, неизменным свадебным атрибутом. Той, чьи указания уже порядком (именно их порядком, присущим светловолосой перфекционистке) надоели потенциальному жениху за этот на редкость долгий и муторный день. Да, той, на которой он, собственно, и должен сегодня жениться, уже через каких-то жалких полчаса. Хотя, что значит «должен»? Он хочет. Но и не должен. Слава Богу, не девятнадцатый век на дворе, и за сорванную свадьбу его никто из дома, то есть из отеля, не выгонит. Только вот… остается один жизненно-важный вопрос, от которого его точно никакая тетя Эля не избавит: его сомнения — это естественная тяга на глупость на непривычно нервной почве происходящего или же отчаянный отказ сознания совершать очередную, непойми какую по счёту ошибку в этой никчёмной жизни? Одним словом, жениться или не жениться — вот в чём вопрос. 》》》 Даше Канаевой было мучительно грустно. Весь долгий день, в силу своей донельзя упрямой и гордой натуры, она держалась изо всех мыслимых и немыслимых сил, уже привычно натянуто улыбаясь сквозь едва сдерживаемые слёзы. Она всегда старалась быть сильной, даже когда отчаянно хотелось вспомнить, что она всё-таки девушка, по-женски проявить слабость и банально поплакать на крепком мужском плече … которого у нее никогда не было. И наверное, уже не будет. Но сегодняшний день будто всерьёз взялся за проверку ее закаленной годами душевных испытаний психики на олимпийскую прочность. Проведению показалось мало того меткого факта, что ее бывший (к которому она до сих пор Бог знает что чувствует) женится. Оно решило подкинуть ещё и поучительно-трогательную историю — живое олицетворение настоящей сильной любви, не знающей преград. Той любви, о которой она грезила с детства и той, что увы, не сбылась с ней сейчас. На Дашу подобные моменты всегда производили неизгладимо-глубокое впечатление, и поэтому ей приходилось то и дело смахивать едва заметные слезинки и выравнивать тяжелое, сбивающееся дыхание. Переволновалась… А может, дело не только в Иване Семеновиче и его покойной супруге?.. В любом случае, новость о его добром здравии принесла долю радостного облегчения. Чья-либо смерть усугубила бы и без того безрадостный день, полный горьких вздохов и изматывающих хлопот, в частности относительно свадьбы ее бывшего начальника-возлюбленного и действующей начальницы. Весёлое сочетание, ничего не скажешь. К тому же, почему-то существенная часть организационных проблем бесцеремонно взвалилась именно на ее хрупкие плечи. «Знаю, тебе невдомек правила приличия, но просто верх бестактности, Галанов, вешать на меня вашу дурацкую с Ядовной свадьбу» — колкая фраза не переставала крутиться на языке. Брюнетка постаралась вложить в нее столько яда, сколько было возможно, тем самым избавив по-возможности от него свое нутро, при всей нелюбви лелеять злобу внутри. При встрече наедине она бы непременно бросила мстительную реплику ему в лицо, и великодушие не постучалось бы ни на мгновение в истерзанное сердце***. Но это всё была лишь смелая и в меру фатасмагоричная фантазия. Таких их встреч больше не будет, ни единой. Она лично об этом позаботится. Уже позаботилась… Да и вряд ли она смогла бы еще хоть раз взглянуть ему в глаза, и уж тем более сказать что-то подобное… или даже совсем другое. Поэтому, неудивительно, что все эти проблемы измотали девушку морально и физически настолько, что вызвали жуткую усталость и единственное желание уйти от всех и вся, устроиться поудобней на мягкой кровати в уютной маленькой квартирке и погрузиться в глубокий сон без надоедливых сновидений. А на утро благополучно забыть обо всей испытанной тоске и боли, как об очередном глупом и сумасбродном видении, какими полна ее жизнь. Ведь наутро её уже здесь не будет. «Поскорей бы только пережить этот на редкость долгий и муторный день», — убеждала себя Канаева, сжимая хоть немного утешительную для девушки бумажку, словно спасательный круг. «Заявление об увольнии», — гласила та. Ближе к вечеру дело оставалось за малым: нужно отнести Павлу Аркадьевичу его свадебный костюм, по ошибке временно отлучившийся от своего владельца, ну и, пережить само мероприятие. Хах, всего-то! 