Предашь ли себя?

      Миэко Каваками бросила взгляд на часы, находящиеся на левой руке, и кивнула сама себе. Пять часов. Она пришла вовремя. Открыв дверь кофейни, молодая девушка вошла внутрь, оглядывая помещение. Знакомое лицо находилось в самом конце зала, что было ожидаемо, поэтому Миэко размеренным шагом направилась туда. Когда Федор Достоевский поднял глаза, замечая Миэко, на его лице появилась холодная улыбка. Федор встал с кресла и, как настоящий джентльмен, помог девушке раздеться, после чего повесил темно-бежевое пальто на кресло. Мужчина внимательно осмотрел Каваками, ухмыляясь. Миэко не изменяла себе, одеваясь по-деловому даже на неформальные встречи. Строгая черная юбка, высокие каблуки того же цвета и белая рубашка. Эта девушка была отображением своей работы: такая же серьезная и деловая.       — Здравствуй, Федор, — сказала Миэко, невинно хлопая своими карими глазами, будто это была обычная встреча с самым обыкновенным и абсолютно неопасным человеком. Достоевский задержал взгляд на ее аккуратных и ухоженных губах чуть дольше, чем следует. Девушка заметила это и лишь усмехнулась, после чего заправила короткую прядь черных волос за ухо и опустила руку на стол. Золотое кольцо блеснуло от света лампы.       — Добрый вечер, Миэко, — произнес Достоевский, беря маленькую ручку собеседницы, поднося ее к губам и мягко целуя. Каваками взглянула в необычного цвета глаза Федора, но не увидела там ни капли мягкости. Казалось, они были олицетворением холода. Впрочем, Миэко и не надеялась заметить там что-то другое. Она прекрасно осознавала, что за человек сидел перед ней. Они встречались так уже на протяжении полугода. Пять часов вечера, чашка кофе в непопулярной кофейне, небольшая прогулка по темным улочкам Йокогамы. Изначально их встречи были лишь деловыми, но со временем переросли в нечто большее.       Каждый раз, когда Миэко встречалась с Достоевским выпить кофе, ей на ум приходили слова матери: предашь государство — предашь и себя. Сколько Каваками себя помнила, ее родители всегда работали в правительстве, и она тоже пошла по их стопам, когда переехала в Йокогаму. Все детство, проведенное в Осаке, Миэко и представить не могла, что будет работать в правительстве, в Отделе по делам одаренных. Это никогда не входило в ее планы, но родительская кровь, текущая по ее венам, дала о себе знать.       Милые беседы ни о чем, лесть, льющаяся из их уст. От этого Миэко было очень тошно, ведь все это было таким притворным. Федор Достоевский одновременно и притягивал к себе мистическим магнитом, и таким же образом отталкивал, оставляя странное послевкусие после их встреч. Но все это повторялось снова и снова. Раз за разом. И Каваками не планировала что-то менять. Достоевский не лучший претендент на место воздыхателя, молодого человека, ведь ее сердце навечно отдано работе. Но Федор хоть как-то пытается изменить этот прогнивший до основания миг, пока Отдел по делам одаренных закрывает на все глаза. Миэко до сих пор не могла понять, как правительство вообще допустило тот факт, чтобы Портовая мафия действовала на законных основаниях. Это было верхом безрассудства. И с каждым днем безрассудных деяний становилось все больше, но, казалось, все закрыли глаза на эту проблему. А проблема была слишком велика, чтобы оставить ее без внимания.       Как можно быть верной правительству, которое ломает на куски само себя и так безбожно гниет изнутри?       Каждый раз Миэко спрашивала себя, может ли Достоевский изменить правительство? Смотря на него, она скрепя сердце давала ответ «да», потому что это правда. Отдала бы она правительство в руки Достоевского при другом раскладе? Однозначно нет. Но других кандидатов на горизонте видно не было, так что он единственный шанс поменять хоть что-то. Пока Каваками держит свое слово и исполняет условия сделки, Достоевский поддерживает ее и соблюдает договор, который они заключили. Все взаимовыгодно. Ни больше, ни меньше.       И Миэко, и Федор женаты на своей работе, поэтому вряд ли в их жизнях появится вторая половинка, с которой захочется связать себя узами брака до конца жизни. Каваками смотрела на счастливых родителей и думала о том, что такие случаи происходят крайне редко, ведь женатые на своей работе люди не особо-то и жаждут построить семью. Но если такой супруг все же найден… Смотреть на убивающуюся от горя мать было невыносимо, поэтому Миэко переехала в Йокогаму и дала себе слово, что не будет строить семью, а также изменит эту страну в лучшую сторону, обеспечив гражданам и семьям лучшее будущее, лишенное печальных трагедий, какая произошла с ее отцом. И пусть Каваками с Достоевским не собирались создавать семью, они могли удовлетворить искры желания чего-то большего друг с другом.       Когда традиционное распитие кофе подошло к концу, Федор помог ей одеться, и они вышли на улицу, Миэко вновь оглядела Достоевского. Симпатизирует ли он ей? Да. Отменяет ли это тот факт, что он ей противен? Отнюдь. Их губы соприкоснулись, желая насытиться тем немногим, что они могли сейчас себе позволить, жадно целуя друг друга. В мыслях Каваками пронеслась идея продолжить у нее дома, но завтра утром была важная встреча на работе, поэтому она отогнала ее. В другой раз.       — Доброго вечера, Федор, — сказала Миэко, отстраняясь и доставая из тайного отделения в сумочке папку с документами, из-за которых они и договорились сегодня встретиться. Достоевский кивнул, с холодной улыбкой забирая вещь себе. Да, в другой раз их встреча явно задержится на более долгий срок.       — До свидания, Миэко, — обольстительно прошептал Достоевский на прощание, и они разошлись в разные стороны. Лишь темные улицы Йокогамы были свидетелями этой встречи, скрывая их секрет в недрах ночи. Миэко позволила себе улыбнуться, идя по темным улицам в направлении дома. Единственный вопрос гложет ее мысли из раза в раз, когда она направляется домой после встреч с Достоевским. Предает ли она себя? Пока государство гниет насквозь — нет.