Весна

Растаял снег, текут ручьи, смывая всё, что было до, Ты смотришь вверх, солнца лучи кричат: «Всё будет хорошо»... Фёдор Родионыч Крозенко слушал этот трек на повторе третий день и, странно, не испытывал желания выдернуть наушники, хотя никогда не был большим любителем попсы, особенно русскоязычной, да ещё и всего этого «позитивчика», бодреньких мелодий и сладких голосочков. Ну, кроме одного, конечно, голосочка, но... об этом потом. Как говорится, «это другое». Он предпочитал металл, в основном в виде шведской группы Sabaton с их историческими отсылками – хоть ты на уроки истории не ходи, только проникнись суровой поэзией борьбы и войн, а потом сумей погуглить. Ещё ему заходил агрессивный немецкий Eisbrecher с моряцкими и арктическими ассоциациями. Да блин, даже название группы вдохновляло, так что он их любовно-иронически прозвал ВИА «Ледокол». Ну а что, имел право, столько лет капитанил на «Таймыре»! А эту восторженную песенку ему скинула племянница товарища по службе, Ивана Францева, который командовал атомоходом «Вайгач» - дражайшая Софья. И с Иваном Иванычем, и с Софьей Андреевной отношения были непросты, но они все попарно шли в сцепке, как ведущий и ведомый в авиации, и расцепиться никак не могли. Сколько б ни ругались, какие б ни возникали разногласия, но всё сводилось лишь к одному: «милые бранятся – только тешатся». С Иванычем теперь Родионыч на пенсии преподавал в морской академии – и тот порой то упрямился и вредничал, то врубал режим начальника, а Крозенко неизменно огрызался, но всё решалось полюбовно. Соня тоже была вредная – яблоко от яблоньки недалеко падает! – но влекла и манила его. Белокурая тургеневская барышня – или бальзаковская? Ведь ей уже было не двадцать, а, извините, тридцатник с солидным хвостиком. Самодостаточная. И очень привлекательная. И умная. Она два раза отказала ему в ответ на предложение пожениться, но всё равно почему-то привязалась и не хотела отпускать его, и самой было, очевидно, больно распрощаться навсегда. Кто б сказал, что у неё в голове... И ты влюблён, ты окрылён, и растрепал букет в руках, Но хорошо всё, хорошо, ведь на душе цветёт весна! Ну, любил её Фёдор Родионыч, любил. Сердцу не прикажешь. И вот недавно, всего с полчаса назад, он тщательно советовался с флористом, улыбчивой миниатюрной девушкой. А её, может, и растрогал вид немолодого мужчины в чёрной фуражке и прикиде в элегантном стиле милитари, чуток под старину: такие командовали революционными матросами, что Зимний брали – кожаная куртка со сдержанно поблёскивающими пуговицами, брюки, заправленные в узкие высокие ботинки. И он ведь по пути, за пару часов, не в один магазин зашёл: хотелось подарить Соне то, что ей действительно по нраву. Хотелось красиво поздравить её с восьмым марта и признать, что она реально молодец, «эмансипе», свой бизнес по дизайну интерьеров, всё такое – но и порадовать нежные эстетические грани её души, вот чисто женственные, да ещё показать, что ему не всё равно, какие цветы дарить – не банальные мимозы, а что-то более личное. Он знал, что ей нравятся ромашковые хризантемы. Удивительно, как в Питере – северной-то столице! – не удавалось найти пристойные, не чахлые, не мелкие цветочки, перестоявшие в холодильнике, с вяло опущенными листьями. Но здесь ему выпало бинго: талантливая флористка собрала и показала ему роскошнейший белый букет с зелёными веточками и мелкими розочками: - Ну, как вам, подходит ли? - Идеально! И Фёдор Родионыч был даже рад расстаться с кругленькой суммой за такую красоту. Тем более, что ранее расстался и с более крупной, но совсем другого плана. Правда, до зарплаты оставалось три дня, поэтому приходилось постоянно делать прикидки своим математическим умом, а что куда пойдёт, а без чего может обойтись, делать аккуратнейшие вычисления. Но Крозенко решил: гулять так гулять! Дай-то Бог, чтоб это