Без срока давности

Бегай не бегай — судьба все равно догонит. Ярослава становится мастером спорта по бегу от проблем — в лихорадочной спешке пакует чемоданы, Ваську забирает из школы, игнорируя ехидную ухмылку директрисы и ее ханжески поджатые губы, и первым же поездом сваливает из переполненного слухами города куда подальше, лишь бы косые взгляды на себе не ловить и о самом больном не помнить. Яся бегает — обустраивает новую квартиру в Москве, налаживает бизнес, Ваське помогает адаптироваться в незнакомой обстановке и на всякие движухи вроде кружков и мастер-классов его записывает, чтобы по отцу не скучал и — не бой бог — про Елисея не вспоминал. Сапрыкин первый месяц после ее отъезда названивает злющий как сто чертей (и где только раздобыл новый номер) и угрожает сына отобрать через суд: «Ярослава, да ты же конченная, больная на всю голову, тебе вообще ребенка нельзя доверить!», но в конце концов утихает и сам приезжает к сыну в Москву. Видимо, понимает, что справиться с ураганом «Ярослава» силенок не хватит. Яся бегает — закидывается снотворными и успокоительными вперемешку, ходит на йогу, усиленно медитирует, дурацкие аффирмации повторяет утром перед зеркалом и на сон грядущий. Она молодая, красивая, сексуальная, успешная бизнес-вумен, заботливая мать и вообще пушка-бомба-ракета. Яся отлично бегает от проблем. Вот только она сама для себя — одна сплошная проблема. А от себя, как известно, не убежишь.

---

Судьба все равно догонит. Появится из-за угла, настигнет, когда меньше всего этого ожидаешь, и разве что чудом с ног не собьет. Яся в супермаркетных лабиринтах толкает перед собой тележку с продуктами, когда из-за многоэтажных стеллажей в нее врезается кто-то. Налетает, впечатывается и едва на покоцанный пол не обрушивает. Для Ярославы в ее сегодняшнем взвинченно-полуистерическом состоянии тихой паники несчастный растяпа — все равно что красная тряпка для быка. Накинуться и растерзать на клочки — задача номер один. Хотя бы пар выпустит.       — Смотри, куда прешь!       — И вам здрасьте, Ярослава Олеговна, — раздается над самым ухом. Яся вскидывается на голос и верить глазам отказывается напрочь. Драные джинсы, кислотная толстовка, ухмылка нахальная и самоуверенная до невозможности…       — Королев?!       — С утра был. Ярослава медленно пятится к полкам, рискуя опрокинуть на себя Эверест бутылок с вином. Паническая атака надвигается медленно, но неотвратимо, рискуя похоронить под собой и так хреновую выдержку.       — Пиздец подкрался незаметно, — бормочет Яся обреченно, но даже не удивляется. Все с самого утра предсказуемо идет через одно место, начиная от сломанного ногтя, поцарапанной каким-то идиотом машины, предстоящего романтического ужина с Владиком и заканчивая явлением Королева.       — Скучали, Ярослава Олеговна? — не унимается Елисей и буквально взглядом ее всю ощупывает бесстыдно.       — Что ты о себе возомнил, Королевич? — независимо фыркает Яся ему в лицо — а сама растекается, плавится от этого взгляда точно также, как когда-то плавилась в его руках. — И вообще… и вообще, Королев, мне некогда, я спешу! — отстраняет его с пути и к выходу из магазина летит, не разбирая дороги. С кем-то сталкивается, обо что-то спотыкается — и летит, летит как можно дальше отсюда, как можно дальше от Королевича, только бы этой нахальной усмешки не видеть… На парковке в машину ныряет поспешно, двери не закрывает — баррикадирует, дышать пытается спокойно и ровно. Не получается ни черта. Мобильный в подставке назойливо вибрирует, высвечивая на экране какого-то «Владика», и Яся таращится непонимающе на фотку прилизанного типчика в элегантном костюме, отказываясь понимать, кто такой этот Владик и нахрена ей звонит. Когда после вкрадчивого стука в стекло перед лобовым появляется Королевская довольная рожа, Ярослава едва сдерживается, чтобы свой излюбленный трюк не провернуть — распахнуть дверцу, проорать оглушительно что-то неразборчиво-невменяемое и дать по газам на всей скорости, чтобы наверняка не догнал. Вместо этого опускает стекло, на Елисея смотрит со всем возможным сарказмом.       — Чего тебе, Королев? Что, на третий круг заходим? Проблемы с памятью? Мы все давным-давно уже выяснили, проехали и забыли! Год не виделись — и слава богу! Не больно-то и хотелось!.. И вообще, у меня все пушка, бомба, огонь, я замуж выхожу скоро, так что успокойся и больше не бегай за мной! — Ясю несет. Она и сама не понимает, что говорит и зачем и причем здесь какое-то «замуж», лишь бы под обстрелом лихорадочных фраз собственную панику скрыть. А в идеале — от Королевича навсегда отвязаться. Она, блин, только-только жить начала — на кой черт он опять из ниоткуда возник? Что это за проклятие, карма ее личная, преступление и наказание в одном лице — Елисей Королев? Елисей выслушивает ее монолог, не изменившись в лице. Это ее трясет, колотит, штормит, а с него, как обычно, как с гуся вода.       — Ясь, ты кошелек потеряла. Ярослава тупо моргает, пытаясь осознать, о чем он вообще говорит.       — Что? Где? Кошелек… какой кошелек?.. А, кошелек… Выдирает пропажу у Королева из рук, кидает на него дикий взгляд и педаль газа давит в пол, лишь по счастливой случайности озадаченно замершего Елисея не протаранив. Что-то меняется, а что-то вечно — как неповторимая придурь Ярославы Олеговны. Да он бы другую, наверное, и не полюбил.