》》》 Целиком и полностью ушедший в свои мысли, Павел не услышал ни лёгких шагов, ни робкого стука причины этих самых несуразных мыслей. Он всё думал над логичным, хоть и несколько запоздалым вопросом: любит ли он Софию. Не поторопился ли он? Может, все эти мелкие недоразумения, досадные ссоры, незначительные эпизоды отнюдь не случайны, и само проведение пытается указать ему на ошибку? Может, он изначально неправильно принял чувство к Соне за любовь, ведь его сердце так долго принадлежало другой девушке… той, которую он так долго, отчаянно и упорно добивался и которую так скоро и нелепо, в один миг потерял, по собственной же непростительной глупости. Той, к которой он до сих пор чувствует нечто неопределённое и волнующее. Той, что в данный момент стремительно приближается прямо к нему, с привычной натянутой улыбкой на лице и тайной болью во взгляде… Миниатюрная фигурка портье незаметно проникла в тесное помещение, с такой же милой непосредственностью, с какой только что — в сознание серба. Не зря говорят (и не только в Сербии): мысли материальны. — О, везде тебя ищу, — восклицает девушка с намеренно непринуждённой интонацией. До Паши, блуждающего в закоулках собственной души, не сразу доходит, о чём это она. Не может быть, чтобы она его искала сегодня по доброй воле … Или всё-таки может? Будто догадавшись о необходимости пояснений, Дарья добавляет: — Вот твой костюм, — и с присущей ей аккуратностью и тщательностью располагает дорогой элемент гардероба на ближайшей свободной вешалке… С мыслью, что хоть на пару минут чем-то заняться — лучший доступный способ унять нервную дрожь в пальцах. — А, не-не, я его не надену, — спохватывается Галанов, выразительно мотая головой. Настаёт Дашин черёд слегка вскидывать тонкие брови и ожидать объяснительной части реплики. — Я ж суеверный. — Этот ответ звучит достаточно комично, чтобы девушка осмелилась приподнять уголки губ. Чуть ли не впервые за день — искренне. — Иван Семёнович жив! — объявляет брюнетка с неподдельной радостью в голосе. — Оказалось, у него был летаргический сон. Извини ещё раз… — Даша напоследок смущённо улыбается и делает едва заметное движение по направлению к двери, явно намереваясь уйти. Для Павла становится катастрофически очевидным, что минутой позже говорить что-либо будет уже бессмысленно. Банально поздно. Она просто уйдет. Из подсобки. Из этого странного, но такого приятного момента. Из его жизни. Он больше никогда не сможет что-либо вот так открыто и наедине ей сказать. Одним словом, сейчас или никогда! В голове серба в этот момент происходит абсолютно невероятный и сложнейший мыслительный процесс, где каждая доля секунды отмечена своей судьбоносной идеей. Вся эта эмоциональная какофония в конечном счёте сливается воедино, в одну решающую интуитивную мысль, вовремя находящую словесный выход, буквально за пару сотых долей секунды до точки невозврата: — А если… София не мой человек? — дрожащие слова вдруг разрезают тягучую тишину. Девушка замирает на месте, не снимая ладони с металлической ручки двери. Ступор чистой воды. — Вдруг я… не люблю ее… — Канаева медленно оборачивается, «оттаивая», на её лице написан шок, а в шоколадных глазах плещется смятение. Эти родные глаза придают Павлу уверенности, и он продолжает, обобщая сказанное, — так, как этот дедуля любит свою Зою? — Паша как никогда опасливо и открыто выкладывает то, что накопилось у него на душе. Такое действительно не выразишь, ни с помощью никакой идиотической песни. Паузы между словами предательски выдают его волнение. Ведь невозможно предвидеть реакцию той единственной, чье мнение ему сейчас небезразлично. Вдруг он спугнул ее? Вдруг она сейчас