Самые разные виды любви...

НАСЛЕДНИК. ( Хроники полтергейста и полтергейстера ). С утра стал спускаться под мост. Все спали. Спал город, исчезающий постепенно нарядными кварталами от центральных и главных городских улиц к неухоженной, грязной, набережной и к местам городских свалок, отстойников, замусоренной грязной реке. Спали вокруг длинного моста городские предместья, постройками, сараями, пристройками, дощатыми будками. Населяющий эти хиба́ры народ с утра никуда не торопился. Свою постоянную работу он с возрастом, или, к моменту, в эти бараки переселения, обычно, давно уже потерял. Я шел по плоскости Набережной. Около Моста, неровной тропочкой я проходил, перешагивая через проплешины, заросли бурьянов, лужицы с непонятной пенной жидкостью, кажется, даже не водой. Потом, вдруг, выбрался из запутанных переулков и улочек и очутился около моста. Он был единственным моим ребенком. Не мост, а мальчик. Так получилось. Я встретился с его матерью случайно в то время, когда мальчишка мне (и ей тоже) уже не принадлежал. И смог бы жить рядом с этой женщиной, если бы она захотела, если бы смогла мне это разрешить. Она не могла или не захотела. Женщина вдруг решила уехать, поручая мне своего малыша под опеку. Потом я получил обыкновенное письмо, внутри него находилось грамотно составленное завещание. А через некоторое время меня не сразу, но отыскало второе письмо. И вынул я тогда из конверта извещение и свидетельство. Два документа разом говорили мне о смерти матери моего малыша. Я - полтергейстер. К различным вещам среди своей жизни я постепенно привык. И женщины любили меня разные. Им нравилась необычная работа, моя профессия. И, иногда, я сам тоже мог понравиться им... Спасенных, также, немало случалось у меня. И падали на грудь, попадая в мои объятия, различные, взволнованные дамочки. Я в моде бывал. Но вместе с возрастом мода на меня сменилась и постепенно совсем прошла. Детей вот так и не случилось. Не появлялись дети у меня... Пси - излучения ли помешали или короткие заклинания моим влюбленным дамам помогли. Всё пережил и не расстраиваюсь, и ни о чём не сожалею. Мальчишку своего - люблю. Я выручал его недавно. И нервничал теперь, и мучился, и размышлял. Что сможет он, что станет делать в человеческом и самому мне не вполне понятном мире воспитанник духов из старого, под снос давно уже годного и готового к этому сносу старого дома. Тем более, что и земля нынче вдруг сильно подскочила в цене. Оттягивать больше снос старика - дома я не мог. Профессия моя модной быть переставала, и весь непонятный и таинственный полтергейст постепенно из моды у людей выходил. Не в мире материальном или физическом, а в сознании людей сменялось отношение к нему. И падал спрос на меня, как на специалиста - полтергейстера... Так, что при сносе дома мои рекомендации полтергейстера мало бы чем помогли. Тогда я решился. И поздно ночью проник, прошел по скрипучим половицам, в заветную часть дома, давно уже от людей отделённого отселениями, выездами и получениями жильцами нового жилья. А дом еще жил. Вздыхал и вздрагивал в такт моим шагам или своим собственным мыслям. Я рисовал пентаграммы и вызывал Духов Дома. Потом ожидал, затаивая дыхание. Они, Духи Дома, были так стары́, что могли уже не появиться, не ответить и не прийти. Но появились все. Без слов выслушали мой суровый приговор. Молчали, безмолвно советовались, потом вытолкнули мальчишку - подростка навстречу мне, в обыкновенный и материальный наш обычный мир. Не стал я говорить Духам благодарностей, в мою работу они не входят. И духи их не ожидали тоже, а растворились в воздухе, ушли на вечный покой. Исчезали усталые, колченогие за темными и стесанными временем углами Дома, пропадали насовсем. Я постарался мальчишку в чувства привести. Он рвался к своим бессменным многолетним нянькам, грозился уйти за ними вслед. Ребёнок мой пытался проходить сквозь стены. И долго еще не смирился с тем, что перестал он быть призраком, тем нематериальным и бесплотным существом, встречи