Lullaby for Children's Ghosts

— Ты не знаешь, давно ли у Патричии есть кошка? — Прости, что? Он с кажущимся интересом созерцал совершенно безвкусную картину над камином в одной из гостиных дома де Сантис. Художник не пожалел сил на иллюзию собственного таланта, а догаресса, очевидно, денег на эту фантасмагорическую нелепицу. — Кошка, Corvo. Животное, млекопитающее, передвигается на четырёх лапах, является... — Прекрати. Какая ещё кошка? Прежде чем он успел задать вопрос, в голове уже начала оформляться весьма интересная догадка. Ворон очень кстати вспомнил о том, что о праздновании, возвещающем Имболк, и проходящем в жилище четы де Сантис с положенным ему размахом, сообщают и преподавателям Академии. — Да вот же, чёрная. Спит на кресле возле шахматного столика. Удивлена, что Патричия позволяет ей подобные вольности, обычно... Чёрная, значит. Остаток фразы Лукреции превратился для него в фоновой шум, подобно негромкой музыке, окружающей празднующих. Слегка сузив глаза, он перевёл взгляд на, казалось, мирно спящее животное. «Признаться, не думал, что вы настолько недооцениваете мои умственные способности.» Голос верховного ведьмака прозвучал в голове Эстер неожиданно, заставив вздрогнуть и тем самым выдать себя. Она тихонько вздохнула и перевела взгляд в другой конец комнаты. Отвечать ему она не могла. Обращение позволяло ей говорить только с фамильяром — видимо, в силу его анималистической природы. А вот слышала прекрасно. Ворон стоял, слегка опираясь предплечьем на спинку высокого стула. Эстер встретилась взглядом с пристально изучающими её светлыми глазами. Ясон, естественно, пребывавший в своей нематериальной форме, недовольно изрёк: «И каким ветром его сюда занесло...» «Исходя из того немногого, что я о нём знаю, очевидно, Бореем.» «Да уж, ведьма, не очень-то тебя отец баловал, если из детских книжек, судя по всему, у тебя имелись только мифы Древней Греции. Вроде же при деньгах человек, что за спартанские методы... Так, подожди-ка, это, кажется, заразно.» «Не только, не волнуйся за моё печальное детство. Но больно уж удачные подворачиваются сравнения, как ты уже успел убедиться сам.» «Однако, он прифрантился... Правда, дама рядом с ним совершенно не вызывает у меня симпатии.» «Touchе́. Это же Лукреция.» «Ах, эта. Что ж, хороша. Жаль даже, что такая вредина.» Верховная ведьма, облачённая в красное, и впрямь выглядела ослепительно. Эстер старалась не надумывать себе лишнего, когда она – исключительно на её взгляд, конечно – излишне близко склонялась к Ворону, чтобы что-то ему сказать. Замужняя женщина, всё же. Да и знают они друг друга не первый, дипломатично выражаясь, год. Стоило бы воздержаться от подобных мыслей. В конце концов, они сегодня здесь совершенно не за этим. Она вновь посмотрела на Ворона. Он негромко беседовал с каким-то моложавым мужчиной, наконец, отведя от неё внимательный взгляд. На нём действительно был дорогого покроя костюм, которого она не видела прежде. И, который, естественно, бессовестно ему шёл. Эстер усилием воли заставила себя перестать разглядывать его. Затем нарочито небрежно потянулась и плавно спрыгнула на пол. Среди разговоров, неторопливо текущих в основной зале, где на данный момент сосредоточилось празднество, она не услышала совершенно ничего примечательного. Значит, пришло время обследовать дом. *** Через некоторое время Ворон бросил взгляд на уже пустующее кресло. Разумеется, она воспользовалась этой очень удобной возможностью ускользнуть от его взора. Иначе это была бы не Эстер. Он будто бы мимоходом заметил, когда Патричия прошла мимо него, смеясь чьей-то шутке: — У вас сегодня не совсем обычный гость. — А, это милое создание... Вы не поверите, я нашла её сегодня в саду — она пряталась за фонтаном. Мне показалось, что она напугана, и, скорее всего, голодна, поэтому я впустила её в дом. Я люблю кошек, и буду рада, если она вдруг решит задержаться. — Им свойственно самим выбирать себе хозяина. Люди несколько заблуждаются, когда думают иначе. — Приятно слышать, что вы разделяете мою симпатию к этим прекрасным животным. Жаль, что она не распространяется на танцы — ваша дама сегодня выглядит восхитительно. — Пожалуй, воздержусь. У моей дамы, к