уйдет навсегда и никогда больше не вернется? Господи, что он тогда натворил! Но с другой стороны, без этой доли риска, невозможен никакой шанс что-то понять и исправить. Как он разберется в себе, если сейчас не будет честен с человеком, который… в конце концов, его по-настоящему понимает, который ему до безумия дорог? Уж лучше жалеть о неудачных попытках, чем о неиспользованных возможностях. Поэтому Галанов лишь нервно проводит рукой по взлохмаченным волосам, ожидая самого строгого приговора в его жизни. Никакие редкие и суровые акты воспитания от тети Эли (к примеру, с весьма экстравагантным обменом собственного отеля на «половину стойки ресепшена» вкупе с должностью портье) не идут в сравнение с этим жизнеопределяющим вердиктом, который сейчас должна вынести его бывшая возлюбленная. В данный момент, в этот короткий миг обострения всех чувств и ее нерешительности, он вдруг чётко и ясно осознает, чего по-настоящему хочет… Вновь непроизвольно утонув в бездонном болоте своих раздумий, серб не сразу замечает, как брюнетка оказывается совсем рядом с ним. Он успевает лишь совсем мимолетным взглядом охватить до боли знакомые черты лица; карие озера выразительных глаз, в которых читается взаимность, и пухлые манящие губы, находящиеся непозволительно близко… Всё сиюминутно вспыхивает и тонет в омуте блаженных ощущений. Искра. Страсть. Чувства. Ближе. Еще ближе… И… и… — Паша, — внезапно Дарья делает решающий маневр, стоящий ей нечеловеских усилий. Девушка произносит такое родное для неё имя и делает маленький, но твёрдый шаг назад. Казалось бы, всего одно микро-движение, а уже тонкая эмоциональная связь утрачена, зрительный контакт разорван, ослепительная вспышка былых чувств безнадёжно погасла. Или нет? Нет, скорее, она была силой кем-то временно притушена. Краем взволнованного сознания понимая, что возможно, говорит так с ним в последний раз, брюнетка находит в себе неведомо откуда силы продолжать. — У тебя свадьба, — напоминает и одновременно признает для себя этот неуместный и буквально убийственный сейчас факт. — Ты просто испугался, — умудряется лучезарно улыбнуться в дружески-утешающем жесте. Сама-то в это веришь, Канаева? — Желаю вам счастья! — довершает отравляющий торт ядовитой вишенкой, не забывая о «смягчении» сказанного классической Степфордской**** улыбкой. Процент вымученности в этой улыбке больше, чем белоснежных роз (да, именно тех, что выбрала София, а не любимых Дашиных лилий) в этом самом свадебном букете. Для Паши эта наигранная радость и пожелания счастья — ножом по сердцу. Его разрывает. Хочется крикнуть, какая к чёрту свадьба! Какое там еще счастье?! Счастье невозможно! без нее… Но… он лишь стоит с немой потерянностью в глазах, продолжая терзать мертвой хваткой злосчастный букет. Жаль, не удается выместить на нем всю болезненную остроту ощущений. С губ беззвучно срывается ее имя, будто последняя просьба. «Останься, прошу…» Но Даша уже не слышит, со скоростью бросаясь к двери, точно (нет, точно!) убегая от него. Скорее — за пределы этого помещения, этой не к месту накалившейся атмосферы. Скорее на свободу, на воздух, на волю, в новую жизнь, подальше от никак не отпускающих старых чувств!.. И ведь почти сбежала. Почти получилось. Но… Почти. Не так скоро, Дашенька. В ту минуту, когда рука девушки уже вновь судорожно тянется к заветной ручке двери, судьба, иронично ухмыльнувшись, подкидывает героине внеочередное препятствие. Тонкий каблук неожиданно теряет твердую опору, круто поскальзываясь на скользком полу. Во время короткого мига падения в сознании Канаевой лишь молнией успевает проскочить мысль о том, как она сейчас болезненно и жалко растянется на холодном паркете подсобного помещения, к тому же неслабо ушибившись. И все из-за в очередной раз потекшего старого списанного холодильника, по вине которого она не раз рисковала упасть, заходя сюда. И главное, всегда обходилось, но не