в следующей серии:

— Знаешь что, — Елисей говорит отрывисто, каждое слово на несколько секунд в себе удерживая. — Это все, баста, все, — дышать ему тяжело, за бок схватился. — Вот прям все, — пальцем указательным в потолок тычет. — Да капец!       Не выдерживает, стену подъездную пинает со всей силы, тут же за дверь хватается, чтобы она закрыться не успела. — Ясь, нормально давай, — умоляет практически. — Ну чего ты выдумала, а? Да плевать всем на нас, тоже мне: первый случай в истории. Удалил я фотку, удалил, прекращай это.       В квартиру протискивается, напором своим всего себя показывает: молодого, горячего, заведенного, потерянного до безумия. За руки ее цепляется и взгляд удержать пытается. — Ясь, я тебя люблю, — на выдохе одном. — Мне не плевать на будущее, слышишь, я неправ был. Все круто будет: я экзамены сдам, поступлю, как хотел, бизнес у нас попрет, Васька вон мужиком вырастет. Ясь… прекращай.       Елисей — счастливый до безумия. Эти ее выходки с ума сводят, он столько эмоций не испытывал никогда. Они Матрешкину загород вывозят, по деревьям оба, мужа Наташкиного в багажнике держат, Кузякина после уроков ловят, маман из алкогольной нирваны вытаскивают, а батю из тюрьмы, бурятов на промзоне грабят и вообще отлично себя чувствуют.       Да ни одна девчонка, которая ему якобы подходит, этого не вывезет. С ней вообще никто сравнения не вывезет, бери и рыдай.       Как же достучаться, что нельзя им это терять, вот нельзя и все?! Запрет. — Ясь, — к себе нежно прижимает, а сам балдеет: это же ни с какой травкой не сравнится, это же бомба какая-то, душу в мгновение воспарить заставляет.       Королев в этот момент на дебила пришибленного похож, и она смеется надрывно, отстраняясь. — Макар Андреевич меня убьет, — констатирует спокойно. (Или ты, если ему смелости хватит все рассказать) — Обломинго, — наглый моментом становится, дуралей королевских кровей! — Я тебя защищу. — Себя защити сначала, — фыркает гневно, тут же колючками обрастая. Сегодняшний день — отстой и провокация, и вообще: утро вечера мудренее. — Спать пойдем, рыцарь.       Тут же взвизгивает, на метр от пола оторванная, и в глаза балдежные заглядывает. Улыбку — добрую, которая только в нем встречается, губами ловит. Слов не надо, они все утром прозвучат, когда реальный мир пробьет стену ее квартиры.       Засыпают беспокойно, друг друга с силой к себе прижимая. ***       Макар мечет, рвет и по дому буйный бегает. Ладно он вчера под двумя бутылками виски возлеживал, ему вообще побоку было: кто, где и с кем.       Сегодня как-то не комильфо это принимать, и он в ужасе. — Да как она могла? Валя плечами пожимает.       Как-как, это же Ярослава. У нее взгляд безумный, поступки дерзкие, а словечки вообще землю из-под ног выбивают. — Нифига Сапрыкина шуму навела, — жалуется Настя, но в ее голосе — восторг. — Круто она малолетку Королевского то захомутала. Вы теперь молочные сестры? — Настя, — стонет Валя, в другую комнату выходит, чтобы Макар не слышал этого разговора. — Он же их убьет! У них с Елисеем и так не все гладко было, а тут вообще… даже я бессильна. — Ой, подруга, вечно ты задницей через горящий костер прыгаешь. Ногами надо, Валь, ногами. Ща я эту новую ячейку общества навещу, жди звонка.       Валя телефон к груди прижимает, мысленно фантазируя будущими кровавыми красками.       Макар разбивает пятый бокал. *** — Вы чо, совсем оглохли от счастья своего? Чо дверь не открываем?!       Настя в квартиру заходит, руки в сторону разводит и с чересчур наигранной улыбкой на них напряженных смотрит. — Ой, а что это мы такие испуганные?       Ярослава на стул опускается, подбородок на руки скрещенные складывает и собирается от всего этого цирка абстрагироваться на пару лет.       