сожалению, несколько иные планы на сегодняшний вечер. Прошу меня простить. Он откланялся, прежде чем Патричия успела удивиться. Ему очень хотелось задать «милому созданию» несколько вопросов. Вечер, судя по всему, наконец, обещал хоть что-то интересное. Ворон лишь надеялся, что не слишком. *** Эстер осматривала одну из гостевых спален на предмет чего-то необычного. Пока её внимание, впрочем, не привлекла ни одна комната в доме де Сантис. Заурядная спальня, обставленная с несколько излишней помпезностью, свойственной этому особняку. Ничего хоть сколько-нибудь странного. Она уже собиралась было юркнуть в коридор, как дверь с негромким хлопком закрылась прямо перед ней. Эстер раздражённо зашипела, уже понимая, кого увидит сейчас. И оказалась совершенно права — буквально через секунду пространство заполнило знакомое давление силы, сопровождающее Ворона при перемещениях. — Попалась. Она недовольно взглянула на него. «Нашёл развлечение...» «Не будь к нему так строга. Думаю, это одна из тех немногих вещей, что всё ещё кажутся ему... занятными.» «Не вижу ничего занятного. У нас осталось не так много времени.» Смотреть на верховного ведьмака снизу вверх, однако, ей всё так же не нравилось. Эстер ловко вспрыгнула на этажерку неподалеку и продолжила сверлить мужчину глазами. Её неприветливость — вполне объяснимая – совершенно не произвела на него никакого впечатления и никоим образом не обескуражила. Если, конечно, и было что-то ещё на этом свете, действительно способное оказать на Ворона подобное воздействие. «Триликая Геката, будь добр, донеси, наконец, до него за меня ценную информацию, что у кошек тоже имеется личное пространство! Сколько можно меня хватать! Не царапать же мне ему руки...» «Будто тебе так уж хочется, ведьма.» Она и в самом деле больше не могла толком злиться, ощущая знакомое тепло рук даже сквозь тканевые перчатки. Ворон, конечно, искал её не для того, чтобы, как ни в чём не бывало, устроить сейчас у себя на руках. По крайней мере, не совсем для того. — Предполагаю, что Эстер сейчас несколько ограничена в вербальных возможностях. Рассказывай. Ясон чуть нахохлился для пущей важности. — Уверяю вас, синьор, мы находимся здесь на совершенно законных основаниях. Фамильяр тут же добавил себе под нос: — Удивительно, конечно... — Что есть, то есть. И на каких же? — Синьора де Сантис обратилась к ректору Санторо с просьбой изгнать проклятие, которое изводит её уже несколько недель подряд. Эстер воспользовалась Обращением, чтобы беспрепятственно послушать разговоры гостей — на тот случай, если кто-то желает супругам зла — ну и, конечно, чтобы осмотреть дом. — Что за проклятие? Насколько опасное? Филин успокаивающе ответил: — Ничего существенного, синьор. Технически, это даже и не совсем проклятие. Ритуал Упокоения — в доме есть неприкаянная душа. Эстер сразу подумала, что сущность, очевидно, находится в стенах дома, поскольку особняк долго пустовал, прежде чем чета де Сантис выкупила и отреставрировала его. Она выяснила, кто проживал в доме до Альвизе и Патричии, и подробно разобрала все случаи хоть сколько-нибудь подозрительных смертей. — Умница. В его голосе не было ни иронии, ни снисходительности. Только мягкость, обычно столь несвойственная верховному ведьмаку. Филин гордо приосанился: — Да, такая она, наша Эстер... — Что оказалось причиной? Вернее, кто? — Мальчик. Чуть меньше года... очень скверная история. Отец жестоко убил мать из ревности — молодая дурочка после свадьбы завела интрижку с приятной наружности джентльменом по соседству. А муж, как выяснилось уже несколько после, не способен был иметь детей. Эстер предполагала, что он хотел лишить жизни и ребёнка, но, видно, так и не смог. Сам потом свёл счёты с жизнью после содеянного. — Что стало с ребёнком? — Он был маленьким. Слишком маленьким... В большом доме едва ли слышно детский крик, а входная дверь была заперта изнутри. Лишь спустя время обнаружили, что случилось. До этого жили тихо, не привлекая к себе какого-то особенного внимания. Филин будто споткнулся о следующую фразу. — Скорее всего, он умер от голода. Их нашли через неделю, всех троих. Семья девушки забеспокоилась и решила нанести им визит, так как раньше молодая