Эрик и магия Востока

Кристина вошла в свою новую комнату и для начала осмотрелась. Кровать с балдахином, туалетный столик с круглым зеркалом, бюро с письменными принадлежностями, камин с решеткой, каминная полка с фарфоровыми часами, вазами и статуэтками, на полу - роскошный персидский ковер с мягким ворсом, милые пасторальные пейзажи на стенах с голубыми обоями. На первый взгляд ничего необычного. Но было ещё одно зеркало в углу - большое, от пола до потолка, в старинной раме с потемневшей позолотой. Она подошла к нему тогда в первый раз со свечой и свеча перед ним погасла. Возник безотчетный страх. - Софи! - позвала она свою камеристку. Та что-то задержалась на лестнице с ее вещами. Старая нерасторопная Софи, служившая горничной у недавно почившей матушки Валериус. Когда она вошла, Кристина скомандовала немедленно достать большую простынь или покрывало, чтобы занавесить, скрыть холодную темную гладь. Прежде она никогда не боялась зеркал. То зеркало в ее артистической комнате, хоть и было с секретом, так ее не пугало. - А что же вы хотели, мадам, выйдя замуж за колдуна - шепотом проговорила испуганно - настороженная Софи, - здесь всего можно ожидать... Словно в подтверждение ее слов за дверью послышался скрип колес и тоненький голосок автомата-прислуги: - Хозяин просит Вас вниз, к столу. - Я буду через двадцать минут, не раньше, мне нужно разобрать вещи и переодеться, - ответила девушка, стараясь быть спокойной. "Кому я отвечаю? Бездушному автомату?" Сохранять спокойствие было очень трудно. Она стояла посреди комнаты все ещё в том платье, что было на ней на венчании в церкви Мадлен. Белое, шелковое, прекрасно сшитое, с турнюром и отделкой из оборок и тонких кружев. В нем она утром вышла из подвала Оперы через тайный ход на улицу Скриба. Под руку со своим женихом. Не Раулем, как мечталось, а воплощённым ужасом в человекоподобной маске. В дополнение шел венок из искусственных белых цветов и густая вуаль. Кристина в сердцах зашвырнула их в угол. Ради чего эта жертва с ее стороны? Ради счастья с Раулем? Но оно теперь невозможно. Стоило ли вообще жертвовать своей свободой ради мальчишки, который все ещё без сознания лежит в госпитале Сальпетриер? И неизвестно, выживет ли после пыток Эрика. А она теперь вынуждена жить здесь, как узница день за днём и год за годом. В доме человека, перед которым испытывает страх. Человека, в ком человеческого очень мало. После венчания вопреки ее ожиданиям они не вернулись в подвал. С видом триумфатора Эрик заявил, что намерен теперь всегда жить наверху. У него есть свой дом! Долой ложный стыд перед людьми! Отныне у него имеется не только искусно изготовленная маска, имитирующая лицо, но и - самое главное - настоящая живая жена, которой он очень гордится. Не труп покончившей собой от отчаяния Кристины и не кукла-автомат взамен человека с мыслями и чувствами. Сегодня, по его словам, он стал счастливейшим из смертных. Все его прежние страдания вознаграждены. Это он сказал ещё в церкви, когда девушка впервые запечатлела на его лбу, холодном и липком лбу "живого мертвеца", свой робкий поцелуй. Кристина жалела Эрика. Да, но жалость странным образом смешивалась в ней с ужасом и отвращением. Ни о какой любви не могло быть и речи. Никогда. Она это твердо знала. Однако новоиспеченный супруг хотел, чтобы она его полюбила. Сама, по доброй воле. Чтобы ее жалость к нему переросла в любовь. Бедный, бедный Эрик! - так сокрушенно говорила она когда-то, сидя в своей артистической комнате одна, после выступления, готовая к выходу, в меховой накидке и шляпке с черной кружевной вуалью. Красивая и печальная. Думая, что никто ее не видит. Но за ней тайком следил Рауль и изумлялся: кого это она имеет в виду? Ах, лучше бы она не открывала ему эту тайну! Ни в тот день на крыше Оперы, ни в какой либо другой день, никогда! Знание тайны подземного обитателя Оперы разрушило его молодую жизнь. - Лучше бы я не слушала папиных сказок про Ангела