с которым так сильно пугаетесь неподготовленные обычные люди – вы, остальные, все вы! И не пошел мой подросток - мальчишка, как думал я, затевая Ритуал Вызова, со мной по ночному городу в мою собственую обыкновенную городскую квартиру. Чтобы уберечь пацана от чужого вмешательства я посадил его в пентаграмму. Мальчишка, бывший дух, свя́то верил в защитные силы обыкновенной геометрической фигуры. Еще не понимал он, что пентаграмма не заклинает, не защищает физическое тело ни от чего , то есть, защитить его не сможет. Я приходил часто, приносил еду, старался приручить мальчика и приучить его к себе. И разрешить те задачи, которых за время отсутствия моего подопечного в мире людей вокруг него накопилось великое множество. Случились две неприятные вещи сразу. Госдума приняла новые поправки в закон отмены опе́ки для несовершеннолетних и неизвестный мне солидный и влиятельный гражданин решил построить себе загородный дом или дачу. И приглянулся ему тот участок, в середине которого стоял старый дом. Судьба дома была решена. Помочь я мог бы только наследникам... - Не стал я с ними судиться, - парень сидел около небольшого комтерочка под мостом, что не горел ярким пламенем, а незаметно курился лёгким дымком и согревал. Мальчишка протягивал мне кружку с чем - то тёмным, и мало похожим на чай, смотрел внимательно. Его рука не дрожала. Я заглянул в кружку, размышляя, что варят они вместо чая здесь, под мостом. Слухи про обитателей предместья, особенно о живущих под мостом в городе ходили всякие, чаще всего нехорошие. Затем я высокую и узкую старую кружку взял. Точно в ответ на мой вопрос, мой собеседник вытащил еще одну кружку и начатую пачку чая, обыкновенного, черного, засыпал на дно своей чашки, долил кипятком. Затем ожидал, пока чай заваривался, и объяснял мне так, точно я сам был глупым и ничего в жизни не понимал: - Наследников в суд явилось много. Все очень решительные, готовые доказывать и драться за любую часть моего дома. Судья в суде старалась тоже, доказывала, что мне наследственные права небольшие принадлежат, потому что я не принял своевременно своё собственное наследство. Просила отказаться от иска и сообщала об экспе́рте - риэлторе, который начинает заниматься продажей старого дома, потому что клиент этого риэлтора хочет выкупить все участки земли, которые лежат вокруг моего дома. Потом объявила судебный перерыв для раздумий. Все вышли покурить. Один я стоял в стороне, смотрел в окно и понимал, что свой старый дом мне не спасти. Ко мне подошла риэлторша и, приседая на коротких ножках, примерно так же, как делала это немного времени назад в суде, просила отказаться от иска. Рассказывала истории о том, что случалось с теми, кто их рекомендациями пренебрегал. Горели в ночном случайном пожаре их дома, вместе с наследниками и всем добром. С тем добрым чувством, которое могло сохраниться в моей душе после полутора часов пребывания в суде, я возвратился в судебную комнату после перерыва, отказ от собственных исковых требований на наследство прямо в суде подписал. - Мой мальчик изменился, - подумал я. А вслух спросил: - Зачем ты это сделал? Ты зря поторопился! Но всё еще обратимо. Я постараюсь помочь тебе. - И думал я вновь о том, что возможности мои и средства несопоставимы с ресурсами той гигантской судебно - административной машины, которая перемалывает дела, имущество и судьбу любого человека, попавшего внутрь в порошок. Я постарел. Эх, если бы мог я вмешаться в это дело с теми возможностями и связями, которые сохранялись мною лет десять - пятнадцать назад, раньше, когда я был модным и востребованным полтергейстером, изгонятелем и заклинателем духов, востребованным в любой богатой семье. - Я не хочу. - Отвечал собеседник - наследник, теперь обитатель из - под старого моста. - Я долго жил внутри дома. Бывало скучно и я обучался читать мысли людей. И научился, в конце концов этому искусству. Каждый из них, в суде том присутствующий поступал не так, как нужно было им. Другая непрямая