мать постоянно поддерживала связь со своими родителями. Ворон заговорил не сразу: — Когда Эстер собирается начать ритуал? В полночь? — Да. Действие Обращения закончится в половину двенадцатого. — Радует, что хотя бы кто-то из нас в этом так уверен. Ясон поспешно заверил его: — В этот раз без осечек, синьор. Всё по науке сделали. — С осечками, или нет, будет ясно, когда она сможет обратиться назад. Я найду вас ближе ко времени. — Благодарю вас, синьор. Ворон кивнул, возвращая Эстер на прежнее место. — Будьте осторожны. Позови меня, если поймёшь, что ей что-то угрожает. Филин ехидно осведомился: — Синьор, а дети до семи лет считаются? Мужчина усмехнулся. — Пожалуй, что вполне да. Постарайтесь избегать столь нежелательных столкновений. — Приложим все усилия, уж поверьте. Неделей назад Тихий детский плач каждую ночь сводил Патричию де Сантис с ума. Она бесцельно бродила по огромному дому, до боли в глазах вглядываясь в его тёмные коридоры. «Что же тебе нужно, маленький?.. Отчего ты так горько плачешь?» Плач ребёнка, помимо того, что отобрал у неё покой и сон, приносил ей тяжёлые мысли о том, что у неё и Альвизе так и не было общих детей. Всю свою жизнь Патричия де Сантис была уверена, что ей так и не доведётся об этом жалеть. Но старость подобна лезвию хорошего швейцарского ножа — она столь же остра и непреклонна. И в последние несколько лет женщина всё чаще ловила себя на мысли, что с грустью смотрит на играющих детей, когда наносила визиты приятельницам. Ей показалось тревожным то совпадение, что она начала слышать детский плач именно тогда, когда мысли о так не родившемся собственном ребёнке начали одолевать её всё чаще и становились всё тяжелее. Промучившись две недели, она, наконец, набралась храбрости и запросила аудиенцию у Франчески Санторо, в надежде, что та со свойственной ей дипломатичностью не отправит её к лекарю соответствующего профиля. Однако ректор Академии приняла её на следующий же день после полученной просьбы, за что догаресса была ей крайне признательна. — Сущность как-то пыталась вам навредить? — Нет. Но он так горько плачет, что у меня уже изболелось всё сердце... Я не знаю, на что способны подобные... существа, но оно ни разу не пыталось причинить мне вред. Или разрушить что-то в доме. Синьора де Сантис нервно вздохнула, вращая одно из дорогих колец, украшающих пальцы. — Альвизе говорит, что ничего не слышит, и только раздражается, когда я заговариваю об этом... Быть может, я и вправду схожу с ума и лишь отнимаю у вас время. — Пожалуйста, закончите мысль, прежде чем мы перейдём к гипотезам. — Благодарю вас. Я уже и сама ни в чём не уверена... Догаресса помолчала, позже добавив: — Кроме одного. Мне очень жаль этого ребёнка. У меня нет своих детей. Но, судя по всему, мальчик ещё совсем мал, и если его душа страдает — я хочу помочь ей обрести покой. Леди проклятий задумчиво обхватила пальцами подбородок. — Увы, по определённым причинам я не смогу помочь вам сама. Де Сантис устало кивнула, очевидно, и не надеясь, что ректор Академии поверит ей на слово. Люди крайне редко отказывали Патричии, учитывая её положение в обществе, и Франческа Санторо, вероятнее всего, просто проявила вежливость, приняв её лично, а не отделавшись сухим письменным отказом. — Благодарю вас за уделённое время. Я подумаю насчёт... надлежащей помощи. Франческа бросила на собеседницу острый взгляд: — Вас уже пытались лишить жизни не вполне обычным образом, синьора де Сантис. Если бы я не видела в этом случае ничего подозрительного — вежливо посоветовала бы обратиться к лекарю. Я получаю достаточно абсурдных просьб подобного плана и умею отличать одно от другого. И я не сказала, что не верю вам. Она изящным жестом пресекла очередную попытку собеседницы поблагодарить её. — Повторюсь, я не могу помочь вам сама — в силу некоторых обстоятельств. Но, безусловно, знаю, к кому вы могли бы обратиться. *** Эстер остановилась на изумрудном бархатном платье с корсетом, прекрасно оттенявшем её золотистый цвет кожи. — Не хочешь рассмотреть что-то более... удобное? На случай непредвиденных ситуаций, скажем так. Хоть я и очень надеюсь, что таковых не будет. — Мне, возможно, придётся какое-то время быть на глазах у