музыки, затыкала бы уши! Лучше бы никогда не верила им! - это она проговорила вслух, нечаянно, забывшись, когда камеристка Софи помогала ей переодеться в домашнее платье из серой клетчатой шерсти. И в ответ на ее удивленный взгляд добавила с горечью: - И хорошо, что моя добрая матушка Валериус не дожила до этого позорного брака! Та сочувственно кивнула, но проговорила чуть слышно: - Будьте осторожны, мадам, ведь говорят, даже у стен есть уши. Верно замечено. Особенно в этом доме. Неудивительно, что Кристину здесь ни на минуту не покидает чувство, что за ней наблюдают. Внизу, в большой столовой уже все было готово к торжественному ужину. Горели свечи. Много свечей в канделябрах. Прислуживали куклы-автоматы на колесиках, к которым девушка ещё не успела привыкнуть и вздрагивала от зловещего звука их движения. Длинный стол под белоснежной скатертью постепенно заполнялся винами и закусками: говядиной по-бургундски, петухом в вине, сырами и паштетами. Откуда-то доносилась приятная лёгкая музыка, но не видно было ни граммофона ни музыкантов. Эрик вошёл в столовую в свадебном фраке, с цветком флердоранжа в петлице. И замер при виде своей молодой супруги в будничном платье. - Отчего ты сменила свой подвенечный наряд на это, дорогая? - он явно был недоволен, - разве ты не обнаружила в своей комнате дверь, ведущую в гардеробную, где полным-полно платьев на любой вкус? - и злой взгляд его горящих янтарных глаз вперился в старую служанку Кристины, как будто та была виновата в неправильном выборе хозяйки. - Ах оставь, Эрик, - дрожащим от волнения голосом возразила ему супруга, - это простое серое платье напоминает мне о прошлом, о счастливых днях в доме моей покойной матушки. Я не могу расстаться с ним. - Но придется расстаться, любовь моя, - внушительно произнес он, сделав акцент на слове "придется", - некоторые воспоминания о прошлом нам только мешают. - Хорошо, - нехотя согласилась она, - завтра я подберу для себя что-то другое. Тут он заговорил о другом. О том, как чудесно завтра будет среди прочих парижан прогуляться под руку днём по Булонскому лесу. Если новобрачной захочется, они могут на обратном пути заглянуть в какую-нибудь милую кофейню, кондитерскую или погребок с хорошей кухней, могут пройтись и по модным магазинам. Он ни в чем не намерен ей отказывать, даже если она потребует скупить для нее все, что видит. Кристина вообразила себе эти мучительные прогулки, когда все прохожие таращатся на искусственное лицо ее супруга, при дневном свете выглядящее ещё более неестественно. Неужели он не понимает, что будет выглядеть в лучшем случае смешным и жалким, а в худшем - устрашающим, жутким? Несмотря на голод и весьма аппетитный вид поданных блюд, девушка ела совсем мало. Лишь когда подали ее любимый десерт, дивный на вкус - крем-брюле с коричневой карамельной корочкой, она не отказала себе в удовольствии съесть его до конца. Эрик с восторгом наблюдал за ней. А Кристина вдруг поймала себя на мысли, что никогда не видела, как он ест. И, словно прочитав ее мысли, тот выдал: - Эрик бережет Ваши чувства, дорогая. Вам не нужно смотреть, как он ест. "И наверное он разговаривает снова, не раскрывая рта", пронеслось в ее голове. В ответ Эрик чуть-чуть приподнял маску, показывая свой безгубый рот и сомкнутые зубы, и при этом произнес: - Ваше любопытство удовлетворено? Эрик действительно говорит, не раскрывая рта. Он Вам уже показывал этот трюк чревовещания, которому обучился на Востоке. Эрик может посылать звук откуда угодно, помните. - Кристина конечно прекрасно помнила об этой его способности. Череда событий в Опере находили этому подтверждение: мужской голос в пустой пятой ложе, кваканье Карлотты и ее собственный триумф на сцене. Разве она пела тогда своим голосом? Такое бельканто - не результат уроков пения, взятых у Ангела с небес, а очередной трюк чревовещателя. Ни до ни после девушка не могла т а к петь. Но она не стала говорить об этом Эрику, не стала продолжать