сейчас… Сегодня явно слишком уж невезучий для нее день. Ну вот за что это ей… Но падения не случается. Легкое и летящее (во всех смыслах) тело девушки подхватывают чьи-то сильные надежные руки. Даша внезапно оказывается в желанной безопасности. — Ты… снова? — зрачки потрясённо расширяются, будто бы она успела напрочь забыть о присутствующем здесь сербе. — Зачем? — реакция на происходящее постепенно оживает, и заторможенно сыплет бессмысленными вопросами. — Пусти! — вывод, брошенный чисто инстинктивно. И Павел, видимо осознаёт это обстоятельство и даже не думает ослабить хватку, в то время как в брюнетке борются два извечных начала: сильное, правильное, принципиальное, диктующее все сегодняшние реплики и другое, с каждой минутой всё более крепнущее. То, что сладко шепчет, как уютно и комфортно ей с ним, смущает, напоминая, что именно он в очередной раз оказался рядом (хоть и случайно… а может неслучайно?) когда это так нужно. Она всегда скрывалась под маской железной леди, изо всех мыслимых и не мыслимых сил старалась быть сильной, но с ним так хочется расслабиться и просто почувствовать себя собой… Пусть даже и немного непривычно слабой. Ведь он силён за них двоих. — Никад те нећу пустити.*****— шепчет на ушко, вызывая миллион мурашек своим горячие дыханием и будоражащим акцентом. Даша молча обмякает в его объятьях. Так тепло, так уютно, так спокойно… Так не хочется уходить. Но, кажется, надо… Ведь нельзя позволить кратковременному (продолжаешь себя убеждать..?) порыву слабости собой руководить. Нельзя позволить минутному потеплению взять под контроль все дальнейшие холодно-разумные душевные и практические стремления. Нельзя… Но как же всё-таки надоело быть сильной. Она просто дико устала, оттого и мысли путаются, оттого и соображается туго. Ей лишь нужен дом, тепло, понимание… Одним словом, надёжная опора. И почему не найти ее в нём? Может это и правильно…? «Но насколько надёжен он — тот, что не раз предавал и ранил — тот, что и сегодня собирался жениться на другой?» — обволакивающую патоку очередных слишком сладостных мечтаний слишком быстро сменяет факт их всепоглощающей хрупкости, стоит наткнуться рассеянным взглядом на многострадальный букет. Стоп, а почему сразу в прошедшем времени? Может он и сейчас по-прежнему «собирается»?! А она ему тут только мешает построить идеальную личную жизнь без проблем своим очередным тотальным невезением, заморочками и эмоциями? Эх, Канаева, и вот ещё не надоело накручивать себя? Хотя, в этой, несколько двойственной (и не только с виду) ситуации, надо признать, небезосновательно. — Паш, — Канаева решительно прерывает тишину, на короткий миг порываясь вскочить на ноги. Правда, Паша отреагировал только на своё имя, по-особенному приятно, но в то же время настороженно произнесенное ей, но обратил ноль внимания на жалкую попытку вырваться из пут любви. — А как же свадьба? — задаёт тягостно-волнующий вопрос, а сама невольно крепче жмётся к нему. Не хочется отправить вспять момент. Что если это их последний… — Какая свадьба? — автоматически переспрашивает Павел. — А, эта… Спасибо, что напомнила, — усмехается парень, бережно опуская девушку на пол, придерживая, точно хрупкую статуэтку. А она и есть хрупкая, беззащитная… и готовая в любой момент разбиться. И она хочет сказать что-то ещё, что-то важное и ранящее, из разряда этих её недавних пожеланий иллюзорного счастья. Но Галанов не даёт этого сделать, в очередной раз порвав тонкую, связующую их ниточку. Ему самому надо сказать ей слишком многое, чтобы тратить их время на эти дифирамбы её бесконечной правильности. Хотя среди них порой встречаются по-настоящему правдивые мысли. — Ты права. — Глаза цвета горького шоколада почти в испуге поднимаются к его глазам, оттенка дорогого коньяка… «Я так и знала. На что я только посмела надеяться… снова», — стоит в них. — Я действительно испугался, — с поражаюшей уверенностью подтверждает серб, едва не убивая Канаеву ее же словами. Прям как с той убийственной песней. С той лишь разницей, что… наоборот. — Только не сейчас, не с Софией, — поясняет парень, вызывая волну непонимания у брюнетки. — Я испугался в свое время куда более сильных чувств, — честно признаётся он, а Даша не смеет больше поддаться внезапно открывшейся и распахивающей свои уже нематериальные, но ещё более согревающие объятия догадке. — К тебе. — Приобнимает любимую. — Jа те волим.