гостей, когда всё закончится. И, да, я тоже на это надеюсь. Эстер пристально взглянула в зеркало. Глаза обрамляла красноватая кайма. Неожиданно для себя она практически не спала ночь, думая о маленьком ребёнке, отчаянно, до хрипоты, звавшем мать в пустом доме, и до самой своей смерти не понимавшего, что никто так и не подойдёт к его кроватке. Она надеялась, что мальчик понимал... немногое перед своей кончиной. И в то же время вплоть до забрезжившей розоватой рассветной кромки мучительно старалась отогнать от себя образ одиноко лежащего в колыбельке малыша, плач которого становился тише и безнадёжнее день ото дня. Её вновь стало знобить при мысли о том, какой мучительной смертью довелось умереть младенцу. Она постаралась отвлечься, перебирая в уме всё необходимое для ритуала Упокоения. — Ему ничего не станешь говорить? Мало ли, случится что... — Нет. Ничего не случится. Не должно. Как-то же я справлялась прежде. Зачем доставлять лишние хлопоты? К тому же, если ректор Санторо доверила мне этот вопрос — значит, она уверена в моих силах. Им обоим было ясно, что причина нежелания Эстер сообщать Ворону о сегодняшнем вечере была совершенно не в этом, но Ясон не стал с ней спорить. За это она была ему искренне благодарна. *** В этот раз она обратилась без неприятных последствий в виде частичной потери памяти, обуви и пробуждений в чужой постели. Она бросила взгляд на часы, стоящие на комоде в очередной спальне. Четверть двенадцатого. Даже немного раньше. Ей пришло в голову, что, будь он рядом, возможно, не удержался бы вновь от колкой, но очень личной для них обоих, шутки. Она одёрнула себя, не позволяя ненужным сейчас мыслям заполнить голову. Но это заставило Эстер задуматься на мгновение, не стоит ли оповестить верховного ведьмака о том, что она, вероятно, приступит к ритуалу раньше, чем планировала. Однако ребёнок ещё был слишком мал, чтобы наполниться той злобой, что позволяет неупокоенным душам нанести ощутимый вред. Стоило ли создавать о себе впечатление человека, не способного справиться даже с такой элементарной задачей, учитывая то, что она преподаёт подобную дисциплину в Академии? Приняв решение, Эстер забрала туфли, предусмотрительно спрятанные прежде, но обуваться не стала, не желая ограничивать себя в подвижности. И тут же замерла, услышав тихий, почти бестелесный голос: «Мама...» Это были даже не слова в полном их понимании — умерший ребёнок был слишком мал, чтобы говорить. Скорее, эмоциональный импульс, призыв, принявший форму того, в чём он больше всего нуждался в момент смерти. И который, возможно, могла слышать только женщина. Эта мысль уже приходила в голову Эстер. Скорее всего, именно поэтому Альвизе де Сантис удалось сохранить свой покой и сон. Она привычно очертила круг мелом и сказала успокаивающе: — Потерпи немного, пожалуйста. Совсем немного. Эстер почти закончила приготовления, как обрушившееся ощущение чужого присутствия обожгло её изнутри. И это совершенно точно была не душа погибшего ребёнка. Она быстро оградила магией глаза и лишь затем позволила себе развернуться. Сущность стояла неподалёку от Эстер, нехорошо и цепко разглядывая её чёрными провалами глаз. Она имела вид женщины, невысокой, совсем тоненькой. Эстер быстро возвела вокруг себя щит на случай, если она попытается ей навредить. Энергия, расходившаяся от неё, была тёмной, хаотичной, почти кричащей. Эстер мгновенно поняла, кто стоял перед ней. Судя по всему, Патричии она не являлась, иначе бы ректор обязательно предупредила её. Могла ли догаресса умолчать об этом намеренно? Но какой в этом смысл? Она покачала головой, отгоняя от себя ненужную сейчас аналитику. Сущность уже была перед ней, и, судя по всему, женщина — вернее, то, что когда-то было ею — была настроена вовсе не дружелюбно. С ней уже произошло то, что часто превращало неприкаянных в проклятых — сердце переполнилось ненавистью, скорбью и злобой. Вдобавок, ей могло показаться, что Эстер хотела причинить ребёнку вред. Сильные эмоции всегда делали людей уязвимее перед подобной магией. Ей вспомнилось, какую мощь набрало проклятие на пустошах в Йоркшире год назад, когда Джиованни сообщил ей о смерти брата. Защититься от проклятия хотя бы временно