Елисею деваться некуда, Елисей — мужчина. — А вы тут все собрались по какому-то объявлению? — язвит, хамит и нагло усмехается. — Так мы ничо не продаем. — А я смотрю, вас есть кому лечить, да? — Настюхе палец в рот не клади, она этого паршивца переплюнет по части сарказма. На Сапрыкиных, скромно на диванчике расположившихся, пальцем показывает и охеревает. — Яська, ты, блин, в своем репертуаре! Муж бывший, любовница его и юнец твой. Это чо за маски-шоу? — Я жена, — возмущается Натусик. — И здесь еще Генри. — И Генри, — кивает Настя. — А у вас тоже Генри или это по любви вы такой маразм устроили? — на Королева смотрит, губы скорбно поджимает. Нет, ну Ярослава совсем без мозгов? Ни кожи, ни рожи, ни грамма мужественности! — Слушайте, мы вам безумно не рады, идите-ка вы радовать других, — закипает Елисей, рукой на дверь указывает и сгорбленную Ясю собой прикрывает.       Наташа подскакивает, когда из переноски всхлип доносится, и на середину комнаты выбегает: — А ну хватит! Ребенок чувствует негативные вибрации. — А ты его другому ребенку всучи. Они вместе слюнявчик погрызут, — находится с ответом Настя. — Я не ребенок, — цедит Елисей, который уже сто тысяч раз проклял их город, быдло-людей и протест Яси по поводу переезда в Москву. — Да я про нее, — Музынина к Ясе поворачивается и руки в бока разглагольствует. — Ты чо творишь, мать, там его папаша дробовик заказывает и отпевание заодно. Ну ладно — переспали, с кем не бывает, вы нахрен еще и в семейку играться собираетесь? — Вас спросить забыли, — огрызается Елисей. — Может, раз ты взрослый такой, еще и жениться надумал? — усмехается она. — Или только на словах борзота, а на деле — чик-пик, в кусты? — Может и жениться, — в тон ей говорит, потому что его эти их надежды, что ничего серьезного: чик-пик, уже выше крыши заебали просто. — И это не приглашение. — Елисей, — стонет Ярослава, одним жалобным взглядом его порыв останавливая. — Ну прекращай уже! Ты же видишь… — Что я вижу, Ясь, что? — его возмущению не то что предела нет, уже просто каюк, капец и трындец. — Погнали заявление в загс подавать, у тебя где паспорт вообще? — О, я торт свадебный испечь могу, — вклинивается Наташа, люльку с сыном Королеву втюхивает, и по кухне носиться начинает. — Вы какой любите: бисквит или… — Или вы все ебнулись в край, — констатирует Настюха, скидывая косуху. — Ладно, давайте вашего Генри, посижу пока. А вы в загс тогда валите на Островского. Там если на лапу дать, сразу распишут.       Она Генри себе забирает, умилительно в лицо младенцу смотрит. — Так поехали, мы с Писюшей свидетели будем, — Наташа подругу вверх тянет, чтобы ту быстрее-быстрее и все закончить, а та с Сапрыкиным переглядывается — охуевшие оба. — Вы шибанулись? — Андрей по лбу собственному пару раз стучит, чтобы проверить, не шибанулся ли он. — Какая свадьба? — Наша, — через минуту молчания и напряжения, выдает Елисей. Собранный, серьезный, за новую идею как за спасательный круг держится, хоть убейте — не отступит.       Ярослава как на идиота распоследнего смотрит, чуть ли не у виска крутит, и не понимает, с каких пор в жизни тотальный ужас и арммагедец. — Писюш, не лезь в чужую семью, это вредно для кармы! — наставительно заявляет Натусик, потому что у нее как раз с Королевым любовь, взаимопонимание и ежедневная переписка. Сиамские близнецы, блин. — Ясь, у тебя пятнадцать минут, не вздумай откосить, я на тебя порчу наведу!       Ярослава с улыбкой: вы с синдромом, я лучше вас послушаю и пойду собираться, а там в окно выпрыгну, потому что с ненормальными не спорят встает и ванную проходит, тут же за телефон хватаясь. — Яся? — удивлению Валечки нет конца и края, и на заднем фоне тут же рев взбешенного буйвола. — Что случилось? — Ко мне дуйте мигом оба, — шепчет она. — Они тут с дуба рухнули, в загс тащиться собираются! Я не знаю, что делать! — В окно прыгай, идиотка, — орет Макар, перехватывая телефон: — Ты зачем это делаешь, а? Ладно мне отомстить хотела, но ребенка то за что? — Слушай, Королев, — Ярослава устало переносицу трет и своим же словам не верит: — Ты тут вообще не причем, ясно? Приезжайте уже! *** — Кайф, — Настя зрелищем наслаждаться собирается, поудобнее на диване ерзает и Генри покачивает. Не все же ей шекспировскую постановку ставить, пусть хоть раз в зрителях откажется. — Монтекки и Капулетти! — Женщина, помолчите, — сплевывает Макар, одним своим туловищем полквартиры занимая. — Хам, — припечатывает его Музынина и на Яську смотрит: — Правильно, подруга, ребенка надо от такого папаши уводить, а то мало-ли…       Ярослава руками себя обхватывает, чувствуя нервозность во всем теле. Это же надо было так облажаться и до такого дойти! Врагу не пожелаешь.       