наследница стояла рядом со мной и говорила по телефону. Она громко страдала, что не вмешалась в события несколькими годами раньше, признавая меня в другом районном суде пропавшим и безвестно отсутствующим. Тогда к наследству была бы призвана ее собственная бабушка, восьмидесятилетняя старуха. - Доверенность у меня была, и бабушка еще два года жила. - Говорила в мобильный телефон наследница. - И я бы обязательно в наследство за бабушкой вступила. И дом бы теперь получила и давно бы этот дом уже продала. - Наследница вздохами завершила трудный и печальный свой разговор. Тогда я решил отказаться от наследства и уйти. - Улыбнулся мне молодой наследник. - Главное, не владеть, а быть.Жить, если случаются удачные обстоятельства, смотреть на солнце и слушать листья и ветер, рассматривать пушистые облака... Те, кто не знают этого, не понимают, как собственного единственного счастья, что видно просто жить каждую минуту своей собственной жизни, находятся сейчас там, в Задорожном районном суде. Их бабушка жила в моём старом доме, - продолжал наследник, - и старела у меня на глазах. Она подозревала о моей духовной сущности. И часто читала громко и четко так, чтобы слышал я, разные детские книги. Я думаю, что она это делала специально для меня. Старушка сомневалась в моем существовании внутри стен дома, не верила в меня до конца своих дней. И все - таки она хорошим человеком была. Я чуял в этой старушке живую душу. Наследница говорила о своей бабушке, как о вещи. Её собственные возможности, доступность близкого наследства, совсем испортили молодую ещё женщину и непрямую наследницу Моего Дома. Она бы никогда не согласилась со мной, что ее бабушка была когда - то живой, самостоятельной, думающей личностью. Поэтому наследница - внучка распорядилась похоронами после смерти своей бабушки, снесла на свалку все вязаные старухой вещи и дёшево продавала упаковки пряжи: Мотки и клубки. Пришла она в суд для того, чтобы спорить за право наследования со мной. И память обыкновенной и долгой прожитой внутри стен дома жизни старой женщины испарилась вместе с проведенной, после её смерти. большой и генеральной уборкой всех тех комнат, которые бабушка обживала и занимала. Дом всё равно начинал ждать своего нового хозяина, безразличный, готовый идти и под снос. Я этого раздвоения в судьбе Моего Дома не понял. Подумал, что мне лучше уйти... - Куда же ты пойдешь? - Спросил Полтергейстер. - Не знаю. Есть много мест, где я пока не побывал. Ответил мне мальчишка. Я, уходил с плоской тарелки городского пригорода, скрывался от меня за высокими домами, постепенно, старинный городской мост. И думал о том, что… …Дети вырастают. Рядом со мной извивались проулки и улочки. Их обитатели постепенно просыпались. Они никуда не торопились, потому что вместе с постепенным переселением или принудительным выселением, постепенно приближаясь к городским окраинам, теряли постоянную работу и своё благополучное жилье и житьё. Обитатели городского подмостья уходили по собственным делам рано. Мой мальчик остался, потому что встреча со мною была у него назначена. Он ждал меня, хотел мне передать и сказать. Теперь, вскоре после нашей беседы, уйдет навсегда из города и из моей жизни и он... Но понял ли я его? И как должен жить теперь я сам, как мне теперь жить дальше, на спаде моей карьеры,приближаясь к собственной старости, не знал я теперь и не понимал. И чувствовал только горечь, потому что снова не понял, не рассмотрел в своей жизни, пропустил... Ведь те отношения с пацаном, которые я считал нудными полуродительскими, полуопекунскими обязанностями, ну в крайнем, совсем крайнем случае, не очень обременительной дружбой с мальцом. Эти обязанности и были моей единственной отрадой и скрытой любовью к пацану, в которой я и себе - то самому никогда не признавался. До тех пор, пока я своего ребёнка навсегда не потерял!... А Город молчал, закрывался утренним туманом и надвигался на меня собранием улиц, домов, просторных или величественных площадей...