она, безусловно, могла, а вот изгнать столь же быстро, как и всегда, вряд ли. В конце концов, изначально планировалось совсем не это. Она попробовала заговорить с ней. — Ты ведь мать этого мальчика, верно? Я не причиню ему вреда. Женщина продолжала смотреть на неё в упор, бессловесно и тягостно. Эстер невольно передёрнуло, когда блик неверного пасмурного света скользнул по её лицу. Пустые глазницы. Она вспомнила газетный лист, в котором рассказывалось о трагедии. А ещё Эстер поняла, почему та молчала. Говорить ей было тоже нечем. Амок ревности сделал из некогда влюблённого мужчины безжалостного зверя. Женщина качнула головой в сторону защитного плетения, очевидно, ощущая его присутствие. Затем вдруг почти робко поманила её за собой. Эстер коротко покачала головой. — Прости меня. Я не могу покинуть круг, пока не пойму, что властно над тобой. Лицо стоящей напротив исказилось в болезненной гримасе. Она медленно опустилась на колени и протянула к ней руки в мольбе. Сущность будто не хотела вредить ей. Проклятие, судя по всему, ещё не окончательно взяло над ней верх, и Эстер подумала, что с ней можно попробовать договориться, по возможности избежав неприятных последствий. — Чего ты хочешь? Попытайся обратиться ко мне мысленно. При жизни ты не могла этого делать, и я понимаю, что это звучит странно. Но тогда я смогу помочь вам гораздо быстрее. Твоему сыну удалось это сделать. При его упоминании несчастная закачалась, глухо, бессильно мыча. Эстер не двигалась, размышляя, как быстрее и точнее выяснить то, что ей было нужно. Попросить написать? Но на чём? «Ясон, ты здесь?» Фамильяр не ответил. Она повторила призыв. Тишина была странной, неестественной, будто бы болтливого филина никогда не существовало. Это неприятно удивило её. Последствия Обращения? Она вновь что-то могла сделать не так? Эстер попыталась отправить зов Ворону. Ситуация принимала всё более нежелательный оборот, и становилось не до сантиментов и выяснений отношений. Ничего. По её телу скользнул неприятный холодок. Женщина всё ещё впивалась в неё тёмными провалами глазниц. Плач послышался снова — горький, безнадёжный, надрывный. Сущность болезненно заметалась, отчаянно ударяя руками по доскам пола и вновь издавая нечеловеческие звуки. Стенания стали громче, ощутимее, будто уплотняя воздух вокруг. Эстер ощутила, как голову охватили стальные тиски, с каждым глухим ударом о дерево сжимавшиеся всё сильнее. Плач, и без того рвавший ей до этого сердце, превращался теперь в немыслимую какофонию звуков, выворачивавшую нутро и сводящую с ума. Эстер пошатнулась. В глазах потемнело. Её взгляд упал на часы. Стрелки замерли в одном положении. Пространство вокруг закольцевалось. Всё оказалось куда серьёзнее — сущности, способные менять реальность, обладали огромной силой. Страшное горе, проживаемое матерью из века в век, сделало её способной на гораздо большее, чем Эстер могла ожидать. И, что было самым неприятным, — сталкиваться с подобным до сих пор не доводилось даже ей. Её пытливый разум непременно бы порадовался столь ценной возможности получить новый опыт, будь она лучше подготовлена к ситуации. На помощь извне надеяться не приходилось, а, значит, Изгнание нужно было провести немедленно. Но говорить одержимая не могла — даже если бы и хотела — а кошмарные крики по-прежнему сводили её с ума, лишая рассудка. Звук страшно и неумолимо нарастал. Эстер в отчаянии закрыла уши руками, но это было бессмысленно — жуткие вопли раздавались внутри её собственной головы. Она сжалась, пытаясь скрыться, спастись от шумового вала, настигающего со всех сторон. Из горла невольно вырвался глухой стон — она тщетно пыталась стряхнуть с себя отвратительное оцепенение, неотвратимо сковывавшее её по рукам и ногам, чтобы услышать себя в этом кошмарном переплетении звуков, будто поглощающем её целиком. Неожиданно всё стихло. Женщина по-прежнему сидела, прижав руки к груди, не сводя с неё того, что когда-то было глазами. Эстер подрагивающей рукой вытерла тонкую струйку крови из носа. В голове начало немного проясняться. Мальчик всё ещё плакал, слышимый лишь ими двоими. Существо сложило руки, словно прижимая к себе невидимое дитя, всё так же монотонно раскачиваясь. Эстер