Солнце угасает

Он пропускает тренировки уже вторую неделю. Он с нежностью наблюдает за тобой, пока ты лежишь на койке. Ты привыкаешь к новому лекарству от своей неизлечимой болезни. Он ненавидит видеть тебя такой. Без твоей широкой, глупой улыбки. Твои глупые шутки, которые, по его словам, он ненавидит. — блять, ***..., —Его голос срывается. Его глаза красные от недосыпа, его до этого идеальная укладка была в беспорядке, пока он уже вторую ночь сидел возле тебя, почти ни разу не отпустив твою руку, лишь единожды, чтобы выйти в уборную и дать тебе поесть. Ты спрашиваешь его о команде, тренируется ли он ещё. От этого Киёми хочет сжать кулаки. —Мне плевать, — резко обрывает он девушку, — я все ещё не знаю, почему я в команде. Видно, как дрожит его голос, как он пытается быть "каменной" стеной для вас, но сейчас его плечи предательски дрожат, а давно уже забытая маска на прикроватной тумбочке уже испачкана вчерашним крем супом, который заказал Сакуса тебе в палату. Он сделал всё, чтобы тебе было комфортно, даже купил одиночную палату и оплатил врачей с другой страны, просто чтобы ты прожила тут чуть-чуть дольше. —Хэй, хочешь уткнуться головой мне в грудь? Ты же любил такое.., — едва слышимый голос проносится в ушах Киёми так громко, как только возможно. Без колебаний и объяснений, он утыкается носом в декольте девушки и теперь он чуть ли не лежит на тебе, пока его руки обвиваются аккуратно, нежно, будто он не с человеком, а с сосудом из хрусталя. Твои руки чувствуются так тепло, это именно то, что ему надо, но чувство вины поглощает его с головой. Мужчина останавливает твою руку, которая уже хотела провестись по его кудрям. У него сбивается дыхание. У тебя БЫЛО такое дурацкое чувство юмора. От слов врачей ему хочется смеяться и кричать одновременно. Он плачет у тебя на коленях. Он пытается спрятать лицо, но ты слышишь его надломленный голос. “Я ужасный парень”, - шепчет он. “Мне все равно, если я буду плакать перед тобой как ребенок. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем я”. Ты лишь поправляешь запутанные кудри с мужчины, успокаивающе что-то напевая, что-то родное и уютное. Киёми всего этого не слышит, не чувствует прикосновений к своей голове, или твоего голоса. Он лишь сильнее сжимает тебя в своих руках, боясь отпустить хоть на секунду, дать слабину, а открывать глаза совсем, они точно красные, стеклянные и будут щипеть от пролитых слез. Сколько уже так прошло? Денб? Неделю?Сакуса сбился со счёту, сбился с тренировок, сбился в счёте времени. Всё, что ему было важно, — твоя улыбка и твое лицо, которое он может не увидеть вновь завтра. Брюнет не хочет, нехочетнехочетнехочетнехочетнехочет. Он совсем не хочет расставаться с тобой даже на какие то жалкие 8 часов, которые для него значали 8 часой переживаний и страданий.Он уже сам не свой, до этого бледная кожа стала ещё бледнее, почти как бумага, а мешки под глазами говорили, что хозяин давно так нормально не спал. Один раз только, когда случайно заснул у твоей койки, сжимая твою руку во сне. —***, пожалуйста, пожалуйста.., —Всхлипы вырываются наружу и голос ещё больше дрожит, —не оставляй меня, пожалуйста. Но ответа не следует. Киёми беспокойно отрывает голову от твоих коленей, оглядывается по сторонам, смотрит на кардиомонитор и глаза мужчины расширяются, а руки предательски дрожат, что он не может ими пошевелить. Маленькая надежда, что устройство барахлит, он поднимает голову к твоему лицу, а твои глаза были закрыты, а тело стало обмякшим. Как так? Как он не услышал? Что делать? Может ты заснула? Мысли перемешиваются в кашу, он подрывается с места и выбегает в коридор, зовёт врачей, все, которые попадаются в глаза, лишь бы они спасли, лишь бы что-то сделали и ты открыла глаза. Лишь бы.. Но его выводят из мыслей потряхивание по плечу, зрачки медленно уставиляются на доктора, который был на всём твоём лечении. У тебя нету пульса, это уже точно. Это конец. Киёми больше не показывает эмоций.