****** — Паша, я… — теряется от… счастья. Да-да, именно от него. Девушка не сильна в сербском, но понять, что только что произнёс возлюбленный не мудрено. Этот ответ читается в его успокаивающих объятиях и глубоком взгляде, направленном на неё. Затаившись в торжестве столь долгожданного момента, они синхронно тянутся друг к другу. Это притяжение без конца сводило их с ума при малейшей попытке его продолжения. Это своеобразный магнитизм, высшая стадия любви, не передаваемая словами. При соединении взглядов, перед ними распахивается их собственная маленькая вселенная космических масштабов, где невозможно не задержаться. Видя замешательство Дарьи, серб, недолго думая, просто накрыл ее губы своими, бережно притянув любимую за шею. Инициатива как никогда уместного поцелуя была как никогда скоро поддержана брюнеткой. Момент был навеки запечатлен в их памяти. Вдоволь насладившись глотком райского блаженства, пара разомкнула объятия, потратив следующую минуту на принятие новой реальности. Во всей этой как будто нерешительной медлительности и неловкости сквозила непобеждённая страсть, по привычке опасающаяся до поры до времени выплёскиваться. Стоило прервать зрительный контакт, обладающий чуть ли не чародейственным эффектом, новые вопросы пришли на ум их отчаянной любительницы. — Точно не отпустишь? — усмехнулась девушка. Она всё-таки обладала лингвистической интуицией, немного понимала по-сербски и легко догадалась, что сказал Паша. — Сербы слово держат, — серьёзно парировал Галанов. — А как же слово, данное Софии? — лукаво напомнила Дарья. — Каюсь, — серб поднял руки в шутливо сдающемся жесте. — Мой промах. Поэтому с этих пор клянусь только на сербском, — улыбнулся он. По губам брюнетки скользнула ответная улыбка. Но делая теперь уже уверенный шаг навстречу любимому, Даша чуть не споткнулась о тот самый букет. Шикарный свадебный букет Софии от элитной фирмы. Сперва использованный не по назначению (в качестве средства снятия стресса), а теперь и вовсе бесцельно валяющийся на пыльном полу, забытый, изрядно помятый и никому не нужный… Так уж и никому? — Осторожней, Даш, — Павел с тревогой поддерживает девушку за талию. — Второй раз за день рискуешь упасть. — Главное, что у меня есть личный телохранитель, — очаровательно смеется Даша. — Который не устает меня спасать. — Всё для Вас, Моя Госпожа Портье, — произносит он и по-рыцарски целует тыльную сторону кисти ее руки. — Боюсь, твоя невеста не обрадуется, — замечает тем временем Канаева, разглядывая предмет угрозы своему равновесию и повод несостоявшегося падения… зато состоявшегося счастливейшего примирения. — Свадебный букет превратился в свадебный веник, — острит девушка, хотя ей не до смеха при мысли о бывшей начальнице… И жалко, и не хотелось бы оказаться на её месте… снова. Хотя нет, почему бывшей, начальнице-то настоящей — невесте бывшей — ведь теперь она никуда увольняться не собирается… Её Паша не отпустит. — Думаю, она поймет, — задумчиво реагирует серб, отбрасывает подальше несчастный букет, берёт Дашу за руку и ведёт… Явно прочь из подсобки. Теперь всё будет наоборот… То есть как раз правильно. Выбор сделан. И вскоре будет осуществлён. И увы и ах, точно не в пользу горе-свидетеля букета, одиноко завалившегося за холодильником подсобного помещения отеля «Элеон» и навеки сохранившего тайну волшебного преображения в двух безумно влюбленных душах обитателей сего заведения.