замерла, вглядываясь в неё. Решение пришло к ней по наитию. Она медленно опустилась на пол, подобрав полы платья. «Мне бы крылья, чтобы укрыть тебя, Мне бы вьюгу, чтоб убаюкала...» Женщина замерла, чутко вскинув голову. «Мне бы небо чёрное показать, Мне бы волны, чтобы тебя укачать...» Плач, прежде почти непрерывно раздававшийся в комнате, становился всё тише и тише. Она и сама не понимала, откуда знала эти слова так хорошо. Её охватывала непостижимая, пронзительная печаль. «Мне бы в колыбельную тишину, Точно корабли, проплывают сны...» Эстер пела. Негромким, всё ещё чуть неверным ей после пережитого голосом. Пела тому ребёнку, что плакал в этих стенах два века назад. Пела ту, последнюю колыбельную, что так и не смогла допеть его мать. Мальчик затих. «Эту колыбельную пела мне мама.» Осознание остро ударило её где-то под сердцем. Она ощутила, как слёзы, горячие, непослушные, обжигают глаза. Платье быстро расцвечивали небольшие тёмные следы — будто она сама стояла под тем дождём, что прежде шумел за окном. Женщина не издавала ни звука. Эстер взглянула на неё, вытерев непослушные дорожки слёз со щёк. Плечи женщины мелко подрагивали. Эстер показалось, что им впервые удалось увидеть друг друга — пусть и не человеческими глазами. Сущность протянула ей свёрток из своих пустых рук в немой просьбе. — Я понимаю. Я хочу помочь тебе. Если не смогу сейчас — то вы так и останетесь здесь в плену. Но мне нужно имя. Имя твоего мальчика. Как его звали? Женщина вздрогнула и вновь мучительно застонала сквозь плотно сжатые губы, тщетно пытаясь исполнить её просьбу. То, что контролировало её, хоть и, к счастью, пока не полностью, мешало им говорить друг с другом. Эстер предприняла ещё одну попытку, понимая, что второго вмешательства она может не пережить. — Помоги мне, пока слышишь меня. Прошу. Попробуй ещё раз заговорить со мной. Не так, как обычно. По-другому. Обращаясь ко мне, скажи его имя у себя в мыслях. Она продолжала говорить, видя её отчаянные попытки. — Это спасёт его. Спасёт твоего мальчика. Лицо женщины исказилось в болезненной гримасе. А затем Эстер ощутила, как что-то коснулось её — блеклое, неверное, как огонёк свечи, пытающийся не погибнуть под порывом ветра. «Д...ид.» Эстер ощутила, как эти обрывки с чудовищным усилием пытаются достичь её разума, точно проходя через каменную стену. Она взмолилась Гекате, чтобы несчастной матери при жизни пришёл в голову один из самых тривиальных итальянских вариантов имени, известных ей. Давид. Эстер произнесла имя мальчика вслух. Она не ошиблась. Невыносимое сплетение звуков вновь начало заполнять голову, но имени ребёнка было достаточно, чтобы завершить ритуал Изгнания. Не Изгнания, несмотря на те слова, что ей надлежало произнести. Упокоения. Того, что было так необходимо им обоим. «Спите спокойно.» Она сделала глубокий вдох. — Requiescat in pace! Крик на мгновение достиг совершенно безумной частоты, едва не лишив её сознания. Эстер вновь инстинктивно обхватила голову руками в попытке защититься. А затем всё затихло. Она поднялась на ноги и тревожно прислушалась. Тишина. Секундная стрелка на часах возобновила свой ход. Но Эстер уже и сама поняла, что всё закончилось. В комнате мгновенно стало легче дышать. Тяжесть, прежде сковывающая грудь при вдохе, исчезла. У неё всё ещё звенело в ушах. Она подошла к окну, вслушиваясь в тихий шум дождя, будто убаюкивающий её растревоженный вторжением разум. Снизу слышался негромкий смех гостей и музыка. Эстер почувствовала только сейчас, насколько сильно ритуал ослабил её в этот раз. Она забралась на подоконник и устало прижалась к стеклу, механически фиксируя глазами дорожки капель, стекающих по нему. Она просидела бы так ещё пару часов, если бы не Ясон, обеспокоенно спросивший её: «Эстер?.. Ты готова? Скоро полночь. Мне отчего-то тяжелее принять физическую форму, чем обычно. И я не мог говорить с тобой какое-то время.» Эстер почувствовала огромное облегчение. Ей было очевидно, что неспособность мысленной связи, ставшая следствием встречи с проклятием, была временной, но слышать Ясона вновь было чудесно. «Как я же рада тебе, мой друг... Ты даже не представляешь, как я рада. Правда, у меня совсем нет сил. Так что, боюсь, с