В очках ты выглядишь мило

Густанг удовлетворённо смотрел на себя в зеркало. На носу не было очков, но он видел всё чётко. Картина, если честно, удивительная, и абсолютно точно стоившая сил, затраченных на изучение медицины и техник лечения с помощью шинсу. Нет, помощь команде, конечно, тоже важна, и всё такое... Но на каждом из них и без того всё заживало как на собаке, а минусовое зрение — это навечно, это естественное состояние его организма. По крайней мере, так было раньше. Густанг хмыкнул. Эдван закатил глаза и выдал какую-то плоскую шуточку о самолюбовании, а Тпери теперь имела в памяти светоча момент, когда друг с детским восторгом смотрел на самого себя в зеркало, и активно пересылала его остальным членам команды. Ну и ладно, пусть смеются. Не у них постоянно крали или били единственный предмет, который позволяет нормально видеть происходящее вокруг, не им постоянно нужно было мучиться на каждом холодном этаже с запотевающими стёклами. Но если Юрин ещё хотя бы раз стукнет по спине и снова не в тему пошутит про рост, между прочим, нормальный, это она для женщины слишком высокая!.. К счастью, единственной, кто прикоснулся, была поддерживающе улыбающаяся Арлен. Она понимала, не смеялась, и это было приятно. Хотелось бы, чтобы похожим прикосновением одарила его и Блоссом. На небольшом отдалении от шумно говорящей команды она мерно качалась на волнах собственного шинсу и умиротворённо спала, пропуская ещё одно событие в своей и чужой жизнях. Точно. Она с её болезненной сонливостью ведь и была причиной, по которой Густанг начал. И обязательно придёт к цели.

***

Итак, без очков жизнь действительно стала лучше. Теперь никакой Трой Мирай не снимет их в порыве необъяснимой вредности вместо того, чтобы сказать, в чём проблема, никакой Хон не схватится за стекло вместо дужки, когда его попросят подать, никакая механическая тварь не отбросит их ударом по лицу, никакой Бладмаддер не наступит на них, не глядя, и уж точно никакой Хан не посмотрит мерзко-жалостливо, когда Густанг останется на поле боя без нормального зрения! Густанг, кажется, даже не замечал, насколько ненавидел носить очки до того, как перестал, а товарищи по команде больше не причиняли неудобств. Может, и мелочь, но он был ей несказанно рад и действительно ощущал себя на высоте ещё минимум целый этаж. «Настолько крутой, что аж на самого себя встаёт» — комментировала Хана. А он что, он наконец-то лишился терзавших его десятки лет неудобств. Это стоило того. Ну разве что жаль было, что нельзя теперь вежливо показать некоторым средний палец, якобы поправляя очки. А ещё собственный образ смотрелся странно. И непривычно было без лёгкого давления на нос и уши. Да и резко изменившаяся рутина, куда более не входили привычные полчаса, когда он протирал стёкла, смазывал место сочленения с дужками, вправлял их, делал новые. Да нет. Ну это несерьёзно. Разве можно скучать по самому неудобному элементу всего своего существования? Густанг едва не застонал в высокий потолок пещеры, где на ночь остановилась команда, отвлекаясь от книги. Ещё не настало время сна, и он, имея налаженный режим, не спал, в отличие от остальных, вырубившихся после тяжёлого дня. Какая-то часть просила остаться в импровизированной кровати с книгой. Другая напоминала о том, что в светоче есть зеркало и не выброшенные очки. Густанг обнаружил себя спрятавшимся за естественной пещерной стеной, в приглушённом свете рассматривающем себя в привычных очках. Густанг чувствовал себя в высшей мере глупо. Но удовлетворённо. Но теперь он ведь даже не может видеть сквозь линзы. Но зато... Но, но, но, можно было придумать их тысячи, однако одно из них в момент стало самым важным. Но на него смотрела Блоссом. Женщина, в которую он безбожно влюблён, на которую так долго старался производить наилучшее впечатление, которая определённо должна была сейчас спать... Оказалась свидетельницей самого неловкого момента в его жизни. Густанг был готов сгореть со стыда. Мозг лихорадочно придумывал оправдания. — Очки? Теперь снова будешь выглядеть мило. — Послушай, я не... Что? Мило? Блоссом лучезарно улыбается, и, чтобы видеть получше, Густанг поднимает яркость светоча. — Мне нравится, как ты выглядишь. Оставишь их? — Блоссом подлетает поближе и поправляет очки на чужом носе. Мысли из головы Густанга улетучиваются. Ему едва удаётся связать пару слов. — А почему ты сейчас... Здесь? — Выспалась! Как всегда не вовремя, — Блоссом хихикает, — Искала, где бы посидеть, чтобы не мешать остальным, и нашла тебя. Не составишь мне компанию? Густангу хочется думать, что немного краснеет его возлюбленная сейчас от смущения. Собираясь, чтобы говорить спокойно, он откровенно лажает, выдавливая своё «Конечно», зато идеально с помощью шинсу подносит к себе лежащий в другой стороне пещеры матрас. Немного думая, из светоча достаёт бутыль фруктового сока, который нравится Блоссом, и два стакана. У девушки искрятся глаза, и из своего бесконечно пышного наряда она выуживает колоду карт, недвусмысленно намекая на игру. Эту ночь они проводят на одном матрасе, разговаривая и смеясь тихо, чтобы не потревожить сон никого другого из команды, кто мог бы нарушить их идиллию. Блоссом пользуется положением единственного бодрого человека в помещении, заглядывая в чужие карты и выигрывая почти что каждый раз, Густанг с лёгкой душой ей это позволяет и даже почти не думает об игре. К утру он сам не замечает, как оказывается на чужих коленях, убаюкиваемый тихим голосом. Рядом аккуратно лежат очки, и Густанг думает, что ради сегодняшнего можно терпеть любые неудобства.

***

Уже на следующий день Густанг заменяет линзы в своих очках на стекляшки без диоптрий. Он не обращает внимания на подтрунивающих над ним Юрин и Эдвана, потому что ловит на себе нежный взгляд Блоссом, а шутники отстают. После возвращения в спокойные места Густанг обращается к Тпери с новой идеей: линзы для видения потоков шинсу. Неугомонная изобретательница загорается ей и утаскивает друга с собой в мастерскую. Между собой они много-много обсуждают проект, и все остальные, едва пойдя к кому-то из них, сразу отстают, сметённые потоком терминов. Только Блоссом умиротворённо слушает обоих, не понимая ни слова, но радуясь энтузиазму.