оказалось не зря. Машину он решил не заправлять пока и не отправлять в ремонт, а пользоваться какое-то время общественным транспортом. И вот он сидел в трясущемся и то и дело позвякивающем трамвае, что должен был его доставить с Васильевского острова на Большую Морскую. А целлофановая упаковка букета начинала разваливаться – может, было бы и без неё лучше? Но как же сидеть в некоем заведении, положив букет на стул, чтоб листья мялись? Нет, ладно, он надеялся, что Соня его поймёт. Мокрый асфальт отражает бегущих людей: Они все тоже спешат куда-то; Брызги машин расползаются по штанине, Но это вовсе не недостаток... Как же обматерил Родиныч этого водилу, который рванул по узкой улочке прямо по лужам, презрев все правила ПДД, лихачил напропалую – под солями, что ли?! А ему тут к Софье Андреевне идти. Хотел же ей приятное сделать, шикарным явиться и всё любимое преподнести, а тут этот придурок. Из романтических чувства Крозенко начинали перерастать в досадливые и злые, тем более что салфеток с собой не было, а искать, где купить, было некогда, он и так опаздывал... - Федя, привет! Он встрепенулся и обернулся. - Я тут! Навстречу ему шагала Софья. Как всегда, стильная: светлое пальто, шарфик, а блондинистые кудри рассыпались по плечам, не заплетённые в сложную причёску, как она любила, затейница. Соня держала в руках картонный стаканчик с латте – любили в семье Францевых всякую разведённую ерунду. - Будешь? Извини, я тут по дороге перехватила. Ну, очень хотелось вкусного кофе... Ага, «кофе». Сам-то он пил исключительно эспрессо, американо, фильтр, больше ему нравился кисловатый лунго – ядрёная штука. Но вот англичане же пьют чай с молоком, а не чифирь, и он послушно и не без удовольствия глотнул, аккуратно придерживая букет другой рукой. - А что это у нас такое красивое? – улыбнулась Соня и шутливо состроила гримаску: - Это что, мне? Родионыч невольно прыснул: - Ну, не дяде Ване же! Ему уже девки-курсантки там подзорную трубу подарили, он типа выиграл тайное голосование на звание самого секси-препода нашей шараги! - Я орала знатно! – расхохоталась Софья. Она любила потешаться над своим дядей – впрочем, по-доброму – так же, как и Фёдор. - Оказывается, его туда типа для смеха включили, в этом чате и опросе, а он там как набрал голосов, только в путь! Капец он смущённый ходил эти дни... Депутат женских сердец! Аха-ха! В парламент хлебушков! А Ростов который Дмитрий? Не пошёл к нему на разборки?! - Это выше его! Ему мнение Анюты важней всего. - И твоё? – кокетливо подмигнула Соня. - Ай! Начиталась тут своего фикбука, слэша, етить, - проворчал Родионыч, - начинаешь, как там это зовётся... шипперить кого ни попадя! А с живыми людьми это неэтично делать, между прочим! - А кто при мне целовался возле театра, кто меня тогда нахрен послал? - Вот это я понимаю, динамичная беседа... Софья Андреевна и сейчас могла бы показаться легкомысленной стороннему человеку из-за своих манер, но когда-то это переходило все границы: будучи азартным экстравертом, она флиртовала буквально со всеми, черпая из этого энергию. И одно время заигрывала одновременно с Крозенко и Ростовым. Когда они это выяснили, то праведно возмутились и устроили Софье эффектную сцену: дескать, уж лучше мы друг с другом будем встречаться, чем с тобой. Это послужило хорошим уроком. Соня, как теперь думал Родионыч, всё-таки не была стервой – она тогда была дурой. Невинной, не ведающей, что творит, с жестокостью ребёнка. Но она раскаялась и нашла в себе мужество признать вину, попросить прощения, примчавшись в Пулково, когда Крозенко и аспирант Фицко летели на очередное научное мероприятие. И она сделала свой выбор, осознав ответственность. Она выбрала его. А сейчас сказала, опустив взгляд и, возможно, переводя тему: - Ой, Федь, тебя тут обрызгали – дай уберу. - Да я сам бы, если... - Не-не-не, стой смирно! Софья