приветственными щипками клювом придётся немного подождать.» Она устало улыбнулась. «Прошу меня простить, это когда же я кусался?! Между прочим, я иначе воспитан...» В голосе её верного фамильяра вновь отчётливо зазвучало беспокойство. «Эстер, ты точно в порядке? Мне кажется, тут что-то очень не так.» Она бросила взгляд на часы. Половина двенадцатого. Удивительно. Минула всего лишь какая-то четверть часа, а ей показалось, что прошла вечность. «Я провела ритуал.» «Что?! Когда ты успела? Кто, скажи на милость...» «Я обязательно расскажу тебе всё позже, ладно? Сейчас просто не справлюсь с твоей сотней вопросов. Всё в порядке, правда. Теперь всё в порядке...» Она отчётливо чувствовала его облегчение, смешанное с негодованием и любопытством. Материальность их связи наполнила её искренней радостью. «Прямо уж и сотней... Ну и новости, ведьма... Постараюсь, конечно, раз такое дело. В общем, сиди тогда там и никуда не уходи. Пожалуйста.» «Почему?» Она услышала, как открылась дверь, прежде чем успела получить ответ. *** — Эстер? Вы здесь? Она отчётливо расслышала напряжение в голосе Ворона. Эстер тяжело вздохнула и обхватила себя за колени. Что ж, потрясающее время и место для беседы — всё, как у них с недавних пор повелось. — Да. Но Ворон уже подошёл к её укрытию, расслышав источник звука. Она устало посмотрела на мужчину, не меняя позы. — Вы целы? Мне стоило вернуться к вам раньше. — Я в порядке. Но ритуал прошёл... несколько иначе, чем я ожидала. В конечном счёте мне всё же пришлось иметь дело с проклятием. — Предполагаю, что ваше «несколько» — сильное преуменьшение. Я отправился к вам сразу после одиннадцати часов и совершенно уверен в том, что видел все двери, кроме этой. Он окинул Эстер взглядом, убеждаясь, что её самочувствие можно во всяком случае назвать приемлемым. — Я рад, что вы целы. Проклятья, обладающие способностью влиять на пространство и время, безусловно, относятся к наиболее сильным. Как вам удалось совладать с ним в одиночку? Она слегка поморщилась и потёрла лоб. — Не совсем... обычным способом. Вряд ли вы возьмёте его на вооружение. Эстер бесцельно провела пальцем по поверхности стекла. Разговор казался странным, почти сюрреалистичным, будто вернув их в то время, когда они обсуждали произошедшее на острове Тессера. — И всё же? — Я спела мальчику колыбельную. То, что так и не смогла сделать его мать перед смертью. Она выпрямила спину, опираясь на откос окна. — Впрочем, мой скепсис излишен: у вас достаточно приятный голос. — Колыбельную, что пела вам мать? Эстер кожей чувствовала его взгляд. Он не подхватил её шуточный тон разговора. Она посмотрела на него, удивлённая: — Как вы узнали? — Не знал. Предположил. Ведь что-то заставило вас плакать. Её голову посетила совершенно ненужная мысль о том, как она, должно быть, выглядит сейчас. — Механизмы человеческой памяти удивительны. Это самый очевидный ответ, учитывая то, что своих детей, насколько мне известно, у вас нет. — Нет. И пока не предвидится, хоть вы уже и успели напророчить мне парочку. — Мне стоило быть более осторожным в своих словах. — Возможно. Эстер безучастно посмотрела в окно на потоки воды. Затем вдруг спросила: — Вы... вспоминаете о близких? — Да. Вспоминал. Он молчал, теперь, как и она, всматриваясь в дождь за окном. Эстер решила, что Ворон ограничится подобным ответом — кратким, как и всегда. Она уже успела пожалеть, что спросила его об этом, рискуя разбередить больное. Вспоминал. Она не знала, саднили ли ещё эти раны, покрылись ли заскорузлой пылью прошлого и забытого. Но даже мысль о том, чтобы причинить ему боль, вызывала в ней отторжение. Пусть даже и предполагать то, что подобные разговоры действительно могут тяготить его чем-то ещё, кроме чужого любопытства, было несколько наивным с её стороны. Но он заговорил вновь. — В своё время память — это всё, что мне оставалось, Эстер. Мне далось нелёгким трудом научиться не жить ею. Это был очень горький урок. Эстер мгновенно поняла, о чём он говорил. Не только о себе. Что-то внутри отозвалось ноющей тоской. Тадди. Она молчала, не в силах сейчас искать слова. В голове противно шумело. — Простите. Это было совершенно неуместно. Я и сама не уверена, что готова