разговор о его сверхспособностях, она просто встала из-за стола, поблагодарила за ужин и выразила намерение уйти в свою комнату, ссылаясь на усталость и головную боль. Эрик тоже поднялся вместе с ней и, казалось, был очень расстроен. - Как? Вы уходите, не осмотрев даже музыкальную комнату? Это гордость Эрика. Он желал бы когда-нибудь снова петь в ней дуэтом вместе с Вами. Делать нечего, из вежливости Кристина изобразила на лице улыбку и протянула ему свою руку. Его руки были в белых перчатках. Он провел ее в комнату, скрывавшуюся за драпировкой - небольшой музыкальный салон, в котором нашлось место лишь для его любимых инструментов - рояля, и скрипки. Правда там была и современная новинка - граммофон. Эрик выразил свою мечту, что однажды написанная им музыка зазвучит и с грампластинки. - А где же орган? - полюбопытствовала Кристина. - О, ему здесь не место! - он по-видимому был смущён, - орган в алькове. Он разделяет боль и страдания Эрика. Когда-нибудь, дорогая жена, Вы по своей доброй воле посетите это место. - Склонившись, чародей поцеловал ее руку и подол платья, а она вздрогнула, отчётливо вообразив большой черный гроб в его спальне, и мысленно перекрестилась: не бывать этому по ее доброй воле. И вот Кристина снова в своей комнате. Здесь жарко натоплен камин. Интересно, это тоже сделали куклы-автоматы? Пусть так, она слишком устала, чтобы размышлять об этом. Софи готовит для нее ванну. Девушка погружается в пену и смутно вспоминает, как в подземном доме Эрика клала возле себя ножницы. Но тогда возле нее на было верной служанки. Шум вытекающей из ванны воды и рев трубы напомнили ей голос Эрика, она невольно содрогнулась - везде он, в этом доме с сюрпризами! Софи долго, зевая, расчесывала волосы хозяйки щеткой - золотисто-каштановые, вьющиеся от природы. По утрам ей не нужно было много времени тратить на прическу. Отпустив служанку, Кристина заперла дверь на два оборота ключа. В доме были электрические звонки для вызова прислуги. Она надеялась воспользоваться таким в случае чего. У изголовья кровати здесь не было Распятия, как например в ее комнатке у матушки на Нотр Дам де Виктуар. Религия, как видно, была чужда Эрику. Кристина огорчённо покачала головой, но все же по своему обыкновению приклонила колени у постели, закрыв глаза и молитвенно сложив руки. Мысли путались, молиться здесь было очень трудно. Однако она уснула практически сразу, едва голова коснулась подушки. И проснулась внезапно среди ночи от какого-то звука. В незанавешенное окно смотрела ущербная луна, взошедшая над черными, ещё не одетыми в зелень, деревьями сада. Девушка тотчас узнала звуки - то была чарующая скрипка Эрика. В точности как тогда, ночью на кладбище Перрос-Гирека. А потом его голос, его зов раздался одновременно из каждого уголка комнаты: Кристина! Кристина! Покрывало с большого зеркала с шумом упало на пол и зеркало засветилось таинственным голубовато-серым светом, как прежде светилось подземное озеро. Девушка с любопытством подалась вперёд. Это было уже не обычное старое потемневшее зеркало, отражавшее комнату, а что-то наподобие экрана в cinema на бульваре Капуцинок - новое чудо двадцатого века. На нем виднелись своды старинного католического собора. Зазвучал орган. Но не хорал, как предполагала Кристина, а те самые, уже известные ей аккорды оперы Эрика "Торжествующий Дон Жуан". "Кощунство", сказала она себе и вдруг исполнилась гнева, и в ярости метнула тяжёлый канделябр в зеркало. Послышался страшный треск и звон тысячи осколков. Некоторые из них, отлетев, оцарапали ей руки до крови. - Jag kommer att motsta dig med min vilja! * - прокричала она Эрику на своем родном языке. И тут же, упав на подушки, погрузилась в сон. Утром, проснувшись, Кристина увидела, что в спальне прибрано. Ни единого осколка. Висит пустая рама, за ней стена, никакой потайной двери или чего-либо подобного. На руках - мелкие заживающие царапины. "И это только начало", вздохнула она.