Сапрыкины умилительно в середине стоят, к благоразумию окружающих взывают.       Елисей чуть вперёд выдвигается, Яся безропотно за спину и в ладошку ее вцепляется: хер тебе, папочка, мы в комплекте идем. — Товарищи, давайте все спокойно обсудим, — взгляд Вали мечется с одного края в другой и даже психология тут не в силах. — Мы же взрослые люди! — Он — нет, — орет Макар, пальцем в сторону сына тычет и с каким-то особым наслаждением лыбится: — Я тебя в военном училище закрою, щенок, ты у меня юбок ближайшие пять лет не увидишь! — Да пошел ты, — цедит в ответ сыночка. — Мне до выпуска месяц остался, на бабки твои не претендую, размножайся дальше. Если ты сейчас ее у меня заберешь, я тебя убью. — Спокойно так говорит, и ему мигом все верят. — Хм… я бы не стал бросаться такими обвинениями, — пытается встрять Сапрыкин, тут же получая от благоверной. — Не лезь, ты его потом отмажешь, — шепчет она. — Елисеюшка, не переживай, у нас же бизнес!       Настя уже в голос просто, им бы по городам с этим диалогом, аншлаг будет — закачаетесь. — То есть ты родному отцу угрожаешь из-за бабы-однодневки? — уточняет Макар. — Она не баба. — Да она со мной кувыркалась, пока ты ей дифирамбы любовные сочинял! — решает добить он. — Это ты знал?       Сапрыкин лицо кривит, будто лимона обожрался: — Так ты с ним все-таки спала? — Яська, ты мой кумир! — слышится от Насти. — Это ж надо было такой разбег — от старшего к младшему.       Ярослава выдыхает, словно груз с тонну с себя скидывает, и думает, что наконец-то. Теперь он точно уйдет, забудет, к Матрешкиной там вернется. Не позволит же вечно об себя ноги вытирать, он же вспыльчивый. — Я знаю, — пожимает плечами Елисей, ни на секундочку не собираясь их надежды тешить. — Я совсем тупой по-твоему? У меня ее запах на подкорке. Или ты думал, я у Васьки не спрошу, какого он в доме нашем ориентируется? — И ты все равно ей в загс предлагаешь? — у Макара шок, депрессия и творческое выгорание. У него сын — долбонавт. — Я ее люблю, — у Елисея уверенность, самоуверенность и желание послать всех лишних на три буквы. — И мне плевать. — Елисей, — шепчет она. — Мы с тобой тогда не…       Он к ней с улыбкой поворачивается: добрый, понимающий, действительно любящий ее невыносимость. У нее слезы собираются и желание вот как есть — в пижаме — в загс бежать. — Ясь, все в норме, это же до нас с тобой было. Забыли. — Слушай, взрослый ты наш, как ты вообще совместное будущее представляешь? — интересуется Макар, сдерживая желание через колено перекинуть и по заднице настучать. — Ничего, что тебе еще рано о семье думать? В институт ты как ходить собираешься? А если она залетит специально? — Макар, — укоризненно играет бровями Валя. — Прекрасно представляю, — заверяет их обоих Елисей. — В нашем веке уже дистант — основа образования. Деньги у меня свои, не переживай, а семья и ребенок — вообще отвал бошки. Всегда мечтал о крепкой и дружной, ты же знаешь. — Слушай, подруга, я бы на твоем месте его к батарее пристегнула, — задумчивая Настюха смотрит с одобрением. — Валь, извиняй, но он мне больше папаши нравится. Ну и поколение… может мне тоже в школу устроиться? — Ага, номер Лопаткина подкину, — фыркает Елисей, а потом — серьезно — к отцу возвращается. — Я тебя прошу, хоть раз в жизни не лезь к нам. Ты все сделал, я вырос: обутый, одетый, но все — сепарация. У тебя своя жизнь, у нас своя. — Тогда в загс? — через минуту всеобщего молчания и метания грозных взглядов, преувеличенно радостно заявляет Наташа. — Ну, собрались же уже.       