продолжать этот разговор. — Мне не нужно объяснять причины, Эстер. Вы устали. И у вас есть веская причина злиться на меня. Эстер раздражённо потёрла виски. — Да, я злюсь. Но не только. Есть фактор, делающий меня перед вами уязвимее. И он, к моему огромному сожалению, вам с недавней поры прекрасно известен. — Разве вам есть, от чего защищаться? Почему вы никак не возьмёте в толк, что я лишь пытаюсь уберечь вас? Он подошёл ближе, оказываясь совсем рядом. — Об этом неплохо было бы прежде спросить меня саму. Знаете, у людей есть прекрасная привычка — периодически говорить друг с другом. Её снова охватила неприятная слабость. — Боюсь, что противоречу сама себе, но я не хочу продолжать именно этот разговор, прошу меня простить. Мы уже достигли определённого понимания, и мне действительно необходимо отдохнуть. Эстер спустилась с подоконника и, выпрямившись, пошатнулась, ощущая, как пол предательски ушёл из под ног. Вокруг её талии надёжно сомкнулось бережное кольцо рук. Объятия мужчины были гораздо крепче тех, что требовались для того, чтобы просто помочь ей найти опору. Она молча прижалась щекой к его плечу и устало прикрыла глаза. — Геката, зачем вы мучаете меня? — Мне следовало позволить вам изящно рухнуть на твёрдый пол? Она ощутила, как Ворон коснулся подбородком её макушки. — Упрямица. Вы мучаете меня не меньше. И даже не знаю, отдаёте ли себе в этом отчёт. Эстер не знала, сколько они простояли так, вслушиваясь в шум дождя за окном. Тихий звук открывающейся двери заставил её отступить от него на шаг. Ей показалось, что он бы не стал выпускать её из рук, но она, тем не менее, отстранилась, бросив на него быстрый взгляд. Патричия всплеснула руками при её виде: — Эстер, милая, я чуть не сошла с ума, когда обнаружила, что вы исчезли! — Всё хорошо, синьора де Сантис. Я сделала всё необходимое. Проклятие больше не потревожит вас. О деталях произошедшего она разумно предпочла умолчать. — Это прекрасная новость. Но самое главное, что вы целы, хвала Первозданному... Догаресса перевела взгляд на Ворона, улыбнувшись: — Ну конечно. Как же вы могли оставить даму в беде? — Я совершенно не заслуживаю похвал, синьора де Сантис. Синьорина Кроу прекрасно справилась сама. Как и вы, я лишь успел убедиться, что всё в порядке. Патричия бросила на Эстер полный благодарности взгляд: — Вы сделали всё безукоризненно, моя девочка. Гости даже ничего не почувствовали. Вот только... Женщина рассмеялась. — Один из моих маленьких визитёров очень расстроился, когда обнаружил, что кошка, с которой ему так хотелось поиграть сегодня, убежала. Я заверила его, что она отправилась по своим кошачьим делам, и с ней будет всё хорошо. — Разумеется будет, Патричия. Спокойная уверенность, прозвучавшая в его голосе, заставила её сердце на миг сжаться. Она только сейчас заметила, что Ворон так и не отошёл от неё на расстояние, хоть сколько-нибудь соответствующее его безлико-вежливому «я лишь успел убедиться, что всё в порядке». — Вижу, вы были прекрасно осведомлены о происходящем. — Само собой, синьор верховный ведьмак. Зачем же мне чинить препятствия человеку, который любезно взялся помочь мне в том, в чём я совершенно ничего не смыслю? — Исключительно верный подход к делу. Женщина рассмеялась. — Вы прагматичны, как и всегда. Но мне приятно видеть, что моя спасительница теперь в столь надёжных руках. Синьорина Кроу, уверена, я могу с чистой совестью оставить вас — боюсь, гости не простят хозяйке празднества долгое отсутствие. — Конечно, синьора де Сантис. Наслаждайтесь праздником. Эстер бросила взгляд на Ворона. Ничего не выдавало его прежних эмоций. Де Сантис церемонно распрощалась с ними, ещё раз пылко поблагодарив Эстер напоследок. Они вновь остались вдвоём. Эстер неловко начала, чуть нервно заправив прядь волос за ухо. — Думаю, что мне стоит... Он прервал её. — Думаю, что вам стоит незамедлительно последовать совету Патричии. Чем скорее вы сможете отдохнуть, тем лучше. Позволите? Вопрос мужчины скрывал гораздо больше простого уточнения. Он протянул ей руку. Магии Ворона было достаточно лишь касания, чтобы перенести их обоих в Академию, но вместо этого она молча переплела свои пальцы с его, ощущая, как он мягко сжал их в ответ.