Андреевна выудила из сумки пачку влажных салфеток, взяла одну и принялась, присев на корточки, старательно оттирать со штанины Фёдора Родионыча грязь. Тот застыл, как стойкий оловянный солдатик, растроганный такой заботой, и только смущённо сопел, созерцая светло-русый затылок Софьи и её завитые локоны, разметавшиеся по плечам. Что там подумают прохожие? Ему меньше всего хотелось бы, чтоб Соня смотрелась униженной и покорной, нет, это он её должен бы нести на руках... Особенно с учётом той эскапады, что он отчаянно задумал. - Вот, другое дело, - тепло усмехнулась Софья. – Ну... Теперь можно и к торжественной части перейти, что ли? Фёдор Родионыч вручил ей букет со словами: - Сонь. Я, конечно, не такой записной тамада, как дядя Ваня, но вот хотел тебя немножко порадовать. И поздравить с международным женским днём. Софья прижала цветы к груди и с любопытством склонила голову: а что ещё скажет её любимый? - Я прекрасно знаю, что восьмое марта – это не просто, как грицца, «день весны и женской красы». Я представляю, сколько суфражисток, революционерок стоят за твоей спиной, чтобы ты могла заниматься любимым делом и преуспевать. И я тебя безмерно уважаю. Ты не просто, ну, это там, «шикарная баба» и всё такое. Ты шикарная личность и профессионал в своём деле. И ты тоже ну вроде как занимаешься «украшением жизни» людей, но не одним своим существованием, а кропотливым и рассчитанным трудом. У тебя классный опыт и классная репутация. Желаю тебе ещё больше успеха. Ну, а насчёт «оставаться такой же красивой, радовать» и прочее – думаю, для тебя это самое лёгкое. Я тебя люблю, Сонечка. Софья Андреевна застыла, чуть не рот открывши от восторга – она не ожидала от немногословного Фёдора Родионыча такой тирады. - Ну ты даёшь... ну, наговорил... - А то. От дядюшки твоего научился, с кем поведёшься, от того и наберёшься, - проворчал Крозенко, сам оторопевший. - Ой, всё! Не про него речь, ты мой главный герой, иди сюда. Софья деликатно, но дразняще взялась за лацкан его рукава: - Я тебя тоже люблю. Особенно за то, как ты ко мне относишься. И... ты тоже украшаешь жизнь. Ты такой красивый. - Я так не думаю. С моей-то физиономией... – некстати пробурчал Крозенко. - Кошка-картошка, - нежно пробормотала Соня. – И, знаешь, у тебя такие очаровательные веснушечки... я их все хочу расцеловать... ну, иди же ближе... Это лишь значит, что сейчас цветёт весна, Это понятно по твоим веснушкам... Фёдор Родионыч таял, как сугроб под солнечными лучами, и не стал сопротивляться. Аккуратно держа букет, Софья приникла к нему и принялась осыпать его лицо лёгкими поцелуями – и щёки, и губы, и подбородок. Она сняла с его головы фуражку и ласково взъерошила пшеничные волосы, а потом пригладила. Наконец, она игриво и доверительно чмокнула его в нос, - и они оба рассмеялись. Что подумают прохожие? А пусть завидуют, пожалуй. - Федя, с тобой так круто выходить в город. Васькой-то мир не ограничивается, - пробормотала Соня, склонив голову ему на плечо. Конечно, Васильевский остров был своеобразным уютным мирком, но, верно, в Петербурге была ещё масса всего интересного. Ты заставляешь влюбляться в жизнь снова и снова, Всё больше хочется свалить из дома, ведь Растаял снег, текут ручьи, смывая всё, что было до - Ты смотришь вверх, солнца лучи кричат: «Всё будет хорошо»... - Может, сходим на днях в Музей Арктики и Антарктики? - Мы же там бывали? - Ну, это ж два месяца назад, и мы там только на первом этаже три часа проторчали, пока ты свои лекции читал – ещё и про Чкалова и челюскинцев, папанинцев... А до следующих этажей так и не добрались. А там сейчас будет выставка про женщин-полярниц. Наверное, на самом верху. Ну, как в Кунсткамере про экспедиции. Интересно же! - Согласен! - Может, даже кто-то из них и придёт, здорово бы расспросить про всё это дело. - Пойдём, Сонечка, пойдём. А сейчас давай