У Вали (почему-то именно у нее) глаз дергаться начинает. Своих проблем выше крыши, а тут еще — это вот самое! — А давайте, — смело говорит она. — Сразу все поймем: серьезно эта история или так… — Это ты на меня сейчас намекаешь?       Макар Андреевич разом сдувается, на пассию свою все внимание обращает, и Елисей, пользуясь случаем, всем остальным на выход показывает: валим, пока они очухаются, мы уже брачную ночь праздновать будем.       Настюха за ними вприпрыжку, там явно поинтереснее будет. ***       Ярославу мягко, но непреклонно с водительского сидения отстраняют. — Я с вами поеду, — заявляет Настя. — Чтоб точно доехали, а то по пути сбежите. — Какая прелесть, — пальцем вверх, типа реально «прелесть», и улыбкой от Королевича.       Он машину заводит и быстро трогается, чтобы еще какие-нибудь советчики не повылазили. Если ему Ясю в постоянном кипише не удержать, то со свидетельством о браке она точно никуда не денется. — Ты себе сейчас жизнь поганишь, — не заставляет себя ждать, тут же его за плечо трясет и безумно-растерянной выглядит. — Ну, какой еще брак, Елисей? Тебе о таком даже думать рано! А как же университетские тусовки, молодость, алкоголь? Брак — это же все очень серьезно, ты не готов! — Это ты не готова, — авторитетно заявляет Настя. — Он то как раз молодцом. — Ты меня любишь?       Королевич, который ей под ребра забрался и с блаженной улыбкой внутренности собой заполнил, слишком серьезный для ребенка, слишком правильный для российского мужика, слишком нежности полон для живого человека, а не поэтических стихов. Рэп пишет: о сексе, шмарах и травке, а сам трогательный, ей волосы за ухо заправляет.       Поворачивается и смотрит серьезно, она в панику впадает и ответа не находит. Любит? Как есть, сейчас: весело и безумно — да, конечно. Как в планах на будущее: со штампом и ежедневными походами за ручку, когда все пялиться будут — да фиг его знает. — Елисей… — Ясь, простой вопрос. Ответь и сразу легче станет, — заверяет он, за дорогой теперь следит и не смотрит направо. Обиделся, не принял задумчивость эту. Дура. — Люблю, — Яся вперёд тянется, руку его обвивает и губами в плечо тыкается. — Очень люблю. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой. — Ну романтика-а-а, — горестно-всхлипывает Настюха с заднего сидения. *** — Согласен, — уверенности вот в нем — бесплатно всему миру с горкой отсыпывай. Стоит весь такой: ни шагу назад, ни слова против.       Сапрыкин с удивлением косится, себя видимо вспоминает на этом месте, и часто-часто моргает.       Ахуевает. — Да, — шепчет Ярослава, руку его сжимая со всей силой. — Объявляю вас мужем и женой, — приговаривает их к сроку возмутительно-улыбчивая регистраторша. — Можете поцеловать невесту. — Уже жену, — вставляет Настюха, а потом хлопает под марш Мендельсона.       Натусик слезы вытирает, Генри на мужа переложив, и от избытка чувств выпивает сразу два бокала шампанского. Эта Яся ей все нервы за год знакомства вымотала. Что за человек?!       Елисей весь такой одуванчик — цветет и пахнет, в глаза охуевшие напротив заглядывает и улыбку с лица стереть не может. Он теперь на законных основаниях может… да все он может! — Вот теперь точно ничего не придумаешь, — вырывается у него, и новоявленная супруга кулаком в бок бьет. — Ты моя. — Фак, — смиряется Ярослава. — Фак.       Настюха их со всех сторон на камеру снимает, и она даже думать боится потом эти кадры рассматривать. А детям их как показывать? А с чего у них вообще должны быть дети? А почему они поженились то?       У Ярославы Олеговны голова кругом идет, а тут еще и паспорт возвращать не хотят. — Ты теперь Королева, — довольный муж ярче солнца сияет. — Ну, ты же хотела этого, — тактично отступает за Сапрыкиных Настя. — Какая разница: отец или сын?       У Елисея кислеет физиономия, и на Музынину убийственный взгляд летит, но ей вообще побоку. У нее сегодня лучший-эмоционально-восхитительный день. Она может книгу напишет.