---

Елисей не знает, как он жил этот год без нее. Елисей не знает, какая прихоть судьбы свела их у магазинных полок спустя целый год — хотя встреча в кипящем суетой городе-миллионнике, по теории вероятностей, была чуть выше нуля. И как сдержаться удается, не схватить ее по обыкновению в охапку, закинуть на плечо и утащить от чужих глаз подальше — не знает тоже. Она по-прежнему охрененно красива. Он по-прежнему нахален, напорист, по-мальчишески дерзок. Между ними по-прежнему — разница в тринадцать лет. Несущественная деталь — по его мнению; непреодолимая пропасть — как думает она. А Елисей со своим упорством непробиваемым понять не может никак: почему какие-то цифры могут быть важнее, чем чувства, почему надо жить в угоду условностям, почему мнение абсолютно чужих людей имеет значение, когда вы стали безумно родными… Если это и есть долбанутая пресловутая «взрослая жизнь», то взрослеть вообще ни к чему. Елисей отпускает такси у самого подъезда. Знакомую машину взглядом выискивает и оказывается у крыльца раньше, чем Ярослава. Яся на возникшего будто из-под земли Королевича смотрит как на призрака. Или на свой оживший кошмар. Хотя если такие кошмары транслировать по ТВ, то лишь на каналах для взрослых. Наверное поэтому Владик за три месяца так называемых отношений может рассчитывать на целое «ничего» — она-то все забыла давным-давно, а тело до сих пор помнит…       — Королев, ты… ты как здесь оказался?! Ты что, за мной следил? Да ты… ты сталкер! Маньяк! Ярослава бушует — Королев ухмыляется. Довольно, многозначительно, с неприкрытым намеком.       — Надеюсь, сексуальный? Яся отгораживается, руки на груди скрещивает, защищаясь от бесцеремонного взгляда.       — Королев, че тебе надо, а? Елисей выдыхает беззвучно. Сдержанное «поговорить» застревает в горле. Какая тут, к черту, сдержанность? О чем тут вообще говорить? Он ее гребаный год не видел. Он за лето в промежутках между экзаменами подростково-слащавых песен вместо дерзкого рэпа три альбома накатал и запрятал в дальнюю папку, чтобы больше не натыкаться. Он ее фотки в телефоне наизусть выучил вплоть до каждой детали, залипая часами. Он ее тело идеальное, движения безупречные, стоны крышесносные вспоминал и даже в мыслях изменить ей не мог — после того, что было. А она теперь спрашивает, чего ему надо? Ему ее надо. Так, что башню срывает, тормоза отказывают и в мозгу короткое замыкание. Ее надо — всю, целиком и полностью, во всех существующих смыслах, в постели в обнимку, на кухне за завтраком, с Васькой на аттракционах, зимой за городом возле камина, в бархатный сезон на пляже у моря. Все-все-все надо — вспомнить, попробовать, узнать, пережить. И только с ней, а не с кем-то — иначе бессмысленно. Королев на риторический вопрос предпочитает не отвечать. Притягивает ее к себе молча и просто целует. Долго-долго и жадно-жадно, на молотящие по плечам в сердитом протесте удары внимания никакого не обращает и только крепче к себе прижимает. Знает: это же Яся, ее надолго не хватит, и борется она сейчас не с ним, а с собой — хотя и так уже очевидно, что проиграет. Но это тот самый случай, когда поражение слаще любой победы. Елисей — ее поражение.