всё-таки по кофе? - Никогда не откажусь! - Ну что, рванём на «Север»? - На «Север»! – задорно отозвалась Софья. Речь шла о её любимой кондитерской. Фёдор Родионыч пусть и не был большим любителем сладкого, но всё равно не мог не оценить уютную обстановку и всякие мудрёные десерты, но главное – ему было приятно наблюдать, как наслаждается любимая Сонечка. И вот через несколько минут она сидела, отпивая мелкими глотками ароматный мокко, смакуя торт «красный бархат». Выражение лица у неё было самое что ни на есть мечтательное и нежное, и она то и дело любовалась прекрасным букетом, осторожно положенным на стул рядышком. - Сонь, а знаешь, что? – вкрадчиво начал Крозенко и тронул её за руку. - Вопрос у меня к тебе есть, «антиресный», как в старину говорили. - Чай, смутишь меня чем-то, соколик? – подыграла Софья. - Может, и смущу. Но тебе ведь не впервой? - Ну?.. Крозенко полез в карман дизайнерской шинели, распростёртой на стуле. Он раскрыл маленькую коробочку с бархатной подложкой, и показал любимой колечко из светлого металла с сияющим маленьким бриллиантом. - Сонечка, милая, давай всё-таки поженимся? Софья Андреевна выглядела потрясённой, но всё выражение её лица говорило о том, что какая-то давняя, застарелая, рана может залечиться одним умелым стежком. Требуется только её согласие как пациента. Но она же была и хирургом – могла и казнить, и помиловать. - Я все хлопоты беру на себя, если что. А так легче. Юридически. Мы можем вместе отвечать друг за друга, заботиться, прийти на помощь в беде, не дай Бог. Она отпила кофе, пытаясь скрыть растерянность. - Федя... - Ты свободный человек. Ты можешь опять подумать. Я просто вижу, что хочу провести с тобой жизнь, делать для тебя всё, ну... Ироническое и весёлое настроение, свойственное их встречам, окончательно сошло на нет. Софья притянула к себе руку Фёдора Родионыча, белую и пухлую, и неожиданно склонилась над столом - и поцеловала тыльную сторону его ладони. Он изрядно оторопел. - Феденька. Мой капитан. Я согласна, - прошептала Соня. - Прости, пожалуйста, какой же я была идиоткой раньше!.. но я всё обдумала... Я хочу быть твоей женой! Я... веришь, я сама уже хотела четырнадцатого предложить, но стеснялась! Из глаз у неё брызнули слёзы. - Ну, Сонечка, ну что ты, - расчувствовавшись, забормотал Фёдор Родионыч. - Это я от счастья, - всхлипнула Софья с улыбкой. Но хорошо всё, хорошо, ведь на душе цветёт весна... - Ладно, блин, – смущённо проворчал Крозенко. – Может, колечко лучше примеришь? Когда они вышли из кондитерской, в небе по-прежнему ярко сиял «странный жёлтый шар», а каналы искрились праздничными бликами. Настроение взлетело до небес, и они сделали так, как обычно во взбудораженном состоянии: и у Фёдора, и у Софьи в таком случае была привычка увеличить скорость на несколько узлов и нестись на всех парах. Не всякий мог бы выдержать такой темп, но и здесь они нашли друг друга, и сейчас впереди бежала радостная Соня, а за ней Родионыч – только концы шарфа развевались. Они опомнились лишь на Адмиралтейской площади, и Софья Андреевна спохватилась: - Подожди, стой! Я фоточку хочу сделать! Под добродушное хмыканье Фёдора Родионыча барышня Расколова принялась так и этак вертеть и снимать свою изящную ручку с кольцом на фоне Адмиралтейства. Практически в то же время Евгения Ивановна Францева листала ленту инстаграма – и, естественно, увидела фото с подписью огромными буквами: «Я СКАЗАЛА «ДА»!». Она обернулась к мужу, мирно шуршавшему у холодильника, и сунула ему под нос телефон с возгласом: - Ванечка, ты щас умрёшь! Иван Иваныч едва очки с носа не уронил: - Батюшки, свершилось! - Он троекратно широко перекрестился и заявил: - Всё, завтра же отправляюсь в Кронштадт, поставлю за этих двоих свечку в Морском соборе! С этими словами он выскочил из кухни – побежал искать икону, чтобы подготовиться благословлять молодых.